| Автор: | Смоллетт Т. Д., год: 1748 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава XLVIII. (старая орфография)
XLVIII.
Теперь все мои мысли устремились на отыскание другой невесты и на жажду отмстить Мелинде. В обоих случаях мне много помог Билли Чаттер. Я обратился к нему с просьбою доставить мне хорошенькую даму для танцев на следующем вечере, говоря, что это мне необходимо для выполнения небольшой шалости, о которой я после ему разскажу. Билли, зная, что между мной и Мелиндой существует несогласие, смекнул отчасти в чем дело и обещали, доставить мне даму - девицу с тридцатью тысячами фун. стер. приданого. Распросив о ней, я узнал, что ее зовут мисс Бидди Граннвелль, что отец её бывший ростовщик умер, не оставив завещания и наследство досталось его дочери. Отец так но любил её, что будь он в состоянии победить свою алчность для того, чтобы истратить деньги на изготовление завещания, то ей бы недосталось и шестой доли его капитала. Во время же его жизни она не только не получила сообразного её богатству воспитания, но принуждена была жить как служанка, исполняя самые грубые хозяйственные занятия. Похоронив отца, она тотчас же приняла на себя роль знатной дамы. Видя множество людей обоего пола, льстящих и ласкающихся к ней, и не имея ни умения держать себя, ни разборчивости в людях, сделалась невыносимо тщеславна и заносчива и в настоящее время думает выйти замуж не иначе, как за герцога или князя. Далее он рассказал мне, что английская знать не хочет на нее смотреть; но что один шотландский лорд старается подделаться к ней. Между тем, она попала в руки известной даме, которая уже распорядилась ею в пользу своего родственника, лейтенанта в пехоте, хотя мисс еще и не подозревает этого. Наконец приятель мой объявил мне, что ежели я хочу танцовать с нею, то должен дать ему позволение представить меня как лорда или, по крайней мере, как иностранного графа. Я с восторгом принял его предложение и согласился на один вечер быть французским маркизом.
Назначив Чаттеру место встречи, я отправился на квартиру к Вантеру, рассказал ему о моей ссоре с Мелиндою и о составленном мною плане для отмщения бездушной кокетке, прося его дополнить этот план и помочь при его исполнении. Вантер одобрил мое намерение и советовал мне, в дополнение его, навязать Мелинде такого кавалера, который обратил бы на нее насмешки всех знакомых. Для этой цели он рекомендовал своего цирульника, страшного фанфарона, только что приехавшого из Парижа. Его аффектацию и гримасы Мелинда легко могла принять за утонченность обращения, приобретенную недавним вояжем. Я обнял Вантера за эту выдумку, а он тут же послал за своим парижанином и такими красками описал его будущее счастье, что несчастный брадобрей едва не сошел с ума от радости. Вантер снабдил его щегольскою парою платья и рекомендовал Чаттеру как славного малого, только что воротившагося из путешествия. Билли обещал поговорить с Мелиндой в его пользу. Одним словом, все исполнялось сообразно нашему желанию.
В назначенное время, одевшись как можно лучше, я имел удовольствие, в качестве маркиза, открыть бал с богатою наследницей, обращавшею на себя внимание общества страшным количеством украшавших ее бриллиантов. Тут я имел удовольствие видеть, что Мелинда едва сдерживала выражение своей зависти и удивления к моим успехам. Любопытство её было тем более мучительно, что она до сего времени еще ни разу не видела мисс Граннвелль. Чаттер же, который один мог бы удовольствовать её любопытству, был занят разговором на другом конце комнаты. Я заметил её нетерпение, радовался её горю и, усадив свою даму, прошел мимо нея, слегка поклонившись и тем усилив её негодование и свое торжество. Она изменилась в лице, выразив презрение ко мне и с такою силою замахала веером, что он разлетелся в мелкие куски, к не малой забаве её соседей.
