| Автор: | Смоллетт Т. Д., год: 1748 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава XXXVI. (старая орфография)
XXXVI.
Имея теперь средства к возвращению в общество с достоинством, я был рад удалиться от этого рокового острова, ставшого могилою стольких европейцев. Так как теперь я ни в чем не имел недостатка, то решился наслаждаться во время дороги на столько, на сколько позволяла мне дерзость Крамплея. Этот хитрый сплетник уже успел поселить раздор между врачем и нашим новым капитаном, и без того капризным от старости и от частых разочарований. Новый начальник наш ненавидел молодежь, а особенно врачей, считая их совершенно лишними животными на корабле. В следствие этого, он никогда не спрашивал их совета, хотя и страдал подагрою. Обыкновенным его лекарством был боченокь джину. Слишком ли мало его употреблял он в настоящее время, или чрез чур увеличил дозу, но дело в том, что он отправился в елисейския поля в ночь. На другой день он был найден мертвым к немалому удовольствию Крамплея, принявшого начальство над кораблем. За то этот случай очень огорчил меня и Томлинса, видевших, что теперь притеснения нового начальника будут также неограничены, как и его власть. В первый же день он оправдал наши опасения. Под предлогом тесноты на палубе, он приказал сбросить в море всех кур доктора, и запретил как ему, так и мне, ходить на верхнюю палубу.
Мистер Томлинс сталь жаловаться на эти притеснения и в жару разговора проронил несколько грубых слов, за которые и ухватился Крамплей. Он арестовал его в каюте, где, по недостатку свежого воздуха, Томлинс заболел горячкою, прервавшею скоро его жизнь. Он завещал все свое движимое и недвижимое имущество сестре, а мне на память отдали свои часы и инструменты. Смерть его сильно меня огорчила, тем более, что мне не с кем было разделить свою печаль и посоветоваться. На Крамплея же нисколько не подействовало известие о смерти врача. Он еще поносил умершого, уверяя, что он просто отравился из боязни подвергнуться военному суду за возмущение, и, в следствие этого, клялся, что не позволить прочесть молитв над усопшими.
Только надежда на скорое избавление дала мне силы перенесть дерзость и надменность этого тирана, который, чтобы сделать мне жизнь более ненавистною, просил офицеров изгнать меня из своего месса. Для этого достаточно было одного намека его, и я должен была, до окончания плавания обедать один.
что мы еще за сто мил от них, а потому нечего трудиться бросать лот. На этом основании, мы плыли весь этот вечер и ночь, не сбавляя парусов; хотя штурман и я говорили, что видим суиллийский маяк. На другое утро он форменно протестовал против поведения капитана, за что и был арестован. В три часа утра корабль тронул дна и остановился на песчаной банке. Это происшествие перепугало весь экипаж; тотчас же была спущена лодка, но, не зная, в которой стороне земля, мы принуждены были дожидатся разсвета. В это время поднялся ветер, и волны с такою силою били в шлюб, что мы с минуты на минуту ожидали его разрушения.
переехать на берег, который виднелся милях в трех от нас. Крамплей, потеряв надежду, снять с мели корабль, искал только собственного спасения. Сойдя в лодку, в миг наполнившуюся бросившимися за ним матросами, он вероятно бы пошел ко дну, ежели бы кто-то поумнее, перерезав веревку, не отчалил. Но до этого я несколько раз пытался попасть в лодку и всякий раз встречал сопротивление со стороны Крамплея, который с таким вниманием наблюдал за мною, что не видел происходившого вокруг себя. Взбешенный этим безчоловечным поступком и видя веревку обрезанною, я вытащил из-за пояса пистолет и, взводя курок, клялся застрелить всякого, противящагося моему входу в лодку. С этими словами я вскочил в нее, содрав при падении кожу с голеней. Падая, я случайно сшиб с ног Крамилея, который, встав на ноги, ударил меня несколько раз саблей и приказал выбросить в море за борт. Но матросы были слишком заняты своим спасением и не обращали на него никакого внимания. Хотя лодка была сильно загружена и море очень волновалось, но нам удалось добраться до берега чрез час по отплытии от шлюпа. Едва только почувствовал я под ногами землю, как кипевшая во мне злоба разрешилась вызовом Крамплея на поединок. Я подал ему пистолеты. Он взял один из них и прежде, чем я успел взвести курок, выстрелил в меня. Почувствовав удар в голову и воображая, что мой череп пробит, я решился, по крайней мере, умереть отомщенным и выстрелил с поспешностью. Потом, бросившись на моего противника, вышиб ему несколько зубов прикладом пистолета. Я бы его убил этим оружием, еслибы он не выхватил своей сабли. Видя его с этим оружием, я бросил пистолет ему в лицо и, схватив шпагу, кинулся на него и воткнул со ему в рот, расширив его до уха. Боль ли от этой раны, или неровность места, заставила его податься назад; преследуя его, я ударом шпаги перерезал ему сухожилья с внутренней стороны руки; причем выпала у него из рук сабля и он остался беззащитен. Не знаю, к каким жестокостям повело бы меня мое остервенение, еслибы в эту минуту я не упал, оглушенный ударом по голове сзади, и не лишился чувств. Очнувшись, я увидел себя лежащим в пустынном месте. Сюртук, деньги, часы, пряжка, одним словом, все, кроме рубашки, штанов и башмаков, исчезло. Каково же было мое огорчение, когда я вспомнил, что за час до сего я имел 60 гиней денег. Я проклинал час моего рождения, родителей, произведших меня, море, не поглотившее меня, кинжал врага, не нашедшого дороги к моему сердцу, и мошенничество оставивших меня в этом жалком положении. В порыве своей горести я решился оставаться на месте и погибнуть.