| Автор: | Смоллетт Т. Д., год: 1748 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава XXI. (старая орфография)
XXI.
В это время, хозяин отдал квартиру в наем моему соотечественнику и знакомому сквайру Гаука. Он уже был лейтенант армии и принял такую воинственную осанку, что, при встрече с ним, я боялся, чтобы он, вспомнив о своем бегстве из города не вызвал бы меня в свою очередь. Но забыв ли в самом деле мою физиономию или желая непризнавать меня, но он не обращал на меня внимания, и я скоро избавился от своих опасений.
Скоро после его переезда к нам, я имел случай убедиться, что, не смотря на внешнюю перемену, он остался тем же Гаука. Возвращаясь однажды поздно ночью от пациента, я услыхал шум на улице и, подойдя ближе, увидел двух джентльменов под стражею троих полицейских. Пленники, обезображенные грязью, горько жаловались на потерю шляп и париков. Один из них, шотландец по разговору, предлагал гинею за освобождение, но полицейский, говоря, что один из его товарищей сильно ранен, не соглашался отпустить его.
Привязанность моя к родине была так велика, что я не мог видеть без сожаления страждущого шотландца, а потому сшиб палкою с ног полицейского, державшого заинтересовавшую меня особу. Освободившись, он бросился бежать, оставив меня разделываться с полицейскими, что я и сделал, но не без урона, получив от одного из них удар, едва не лишивший меня употребления одного глаза. Кое-как я добрался домой, где я узнал, что капитан Гаука, был избит и ограблен толпою мошенников. Хозяин, приказав мне приготовить мягчительное промывательное и успокоительное питье для пациента, выпустил из него унцев одиннадцать крови. Разспросив его слугу о случившемся, я узнал, что Гаука воротился только что передо мной без шляпы и парика, - и тот-час же сообразил, что его-то я и спасал от полицейских. Между тем, глаз мой сильно распух. Проклиная свою горячность, я решился рассказать все дело в отмщение трусу, за которого я пострадал. На другой же день, когда он, в присутствии обеих моих хозяек, стал хвастать своими вчерашними подвигами, я рассказал, как все происходило, приведя в доказательство подбитый мой глаз и упрекая его в трусости и неблагодарности. Это так озадачило Гаука, что он несколько времени не знал что говорить, а остальные посматривали друг на друга; но моя хозяйка, пожурив меня за дерзкое обращение, обещала выгнать за вмешательство в их разговор. При этом Гаука, оправившись, возразил, что, может быть, я принял кого-нибудь другого за него, и что он прощает мою ошибку тем более, что я пострадал за свое вмешательство; но что он советует мне вперед быть осмотрительнее, и не обижать невинных людей. Мисс выхваляла великодушие капитана, прощающого человека, старавшагося унизить его, и я начал подозревать, что её похвалы были не без особенной цели. Действительно, скоро я убедился, что эта интересная особа, видя, что следствия её связи с О'Донеллом становились заметнее, с каждым днем, так ловко подделывалась к новому жильцу, что менее чем через две недели они, сказавши, что едут в театр, отправились во Флит и обвенчались, а на утро приехали домой испрашивать благословения отца и матери.
Предусмотрительные родители не заставили себя долго просить. Аптекарь был очень доволен замужеством своей дочери, с человеком состоятельным, не требовавшим приданого; а жена его рада была отделаться от соперницы, отбивавшей у ней поклонинка, и от шпиона, мешавшого всем её удовольствиям. Я тоже был доволен этим мысленно наслаждаясь моим нечаянным торжеством, над неприятелем которому я наставил рога еще задолго до его свадьбы. Но я не предвидел бури, собиравшейся над моею головою. Гаука, хотя и не показывал вида, но был жестоко оскорблен моим рассказом, о его трусости и упреками, и, затаив злобу до поры до времени, теперь передал свое негодование жене которая, в свою очередь, имела достаточно причин ненавидеть меня. Она с радостью вступила в заговор против, меня, и супруги начали придумывать план, долженствовавший довести меня, ежели бы он удался, до постыдной смерти.
Мой хозяин уже давно замечал, что медикаменты пропадают у него из аптеки, и будучи не в состоянии добиться от меня отчета в их расходе, наконец вышел из себя и прямо обвинял меня в их покраже.
-- Чорт возьми! - закричал он однажды - надо обыскать тебя, pardonne moi, надо искать, и я требую la clef de voire collie.