внезапным нездоровьем. Новый обожатель её последовал за нею, вероятно объясняя её нездоровье страстию, и воспользовался случаем на пути её домой, утешать ее, уверяя в взаимности. В след за их уходом отовсюду послышались вопросы: "кто он такой?" Но Чаттер не мог сказать ничего другого, как только, что он человек с состоянием, только что воротившийся из вояжа. Я же, один из всех знавший его настоящее звание, молчал.
Между тем, соблазняясь богатством мисс Граннвелль, я сделал попытку завладеть сердцем её, но нашел его слишком хоpomo укрепленным гордостью и тщеславием против всех попыток подобных мне людей; занятым же титулом маркиза я не мог пользоваться долее этого вечера. Цирульник в простоте своего сердца, открыл свое звание Мелинде, объявив ей, на чем он основывал свои надежды. Это открытие до того ее поразило, что она, в продолжении нескольких недель, не смела показаться в обществе. Несчастный Чаттер не находил средств к своему оправданию. В добавок он попал еще в немилость у мисс Граннвелль за то, что представил меня, как вельможу.
Видя уменьшение на половину моего капитала и неуспех в моих предприятиях, я начал отчаяваться и впал в меланхолию. Чтобы разогнать черные мысли, я стал прибегать к вину и более чем когда нибудь стал искать общества. Я привязался к театрам, разговаривал за кулисами с актерами, познакомился с обществом студентов и в короткое время приобрел репутацию остряка.
Но то было с Страпом: он старался скрыть от меня свое безпокойство, но печаль так подействовала на него, что он стал худ как скелет.
В это время, я однажды утром получил по городской почте письмо, писанное женскою рукою. Оно содержало напыщенные комплименты, уверения в любви, облеченные в поэтическия формы, и неотступную просьбу уведомить писавшую, занято ли мое сердце. Ответ просили адресовать в назначенное место под буквами В. В. Письмо было подписано "твоя неизвестная". Я был в восхищении от этого billet-doux, показавшагося мне образцом нежности и хорошого вкуса: я уже был по уши влюблен в писавшую его, воображая ее женщиною, цветущею молодостью и красотою. Вдохновенный этою мечтою, я принялся писать, истощая мою изобретательность, чтобы составить послание сообразное высоте её стиля и пылкости её чувств. Я выразил удивление её уму в выражениях самых напыщенных и, признавая себя недостойным её внимания, уверял ее, что влюблен в её прелестный ум, и с нетерпением просил ее назначить мне свидание. Окончив это великое дело и передав содержание письма Страпу, я послал его с ответом в назначенное место, т. е. в модный магазин близь Бонд Стрита, прося его покараулить у дверей и заметить особу, котарая придет за письмом. Через полчаса он воротился с лицом блистающим радостью и рассказал мне, что вскоре после отдачи письма, был позван носильщик, которому оно было отдано с приказанием отнести в дом богатого джентльмена по соседству. Страп последовал за ним и видел, что письмо приняла служанка, заплатившая посланному и запершая дверь. Справившись же в соседней пивной лавке, он узнал, что у хозяина этого дома была только одна дочь, единственная наследница его; Страп был уверен, что письмо, полученное мною было от нея. Я был того же мнения, и, поздравляя себя с счастливым обстоятельством, тотчас же оделся и прошел мимо дома, заключавшого в себе мою неизвестную обожательницу. Мое тщеславие не было обмануто, потому что у окна столовой стояло прелестное, юное существо, смотревшее, как мне казалось, на меня с необыкновенным любопытством. Чтобы показать себя и самому лучше разсмотреть ее, я остановился против окна, как будто отдавая приказания Страпу. Этим способом я имел случай разглядеть ее и поздравил себя с победою над очаровательною девушкою - чрез несколько минут она удалилась, а я отправился к общему столу, в восхищении от надежды, лишившей меня аппетита и заставившей уйти домой, чтобы наслаждаться мечтами о моем счастии.
