| Автор: | Смоллетт Т. Д., год: 1748 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава XLIV. (старая орфография)
XLIV.
Я принял его предложение с удовольствием и отправился в наемной карете. В кофейной я встретил толпу веселой молодежи, большая часть которой обращалась с доктором без церемонии. В числе других у камина стояла группа тех же самых молодцов, которые своим смехом внушили мне вчера подозрение к провожаемой мною даме. Они, увидев меня с Вачтелем, (так звали доктора) принялись шептать и подсмеиваться, а доктор подвел меня к ним и спросил, под каким именем представить меня.
Получив ответ, он с чрезвычайною важностью произнес: "Господа, ваш покорный слуга - позвольте представить вам мистера Рендома." Потом, обратясь ко мне, прибавил: "м-р Рендом, рекомендую, это мистер Брадвелль - мистер Вантер - мистер Чаттер - друг мой Слайбут и мистер Райтер." Я поклонился каждому из них, и когда взял за руку мистера Слайбута, то заметил, что он выпятив щеку языком, кивнул товарищам к немалому их удовольствию. Но я не почел за нужное, обращать внимание на это в настоящее время. Мистер Гантер (после я узнал, что он был актер) также показал свое искуство. Отвечая на мое приветствие, он старался перенять мой голос, мину и манеры. Я бы этого и не заметил, ежели бы не видел его проделки с Ваятелем, поздоровавшимся с ним прежде. На этот раз я дал ему случай наслаждаться плодами своего искуства, не требуя отчета и решившись в другой раз наказать его за наглость. Мистер Слайбут, видя, что я совершенно не знаком с обществом, спросил меня, был ли я недавно во Франции? и, получив утвердительный ответ, спрашивал, видел ли Люксамбургскую галлерею? Я отвечал, что очень внимательно осмотрел ее, и тут между нами завязался разговор, из которого я понял, что мой собеседник - живописец.
Пока мы разсуждали о живописи, и услыхал, что Вантер спросил Вачтеля, где он поддел мистера Рендома? На это врач отвечал: "Честное слово, господа, он настоящий джентльмен и с состоянием, сэр - он путешествовал и был в лучшем обществе Европы, сэр." "Верно он сам тебе это рассказывал, продолжал тот, а я так считаю его ни более ни менее, как камердинером." "О варварство! варварство! вскричал доктор. Это, честное слово, непостижимо. Я знаю очень хорошо его семейство, сэр, он принадлежит к Рендомам с Севера; древний дом, сэр - и он дальний мой родственник." Меня оскорбила догадка Вантера, но так как я чрез это общество надеялся приобрести более многочисленное и приятное знакомство, то я решил переносить эти небольшие огорчения на столько, на сколько могло позволить мое собственное достоинство. Поговорив некоторое время о погоде, спектаклях и политике и вообще о подобных предметах, общество предложило провести вечер в известном трактире по соседству, куда мы и отправились.
Заняв комнату, потребовав вина и заказав ужин, мы принялись пить; и тут еще резче стали выказываться характеры моих собеседников. Оказалось, что доктор служил предметом насмешек актера и живописца, к забаве всего общества. Мистер Рантер начал упрашивать врача посоветовать ему что-нибудь против хриплости, упадка духа и растройства желудка, которым он сильно страдает. Вачтель тотчас же стал объяснять ему свойство его болезни. "Вздор, вскричал Рантер. Это лечение хуже болезни. - Вот еслибы я знал, где достать воды из пережженного трута." "Трутной воды, сказал врач, я право вас не понимаю, мистер Рантер." "Что ж тут непонятного? сказал тот. Вода, полученная при перегонке жженных тряпок, есть универсальное средство от всех человеческих болезней. Она была изобретена ученым немецким монахом, передавшим свой секрет за большие деньги Парацельсу." "Извините меня, прервали, его живописец, в первые она была употреблена Соломоном, как видно из греческого манускрипта, самим им писанного и найденного недавно при подошве Леванта поселянином, копавшим картофель."