Я так был огорчен этим, подозрением, что слезы выступили у маня на глазах. Вытащив ключи, я сказал ему, что он может удостовериться сейчас же в моей невинности, но что ему трудно будет, потом, удовлетворить меня за неосновательное подозрение.
Он взял ключ и, сопровождаемый всем семейством, вошел, в, мою комнату, бормоча про себя "he! bien! nous verrons, - nous verrons!" Но представьте мой ужас, и удивление, когда, открыв, мой сундук, он вытащил горсть пропавших, медикаментов! "Ah, he! vous êtes bien venu вскричал аптекарь, pardieu, mon Roderique, vous êles lort innocent!"
У меня нехватило духа выговорить ни одного слова в мое оправдание, и я стоял, без мысли и движения, слушав, замечания присутствующих. Слуга сожалел, о моем несчастии, говоря: "кто бы подумал об этом?" хозяйка, воспользовавшись случаем, представляла безразсудство доверяться постороннему; а мистрисс Гаука говорила, что никогда не имела доверия ко мне и предлагала тотчас же арестовать меня и отправить в Ньюгет. Муж, её уже пошел за констэблем, но м. Ловман, предвидя издержки и боясь, чтобы при следствии не открылись некоторые его проделки, остановил его, говоря: "Restez, mon fils, restez. Правда, что этот молодой человек совершил преступление - но Господь милосерд и пошлет ему раскаяние; я же не хочу, чтобы кровь его была на моих руках..." Лейтенант и его жена употребляли все возможные старания убедить его арестовать меня, выставляли ему на вид, что он вредит обществу, отпуская безнаказанно такого злодея, который, отделавшись теперь так, легко, наделает еще больших бед. Но, ко всем их, доводам, он оставался глух, и, обращаясь ко мне, сказал: "ступай, несчастный, и сейчас, же оставь мой дом, и постарайся загладить свой поступок."
"Сэр, сознаюсь, что я кажусь виноватым; но вы на столько же обмануты, на сколько а оскорблен. Я сделался жертвою ненависти вот этого бездельника, (указав на Гаука) успевшого вложить ваш товар в мой сундук, с тем, чтобы обвинить и погубить мою репутацию. Причина его ненависти есть его собственное сознание в оскорблении меня еще в моем отечестве и в своей трусости при отказе дать мне за обиду удовлетворение; далее, видя во мне свидетеля его безчестного поступка в этом городе, он естественно хочет стереть с лица земли улику его трусости и подлости. И это-то все заставляло его хлопотать о моей погибели. Да и вы, прибавил я, обращаясь к мистрисс Гаука, и вы, сударыня, приняли слишком горячо к сердцу, чувства вашего мужа. Я часто встречал неприязнь вашу ко мне, причину которой, хотя и очень хорошо знаю, но не намерен объявлять теперь. Но берегитесь довести меня до крайности."
Это ее взбесило до такой степени, что, с пылающим лицом, глазами на выкате, она подбежала ко мне и плюнула мне в лицо, ругая меня подлецом и клянясь, что не останется жить в доме, ежели отец её не отправит меня в тюрьму. Гаука же, приосанившись, говорил, что он презирает сказки, сочиненные мною на его счет; по что ежели я буду безчестить его жену, то он убьет меня. На эту угрозу я отвечал: "Я бы благодарил небо, еслибы оно послало мне случай встретить тебя где нибудь в уединенном месте; я бы съумел наказать подлеца и избавил бы свет от негодяя. Да и теперь мне ничто не мешает это сделать," сказал я, схватив пустую бутылку.
При этом движении, Гаука и его тесть так поторопились отступить, что, столкнувшись друг о друга, полетели вниз по лестнице кубарем, хозяйка упала в обморок, а дочь её спрашивала меня, не хочу ли я убить ее. Я уверил ее, что и не помышляю о том, а оставляю ее на терзания собственной её совести, но твердо решился раздвоить при первом удобном случае нос её мужа.
