Родерик Рендон.
Глава XLVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава XLVII. (старая орфография)

XLVII.

На другой день, перед моим уходом из дому, Страп подал мне письмо, адресованное на мое имя. Распечатав его, я прочел следующее:

"Сэр,

Так как я слышу, что вы ухаживаете за мисс Мелиндой Густрап, то считаю нужным уведомить вас, что она обещана мне, и что я в настоящее время нахожусь за Монтань Раузом с парою пистолетов в руках. Ежели вы явитесь на место свидания, то я заставлю вас сознаться (после того как из вашего тела вылетит душа), что вы не столь её достойны, как

Отвергать вызов было невозможно, тем более, что успех в моем волокитстве должен был в сильной мере зависеть от моего поведения в этом деле. В следствие этого, зарядив свои пистолеты и наняв карету, я отправился к месту поединка, где и застал высокого, широкоплечого мущину, с резкими чертами лица и черною бородою. На нем был потертый плащ, голова его была покрыта измятой шляпой, обшитой грязным испанским кружевом. Увидав меня, он вытащил из за пазухи пистолет и, не говоря ни слова, выстрелил в меня. Озадаченный этим нецеремонным приветствием, я остановился и выстрелил в него, но дал промах. В это время он уже прицелился в меня из другого пистолета; но порох вспыхнул только на полке. Тут он, закричав мне: "стреляй!" принялся околачивать кремень у пистолета.

Но я решился воспользоваться своим положением и, подойдя к нему, сказал, чтобы он просил помилования или готовился отправиться в лучший мир. Храбрый ирландец не соглашался на это, жаловался, что я сошель с места, и говорил, что мне следует возвратиться на него и дать ему одинаковый со мною шанс. Я было пустился доказывать ему, что уже два раза предоставлял ему случай убить меня и что мне, по всем правилам, следует предупредить третий. Теперь же, имея в руках его жизнь, я требовал мирных переговоров и просил его сказать мне кто он такой и почему вызывал на дуэль меня, который не только никогда не оскорблял его, но до сего времени и никогда не видел. Тогда противник мой объявил мне, что он был некогда человек с состоянием, которое совершенно разстроил, и услыхав, что за Мелиндой есть десять тысяч стер., он решился овладеть этими деньгами, женившись на ней, и благородным образом резать горло всем, мешающим исполнению его надежд.

Я спросил его об основаниях, на которые он возлагает свои надежды. Он отвечал мне, что вся надежда была на свое собственное достоинство и свое происхождение; что он часто писал к Мелинде, давая знать о своих намерениях, но что она никогда ему не отвечала и не принимала его. Что же касается до обещания, упомянутого в письме, то оно было сделано его другом м-м Гахаганом, уверявшим его, что никакая женщина не будет в состоянии противустоять его наружности. Я расхохотался при этой простоте моего соперника, чем он остался очень недоволен, но я успокоил его, сказав, что не только не поврежу ему в глазах его возлюбленной, но представлю его с самой выгодной стороны. Я уверил впрочем его, что ему не следует удивляться, ежели она останется к нему невнимательна; потому что нет ничего непостояннее женщин, и, чтобы придать более эффекта моим словам, всунул ему в руку две гинеи, выражая сожаление, что вижу джентльмена в его положении. При виде, их он бросил пистолеты и, обнимая меня, вскричал: "Клянусь Христом, что в тебе я встречаю лучшого приятеля в эти долгия семь лет!" Потом, подержав меня в объятиях несколько секунд, он стал подбирать свое заржавленное оружие, говоря, что да сожжет его дьявол, ежели он побезпокоит меня когда нибудь из за женщины.

"берите их - ради Бога, хватайте их!" В следствие этого я и был арестован капралом; но капитан Ореган вырвался от них и побежал с такою быстротою по дороге к Тотлам Курту, что в миг исчез из виду. Отобрав от меня оружие, Страп успокоился и извинялся в своем поступке, проистекавшем от излишней его привязанности ко мне. Он рассказывал, что, подозревая содержание письма (принесенного самим автором), он стал за мной присматривать и увидел в замочную скважину, как я заряжал пистолеты. Тут он побежал в Вайтгелль и попросил караульного офицера арестовать меня. Но, вернувшись, он не застал меня и, узнав, что обыкновенным местом дуэлей была площадка за Мангань Раузом, повел туда патруль. Я дал ему понять, что на этот раз прощаю ему, но предостерегал его довольно серьезно от глупости делать меня вперед предметом разговора целого города. Обратясь к капралу, я поблагодарил его за труды и, дав ему полкроны на водку, уверил, что дело было окончено задолго до его прихода, и что из нашего поведения он мог видеть, что мы уже более не враги; капрал принял мой подарок с низким поклоном и отпустил меня.