"Ну, сказал Вачтель, при всей моей начитанности, мне никогда не встречался такой препарат и до сей минуты я не знал, что Соломон знал по гречески, и что картофель растет в Палестине."
Тут вступился Вантер, говоря, что удивляется, как доктор может сомневаться в том, что Соломон знал по гречески, когда он считается самым умным и воспитанным властителем. Что же касается до картофеля, то он был занесен в Палестину из Ирландии рыцарями во время крестовых походов. "Действительно, сказал врач, это очень вероятно - и я бы дал большую сумму денег, чтобы прочитать этот неоцененный манускрипт; и ежели бы знал процесс приготовления этого лекарства, то тотчас бы занялся им." Актер уверял его, что процесс самый простой: набив в стеклянную реторту сто фунтов сухого жженого труту и перегоняя его животною теплотою, можно получить полскрупула безвкусной воды, которой одна капля составляет полный прием. "Клянусь своим безкорыстием! вскричал доверчивый врач, что это удивительно! Чудесный способ, и я скоро же приведу его в исполнение."
Простота врача долго забавляла честную компанию, поочередно осыпавшую его ироническими комплиментами, которые он принимал за чистую монету. Мистер Чаттер, соскучившись долгим молчанием, занял нас перечислением людей, танцовавших в последнем Гампс-Стидском собрании. Он передал нам точный отчет в костюмах и украшениях гостей, начинаясь юпок женщин и пряжок на башмаках у мужчин. В заключение он передал Брадвеллю известие, что его любовница Мелинда также была там и, не видя его, просила быть в следующий раз.
"Нет чорт возьми, сказал Брадвелль, у меня есть дела поважнее, чем ухаживать за ветренными девчонками. Притом, ты ведь знаешь, у меня такой бешеный характер, что я с дамою вечно попаду в неприятность. Последний раз, что я был там, у меня вышла дуэль с Томом Типистом." "А! это-то я помню! заметил Вантер, ты храбрился перед дамами, за что я тебя и хвалю, потому что в этом случае ты мог выказать свою храбрость ничем не рискуя." "Рисковать! вскричал Брадвелль. Проклятие на меня! ежели я боюсь рисковать - я не побоюсь никого, чорт возьми! Всем известно, что я не раз выпускал кровь противника и терял свою."
Актер просил взять его в секунданты в следующий раз, как он будет убивать человека; потому что ему ужасно хочется видеть человека, умирающого от шпаги, чтобы потом натуральнее съиграть свою роль на сцене."
корчил всем рожи, я пел французския песни, Чаттер целовал меня; а доктор сидел с жалкою миною и молчал, как ученик Пифагора. Наконец Брадвелль предложил переполошить весь квартал, заставить попотеть констаблей, разбить патруль и разойтиться по домам.
Пока мы обдумывали эту экспедицию, в комнату вошел служитель и сказал доктору Вачтелю, что его спрашивает внизу дама. Врачь смешался и уверял компанию, что это должно быть ошибка; потому что ни с какой дамой он не имеет сношений, и приказал слуге передать спрашивающей его слова.
-- Стыдитесь! вскричал Вантер, неужели вы будете так неучтивы, что откажете даме? может быть, она пришла за советом. Должно быть что нибудь необыкновенное привело ее в трактир ночью. Мистер Рантер, пожалуйста, поцелуй ей руку за доктора и попроси ее сюда.
Актер, шатаясь, вышел и скоро ввел высокую, здоровую девку, наружность которой объясняла род её занятий. Мы приняли ее торжественно и упросили сесть. Настала мертвая тишина, в продолжение которой пришедшая сидела, устремив глаза на доктора, озадаченного её поведением; потом, после множества вздохов, она утерла глаза и наконец начала:
-- Что ж! ни одного слова в утешение. Разве ничто не смягчит твоего каменного сердца? ни мои слезы, ни горесть, ни неисходная гибель, в которую ты меня ввергнул! Где же твои клятвы изменник? Или у тебя нет ни чести, ни совести, ни раскаяния? Отвечай мне, удовлетворишь ли ты моим требованиям или я должна обратиться к небу или аду за отмщением! - Пораженный её появлением Вачтель совершенно растерялся.