В след за этим, я спустился вниз и встретил трепещущого аптекаря с пестиком в руках; сзади его шел Гаука с обнаженною шпагой. Я потребовал перемирия, выказывая при этом мирные мои намерения. Гаука вскричал: "разбойник ты убил мою жену," а аптекарь вторил ему криком: "Ah coquin! где моя дочь." "Мистрисс наверху, отвечал я, совершенно невредима и вероятно чрез несколько месяцев наградить вас за заботливость. В это время она закричала им, чтобы они отпустили меня, на что отец её и согласился. Видя, что невозможно доказать мою невинность, я тотчас же отправился к школьному учителю, с намерением оправдаться пред ним; но он выехал из города дня на три. Я обратился за советом к знакомым; но они, услыхав уже прежде о моем приключении, не захотели даже видеть меня. Теперь я находился в худшем, нежели когда либо, положении. Прежде, хотя я был и беден, но по крайней мере с добрым именем и крепким здоровьем.
В этих тяжелых для меня обстоятельствах я решился перебраться на мою старую квартиру, где прожил дня два в ожидании приезда мистер Конкорданса (школьного учителя). Я надеялся, оправдавшись пред ним, получить при его помощи другое место; но ошибся в разсчете. М. Ламан предупредил меня. Едва я явился к старику, как он, но давая мне времени выговорить своего оправдания, закричал: "Нет! этим ты меня не проведешь. Сожалею, что я замешан в этом деле; и вперед буду осторожнее. С этих пор я никому ни верю - ни отцу, зачавшему меня, ни единоутробному брату! Воскресни сам Давид, я его приму за обманщика. И явись сам Гений правды, я усумнюсь и в нем." Я отвечал ему, что когда нибудь он убедится в моей невинности и раскается в своей поспешности. "Случись это, отвечал он, и все мои внутренности возрадуются. А до того времени я попрошу вас прекратить со мной всякия сношения. Тут страдает моя добрая слава. О Господи! меня примут за вашего сообщника и укрывателя, уличные мальчишки будут гонятся за мной."
Я был не в духе наслаждатся его замысловатыми выражениями и без церемоний ушел, оглушенный страшною перспективою будущности. Однако я сообразил, что мне надо соразмерить расходы с моим печальным положением, и нанял комнату в Сентджильском предместья, за девять пенсов в неделю. Тут я решился вылечится, заложив три рубашки на покупку лекарств и пищи на первый случай.
Однажды я был выведен из моей задумчивости стонами в соседней комнате, и вошедши туда, нашел молодую женщину, лежавшую без признака жизни на бедной кровати. Я дал ей понюхать аммиаку, и у ней сперва показалась краска в лице, а затем она открыла глаза.
ее. Она меня тотчас же узнала, и сжимая меня в слабых своих руках, проговорила: "мистер Рендом. Я не заслуживаю жтих заботь, я низкое существо - оставьте меня, пусть я заглажу смертию как это, так и другия преступления." Я ободрял ее как мог, прощал ее за все, до меня касавшееся, и обещал, не смотря на свою бедность, разделить с нею последний грош. Она казалась чрезвычайно тронутою моею заботливостию и, целуя мои руки говорила: "Вы слишком великодушны! я бы желала жизнию моею выразить вам благодарность, но погибаю от голода." Тут она снова потеряла сознание.
же, воротясь к больной, начал употреблять всевозможные усилия, чтоб привести ее в чувство. С большим трудом я достиг цели, дав ей выпить возбуждающее средство; потом, согрев немного вина с поджареным хлебом, заставил ее проглотить несколько глотков. Тут она совершенно оправилась и объявила мне, что в продолжении сорока восьми часов у нея во рту не было куска хлеба. На мои нетерпеливые вопросы о причинах её настоящого положения, она объявила мне, что сильно заболела и, лишенная всяких средств, должна была поселиться в этой квартире. Тут, отдавшись в руки публиковавшему о себе врачу, она должна была, прожив все наличные деньги, продать все свое имущество, чтобы удовлетворить алчности этого шарлатана и уплатить хозяйке. Три дня тому назад, он бросил ее в худшем, нежели когда нибудь, состоянии, и теперь у нея ничего не остается, кроме платья, в которое она одета.
Поговорив об её жалком положении, я предложил ей перебраться в мою комнату, что значительно сократило наши расходы. Я взялся вылечить ее. Она с радостию согласилась и стала тотчас приводить намерение в исполнение. В ной я нашел не только приятную собеседницу, разсеявшую мою печаль, но и заботливую и верную няньку.
Однажды выразив удивление, что женщина с её образованием, умом и красотою спустилась так низко, я услыхал от нея, что именно эти-то преимущества и были причиною её падения. Это меня так удивило, что я просил ее передать мне историю своей жизни.