ей достоинство моего ума. Что же касается до свидания, то она его желала еще более чем я; но что ей не только надо было соблюсти некоторые условия света, но и быть уверенной в моих благородных намерениях, прежде чем исполнить мою просьбу. Она дала мне понять, между прочим, что хотя она дорожит мнением некоторых особ, но что в деле, касавшемся её счастия, решилась действовать по своему собственному убеждению, а не но советам других; тем более, что ее не стесняют никакия обстоятельства, касающияся её приданого, и что все, чем она пользуется, составляет её непосредственную собственность. Обрадованный особенно тем, что её богатство не было ни под чьим контролем, я снова взялся за перо и принялся составлять панегирик её чувствам, жаловался на её суровость, заставляющую меня страдать из-за светских приличий, и клялся в чистоте моих намерений. Запечатав свое послание, я отправил его со Страпом в указанный им дом. Он принес теже известия с добавлением, что мисс Спаркль (имя моего корреспондента) стоявшая у открытого окна, завидев прибытие посланного, закрыла в смущении окно и исчезла, вероятно желая скорее иметь известие от предмета своей любви.
Мои сомнения исчезли; давно ожидаемая гавань виднелась мне, и я видел уже себя обладателем давно искомого счастия. После обеда я вышел с Вачтелем гулять в ту часть города, где жила моя возлюбленная, и так как он был ходячая справочная книга, то я спрашивал у него имя, звание и состояние владельца каждого встречавшагося нам порядочного дома. Когда же дошла очередь до сэра Джона Спаркля, то он описал его чрезвычайно богатым, не очень умным джентльменом, скрывавшим единственную свою дочь от общества людей под строгим присмотром старой ключницы. По словам его, никому из многочисленных охотников не удавалось еще подкупить дуэнью и добраться до её пленницы, в следствие ли честности, зависти или ненасытности старухи. За молодой девушкой ухаживали не столько в ожидании приданого от вдовца отца, имеющого возможность снова жениться, сколько из желания прибрать к рукам оставленные ей дядею двенадцать тысячь фунт. стер., которых лишить ее никто не в состоянии. Это известие, согласовавшееся с окончанием полученного мною письма, произвело на меня такое действие, что еслибы Вачтель не был занят созерцанием собственного своего достоинства, он непременно заметил бы мое волнение.
Отделавшись от него, я воротился домой и передал Страпу плоды моих розысканий. Этот верный слуга едва не задохся от радости и плакал, как ребенок, не знаю за себя или за меня. На другой день пришло третье послание, содержавшее множество уверений в любви, перемешанных с намеками на коварство мущин, непостоянство юношества и ревность, сопровождающую истинную страсть. Письмо оканчивалось просьбою писавшей - извинить ее, ежели она почтет за нужное подвергнуть меня еще небольшому испытанию. Эти сомнения только подливали масло в огонь моей страсти и раздражали нетерпение. Я возобновил мои жалобы на её равнодушие и требовал свидания так настойчиво, что она обещала встретить меня чрез несколько дней в модном магазине.