не помню, чтобы я когда нибудь встречал вас, - клянусь честию!
-- Как предатель! вскричала она, - так ты отказываешься от меня? Вот что выдумал, ошиблась! Нет, я слишком хорошо помню это обворожительное лицо! и этот лживый, чарующий голос! Увы, господа! так как злодей заставляет меня высказаться, то знайте, что этот предатель, пленив меня обещаниями жениться, воспользовался моею слабостию, лишил меня невинности и бросил меня! И теперь уже четыре месяца, как я беременна, выгнана из дому родителями и погибаю от нищеты! - Да, варвар! продолжала она, обращаясь снова к доктору, - тигр! тебе очень хорошо известно мое положение. Но я вырву это неверное сердце и избавлю свет от такого чудовища. С этими словами она кинулась на доктора; но он с удивительною ловкостью перескочил через стол и спрятался за Брадвелля. Мы же старались успокоить беснующуюся героиню, и представлялись изумленными, - хотя ясно было, что это была проделка, устроенная с целию позабавиться на счет доктора. Я наслаждался вместе с другими безпокойством Вачтеля, просившого со слезами на глазах защитить его. Он клялся, что он невинен в преступлении, взводимом на него, и намекал даже, что природа лишила его возможности совершить подобного рода поступок. "Природа", вскричала женщина. "Да тут и не было природы; а он просто приворожил меня какими-то чарами; а иначе разве какая нибудь женщина влюбилась бы в такое чучело? Разве эти совиные глаза могут прельщать, разве этот цвет лица, подобный падали, можно обожать, и этот рот, как подкова, целовать? Нет, нет, твоим успехам ты обязан твоим зельям и наговорам; а не твоим естественным, подлым и презренным качествам."
Доктору показалось необходимым оправдать себя в этом, и, попросив свою обвинительницу успокоиться на полчаса, он начал доказывать безразсудство верования в заговоры, придуманные невежеством и суеверием. Он произнес ученую речь о свойстве идей, о силе и независимости ума, о свойстве возбуждающих средств, о различии между половым влечением, которое может быть произведено лекарством, и страстью к одному существу, зависящею от чувств и разсудка; и окончил патетическим воззванием к нам. Он говорил, что, по всем вероятиям, умственные способности этой женщины разстроены, и был в отчаянии, что совершенно невинный человек подвергается опасности потерять свое доброе имя. Едва только он перестал говорить, как покинутая принцесса возобновила свои стенания и жалобы, предостерегая всех против его опасного красноречия, говоря, что он в состоянии увлечь самых безпристрастных судей в христианском мире. Вантер советовал ему тотчас же на ней жениться и тем спасти свою репутацию. Но Слайбут уверял, что лучше купить отца ребенку и положить значительное вознаграждение матери. Рантер предложил усыновить ребенка gratis. Вачтель готов был боготворить его за великодушие и хотя упорствовал в своей невинности, но соглашался на все, боясь запятнать свою репутацию. Леди же отвергала все возможные предложения, упорно требуя женитьбы. Тут Брадвелль вступился за доктора и взялся избавить его от докучливой бабы за полгинеи. Вачтель с радостию вынул кошелек и передал ее своему защитнику, который, вынув из него полгинеи, отдал бедной жертве, велев ей благодарить Бога за счастие. Получив деньги, она плача говорила, что уж если врач отказывается от нея, то пусть даст ей хотя прощальный поцелуй. Вачтеля заставили согласиться на э то; но едва он успел протянуть свою физиономию, как она вцепилась зубами в его щеку. Доктор ревел, как бешеный, к великому удовольствию окружающих; но наконец она отпустила его и, поклонившись низко обществу, вышла. Доктор еще долго не мог прийти в себя от ужаса, внушенного не болью, но опасением за последствия укушения, будучи уверен, что укусившая его было одержима водобоязнию.