Не успел он отойти еще и ста шагов, как ко мне на выручку явился мой приятель Ореган с двумя оборванцами, найденными им в окрестностях Сент-Джиля. Один из них быль вооружен ружьем без замка, другой заржавленною шпагой; но их одежда превосходила всякое описание. Увидев меня свободным, он извинился в своем неожиданном уходе и представил меня своим друзьям: сперва адвокату Фитц-Клабберу, занимавшемуся компиляцией истории Мюнстерских королей по ирландским манускриптам, а потом м-ру Гахагану, глубокому политику и философу, издавшему множество проэктов для блага своей родины.

свои услуги, простился с ними. Орегана же я попросил идти за мною и снабдил его платьем из моего гардероба, чем так восхитил его, что он поклялся мне в вечной благодарности и дружбе, и, по моему желанию, рассказал мне, все свои похождения.

После обеда я посетил Мелинду, принявшую меня любезно и довольно фамильярно. Она от души смеялась над моим приключением с ирландцем, от которого получила двенадцать писем, содержавших в себе уверения в любви и которые она дала мне прочесть. Посмеявшись над её обожателем, я воспользовался отсутствием её матери и сделал ей признание в любви со всем красноречием, на какое только был способен. Я льстил, вздыхал, клялся, стращал и делал тысячу глупостей в надежде тронуть ее; но она выслушала меня с величайшим хладнокровием. Приход гостей помешал ей дать решительный ответ. После чаю мы снова сели за карты, мне посчастливилось играть опять с Мелиндой и я, вместо того, чтобы проиграть, ушел с пятью гинеями чистого барыша.

Скоро я познакомился со многими хорошо воспитанными людьми и проводил время в светских удовольствиях: в операх, маскарадах, собраниях и театрах, и чаще всего в сообществе Мелинды, за которой я ухаживал очень усердно. Я не щадил ни своей личности, ни кошелька, чтобы польстить её тщеславию; все мои соперники были устранены или запуганы. Наконец, видя, что мне невозможно поддерживать расходов при этом положении дел, я решился покончить. Однажды вечером, сидя с нею наедине и жалуясь на её равнодушие, описывая терзания страдающого от любви сердца, с таким жаром требовал от нея решения своей участи, что она, при всем своем искустве, должна была дать мне ответе. С беззаботным видом она заметила мне, что не имеет ничего сказать против моей личности и что если я не противен её матери, то она согласна на брак, потому что в этом важном деле она ни на что не решится без её согласия. Делать было нечего: я отправился к её матери и сделал формальное предложение. Старушка, женщина с тактом, выслушала меня очень учтиво и любезно, благодарила за честь, говоря, что, без сомнения, я во всех отношениях могу составить счастье женщины; но ей, как матери, заботящейся о судьбе своей дочери, необходимо должно вникнуть подробно в мои обстоятельства и узнать сколько я могу проживать в год. На этот вопрос, который, еслибы я не ожидал его, сильно бы меня сконфузил, я отвечал, что хотя мое состояние очень не велико, но что я джентльмен по рождению и воспитанию и буду содержать её дочь в этой же сфере, отдав ей и её наследникам все приданое. Осторожной даме, кажется, не очень понравился мой ответ, и она с суровым видом заметила, что нечего отдавать её дочери того, что уже и без того принадлежит ей, и что ежели я желаю, то её стряпчий поговорит с моим об этом деле; а пока просила меня дать ей отчет о доходе с моих имений. Не смотря на досаду, я едва не расхохотался ей в лицо при слове: счеты, я удовлетворю ее в этом.

Вскоре после этого разговора я простился и возвратился домой в скучном расположении духа, уверенный, что мне нечего более искать в этом доме. На другой день подтвердились мои опасения; отправившись к ним для дальнейших объяснений с старухою, я получил от лакея ответ, что господь нет дома, хотя я видел Мелинду, выглядывавшую из-за спущенной шторы.

Эта неудача безпокоила меня более при мысли о Страпе, нежели в отношении собственно меня, так как я вовсе не находился в опасности умереть от любви к Мелинде. Напротив того, воспоминание о Нарциссе было постоянным упреком моей совести и, может быть, было причиною неудачи моего волокитства, умеряя жар моих объяснений.

Между тем необходимо было уведомить моего друга обо всем случившемся, что и сделал я, представившись сильно взбешенным, клянясь, что не хочу быть более вьючною лошадью и прося его взять свои вещи в его собственное распоряжение. Это произвело ожидаемый эффект. Встревоженный Страп умолял меня, ради Бога, успокоиться, говоря, что хотя я многое потерял, но что можно еще поправить дело и что ежели сегодня хмурится счастье, то, может быть, завтра улыбнется. Он казался совершенно довольным моим поведением и заклинал продолжать жить по моему собственному усмотрению; но, не смотря на все его слова, я видел его скрытую печаль. Его лицо с этого дня значительно вытянулось.