Наконец наступила давно ожидаемая минута, и я полетел на свидание. Меня отвели в особенную комнату; подождав тут несколько минут, я услыхал шелест шелкового платья и шаги на лестнице. Сердце мое сильно забилось; лице горело, и колени дрожали от волнения! Наконец дверь отворилась; шелковое платье зашумело ближе, - и я бросился вперед, чтобы обнять мою обворожительницу, но, о небо! как описать мое положение, когда, вместо мисс Спаркль, предстала предо мною безобразная ведьма лет семидесяти! Я онемел от нечаянности и прирос к полу от ужаса! Эта древняя Ургонда, видя мое смущение, подошла ко мне с томным выражением лица, схватила за руку и спросила крикливым голосом: здоров ли я? - Жеманство её еще более усилило мое отвращение и долго я не мог принудить себя даже к простой учтивости. Наконец, опомнившись, я извинился в своем поведении внезапною дурнотою. Моя старая дульцинея, сначала испугавшаяся моего смущения, теперь услыхав мое извинение, выразила свою радость разными кокетливыми выходками и выражениями приличными только шестнадцати-летней девушке. Она то строила мне глазки, то, будто стыдясь своего поступка, опускала глаза в землю, краснела и играла веером, то поднимала вдруг голову с тем, чтобы я не заметил, что она трясется от старости, и обращалась ко мне с каким нибудь ребяческим вопросом, смеялась и улыбалась, не раскрывая рта, чтобы не показать опустошения, произведенного в нем временем. Она жалобно вздыхала, вертелась на стуле, желая показать свою живость, и одним словом делала тысячу глупостей, извиняемых только молодостью и красотою. Не смотря на все огорчение, я не мог, по своей природной доброте, оскорбить существо любящее меня, и решился покориться в настоящее время обстоятельствам с намерением, по её уходе, прекратить с нею всякия сношения. С этою целию я сказал несколько учтивых выражений и выразил желание узнать имя леди, почтившей меня таким доверием. Она мне сообщила, что ее зовут мистрисс Витерс, что живет она гувернанткою при дочери сэра Джона Спаркля; что она успела скопить капитал, достаточный для того, чтобы жить независимо, и что меня она имела удовольствие видеть в церкви. Далее она говорила, что очарованная моею наружностью она не знала покоя и, осведомившись о моей репутации, решилась объявить мне свою страсть и, может быть, поступила в этом случае не совсем осторожно. Я думаю, что ни один отцветший развратник не глотал пилюлю с большим отвращением, чем я, говоря ей приличный комплимент и видя пред собою, вместо алмаза, разрушающуюся оправу его. Но мои надежды оживились несколько мыслию, что, поддерживая интригу с этою дуэньею, я могу иметь случай добраться до её воспитанницы. Поддерживаемый этою идеею, я развеселился, стал говорить и даже ухаживать за этою древнею кокеткою, осчастливленною моими ласками, и старавшуюся всеми способами укрепить за собою свою воображаемую победу. Хозяйка дома, подав нам чай и сласти и будучи опытною женщиной, удалилась.
но от этого меня удерживали как отвращение, так и собственный интерес. Влюбленная в молодого человека старуха и без того всегда надоедает своими преследованиями; но дай ей, хотя однажды, доказательство своей любви, то на век не разделаешься от её упреков. Я старался только оттянуть эту церемонию на неопределенное время, чтобы иметь возможность познакомиться с мисс Спаркль; и не отчаявался в успехе, воображая, что во время моего ухаживания за гувернанткою, я непременно буду приглашен к ней; а следовательно и буду иметь случай говорить с её воспитанницей. Эта перспектива произвела во мне такую радость, что я говорил увядшей красавице всякий вздор и целовал её морщинистую руку. Она же, видя восторг, не в состоянии была долго удерживать своего влечения, и, бросившись на меня как тигрица, прижалась своими губами к моим. Но туг я услыхал такой страшный запах чеснока, что никакая человеческая натура, находящаяся в моем положении, не выдержала бы. Меня же это обстоятельство лишило всякого соображения. Я оттолкнул ее и, схватив шляпу и палку, сбежал вниз, как будто за мной гнались черти. Страп, ждавший с нетерпением моего возвращения, видя меня в таком отчаянии, стоял, как вкопанный от удивления, не смея предложить мне вопроса.
Умыв несколько раз губы и подкрепившись рюмкою вина, я передал ему подробно о случившемся. Долго он ничего не говорил и только, подняв к верху свои глаза и руки, глухо стонал. Наконец печальным голосом заметил, что очень сожалеет о деликатности моего органа, не выносящого духу чеснока. "А по мне, прибавил он, не только чеснок, но даже еще худший запах нисколько не безпокоил бы меня - вот что значит быть сыном сапожника!" На это я с сердцем отвечал: "Ну, так ступай и исправь мою неудачу." При этом предложении он вздрогнул, принужденно улыбнулся и, покачав головою, вышел из комнаты. Не знаю, разсердилась ли моя старая прелестница на мой внезапный уход или ей уже стыдно было показаться мне на глаза после её несчастия, но она меня более не безпокоила.