Вантер предложил употребить прижигание и стал нагревать в камине кочергу. Актер был того мнения, чтобы попросить Брадвелля вырезать зараженную часть шпагою. Но живописец, предупреждая эти страшные операции, рекомендовал бывший у него в кармане бальзам, всегда излечивающий укушение бешеной собаки. С этими словами он вытащил из кармана пузырь с черной краской, которою и вымазал не только рану, но всю половину лица страждущого врача. Одним словом, Вачтель был в таком несчастном положении от страха и досады, что, жалея, его, я, против желания всех, отправил его домой в носилках.
Эта вольность раздосадовала Брадвелля, выразившого свое неудовольствие несколькими проклятиями, которых, однако, он не адресовал прямо ни к кому. Слайбут, сидевший подле меня с намерением завести между нами, ссору, нашептывал мне, что, по его мнению, Брадвелль неприлично обходится со мною. Я отвечал ему громко, что не позволю ни Брадвеллю, ни кому другому обращаться неприлично со мною и что не требую его советов в том, как я должен поступать. Он почел за лучшее извиниться, уверяя, что нисколько не хотел обидеть меня. Брадвелль же представился спящим, чтобы иметь предлог не замечать происходящого. Но актер, не желая, чтобы дело так окончилось, растолкал Брадвелля, говоря ему на ухо, что я ругал его и обещал поколотить. Это я понял из того, что тот вскочил и закричал: "Проклятие! ты врешь! никто не смеет сказать этого. Мистер Рендом ругали ли вы меня и обещали ли побить?" Я отвечал отрицательно и предложил наказать бездельника, возмущающого дружественное расположение общества. Брадвелль одобрил мои слова и вынул из ножен шпагу, я сделал тоже и приступил к актеру с следующими словами:
через эту шпагу. При этом я протянул ее горизонтально фута на три от пола и закричал: "раз-два-три - вперед." Но вместо того, чтобы исполнить мое приказание, он, схватив свою шпагу и шляпу, разразился следующим восклицанием:
Но это шутовство не помогло ему. Все общество настаивало на том, чтобы видеть его в новой роли, а м-р Вантер просил поднять шпагу фута на два выше, чтобы дать ему случай еще более отличиться. Живописец обещал ему, ежели он перескочит, рекомендовать его содержателям Садлер-Вельского цирка, как отличного волтижера. Брадвелль же с криком: "Скачек для короля!" так сильно воткнул конец своей шпаги в самую мягкую часть тела актера, что тот в мгновение перескочил и, видя дверь свободною, исчез из трактира, довольный, что так дешево расплатился за ужин и вино.
Было уже около двух часов утра, когда мы расплатились по счету и вышли на улицу. Живописец улизнул, ни с кем не простившись. Билль Чаттер, бывший не в состоянии ни говорить, ни стоять, был отправлен в баню. А Вантер и я довели Брадвелля до Моллькингской кофейни, где он, растолкав полдюжины голодных девок, заснул на лавке. Мы же отправились к Чарниг-кроссу, где оба жили.
Вино разсеяло природную сухость обращения моего спутника и, он по дороге делал мне множество комплиментов и уверял в своей дружбе. Поблагодарив его, я выразил ему свое удовольствие, что он переменил мнение обо мне. Он удивился этим словам и просил объяснения. Я сообщил ему, что слышал его разговор с Вачтелем обо мне в кофейне. Он, смеясь и извиняясь за свою вольность, уверял меня, что моя наружность понравилась ему с первого раза, и что сказанное им доктору была только шутка над торжественной рекомендацией этого последняго. Мне очень польстило это объяснение и я не мало гордился хорошим мнением этого остряка, пожавшого мне на прощание руку и обещавшого встретить меня за общим столом.