| Автор: | Смоллетт Т. Д., год: 1748 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава LI. (старая орфография)
LI.
Окончив это дело к своему удовольствию, я успокоился, и, смотря на игорный дом, как на верный источник джентльмена в нужде, развеселился совершенно. Но смотря на то, что мое платье было еще совершенно ново, я решился купить другое, воображая, что все уже знакомы с моим гардеробом. С этою целью я продал большую часть моей одежды покупщику старого платья из Монмутстрита за полцены и купил на полученные деньги две новые пары. Не надеясь возвратить часов, так глупо отданных Струтвеллю, я купил простенькия золотые. Однако я продолжал посещать выходы Струтвелля до тех пор, пока не уехал посланник, сам выбравший себе секретаря. Тут я уже считал себя в праве ругать моего покровителя и написал ему дерзкое письмо, в котором упрекал его в безстыдстве. С Страддлем я еще менее церемонился и бранил его за рекомендацию Струтвеллю, человеку безчестному во всех отношениях. Он притворился взбешенным моею дерзостью, толковал о своем звании и чести и стал делать сравнения, которые показались мне так обидными, что я потребовал объяснения. Он же быль на столько низок, что извинился в своей необдуманности. Одним словом, поведение его внушило мне такое омерзение, что я не хотел иметь с ним дела.
В это время Вантер, заметив удивительную перемену в моей наружности и расположении духа, стал выведывать причину её. Я не почел за нужное сказать ему правды, опасаясь, чтобы он не потребовал от меня денег, под предлогом, что доставил мне средства о, их приобретению. Я сообщил ему, что получил небольшое вспомоществование от родственника, живущого в провинции и обещавшого похлопотать о доставлении мне места, которое бы доставило мне средства жить.
-- В таком случае, сказал Вантер, не хочешь ли ты немного пожертвовать своим самолюбием, и испытать другое средство к приобретению капитала. У меня есть родственница, отправляющаяся на будущей неделе в Бат с дочерью, которая, будучи хворою и слабого сложения, хочет пить воды. Её отец богатый турецкий купец, с год тому назад умор, оставив ей капитал в двадцать тысяч фунтов стерлингов под опекою её матери, моей родственницы. Я бы и сам был не прочь жениться на девушке; но между мною и старухой произошла ссора. Надо тебе сказать, что, несколько времени тому назад, я занял у ней небольшую сумму денег, и как видно, с обещанием уплатить в срок. Но не получая ожидаемых из провинции денег, я пропустил его; она же написала мне грубое письмо, стращая меня арестом в случае неуплаты. Задетый за живое этим поступком, я ответил ей довольно дерзко и так ее взбесил этим, что она действительно выхлопотала позволение посадить меня в тюрьму. Видя, что дело плохо, я занял у приятеля и, уплатив долг, отправился к ней на квартиру и обругал ее порядочно. Она, в свою очередь, не уступила мне. За нее вступился её маленький уродец и с такою ядовитостью и быстротою в языке, что я поспешил убраться, сопровождаемый потоками эпитетов, из которых ясно увидел, что мне нечего от них ожидать. Так как оне обе совершенно незнакомы с жизнию, то девчонка, вероятно, попадет в руки какому-нибудь подлецу в Бате, ежели я не позабочусь о ней. Ты же обладаешь порядочною наружностию и можешь прикинуться настоящим квакером. И ежели ты дашь мне вексель в пять сот фунт. стерл. с обязательством уплатить чрез шесть месяцев после свадьбы, то я дам тебе сродства прибрать к рукам мою родственницу, не смотря ни на какую оппозицию.
в ней же и наняв Страпу, восхищенному нашим планом, лошадь, поехал в Бат.
полна. - Первые пять минут царствовало глубокое молчание, но вдруг карета покачнулась на одну сторону и кто-то громким голосом закричал: "направо, налево, смыкай ряды! шт!" По восклицанию и по тону, с которыми, оно было произнесено, я тотчас признал говорившого за питомца Марса. Мой vis-à-vis также высказал свою профессию не менее характеристическою речью, говоря, что нам надлежало увериться в своей безопасности прежде, нежели мы были введены во владение движимостию. Эти две плоския остроты не имели однако желаемого действия. Мы молчали по прежнему. Наконец рубака, соскучившись молчанием, сделал новую попытку завязать разговор, клянясь, что попал в митинг квакеров {Квакеры на митингах сидят не говоря ни слова до тех пор, пока, как они говорят, кого нибудь из них не заставит говорить накое-то вдохновение свыше, т. е. spirit moves hein.}. "И мне кажется, что так, пропищал женский голос с левой от меня стороны, потому что вдохновение глупости начинает проявляться." "Ну так пусть оно и покажется на свет, сударыня."
"В этом случае вы не нуждаетесь в помощи повивальной бабки," продолжала леди. "Чорт возьми! мужчине нельзя и поговорить с женщиною, без того, чтоб она ни приплела в разговор бабку" воскликнул военный. "Правда, сэр, заметила дама, мне ужасно хочется скорее освободиться от бремени." "От какого сударыня бремени, от мыши разве?" "Нет, сэр, хочу освободиться от дурака." "А давно ли вы его носите?" "С полчаса." "Клянусь Богом, сударыня; вы острите!" "Я бы желала отплатить вам таким же комплиментом; но, право, не могу." "Чорт возьми! я перестаю" сказал он. "Скоро же вы истощились." Рубака не нашелся, что отвечать на это; адвокат советовал ему окончить тяжбу, а серьезная дама, сидевшая подле острившей, выговаривала ей за разговор с чужими людьми. Этот выговор, в котором я услыхал слова: "мое дитя," убедил меня, что острившая была мисс Снаппер и я решился вести себя сообразно полученному о ней понятию. Рубака же, испытав неудачу в первой попытке, переменял предмет разговора и начал хвастать своими подвигами. "Да, сударыня," говорил он, "я в свое время наградил многих свинцом и сам часто получал его - я быль ранен под Деттингеном в плечо из пистолета; где - но что об этом говорить - где, клянусь Богом: не будь меня - но зачем говорить об этом, терпеть не могу хвастаться, чорт возьми!" С этим словом он принялся насвистывать какую-то арию и, затем, обратясь к адвокату, сказал: "не правда ли, что вы бы сочли за сущую несправедливость, еслибы не получили никакого повышения за то, что с опасностью для вашей жизни вы воротили бы знамя, потерянное в битве полком? Я не хочу называть никого по имени! но скажу вот что - мушкатер французской гвардии отнял и знамя у корнета известного полка и уже летел с ним во весь дух на своей лошади; но видя это, чорт возьми! я схватил ружье убитого и будь проклят! убил под мушкатером лошадь.... он, выбравшись из под нея, напал на меня, но я его проткнул штыком, ей-Богу! К нему на помощь прибежал его товарищ и выстрелил мне в плечо, а другой ударил меня по голове прикладом карабина; но чорт возьми! это ничего не значило. Я убил одного, обратил другого в бегство и отнес знамя к своим. Но лучше всего было то, что подлец корнет, по трусости потерявший знамя, увидев его у меня, потребовал его перед всем фронтом. "Ей ты, чортов сын! где ты взял мое знамя?" кричал он. "А где ты его потерял, чорт тебя возьми?" отвечал я. "Это не твое дело, где я его потерял, а теперь я возьму его, клянусь Богом!" "Будь я проклят! ежели ты его получишь прежде, чем я сдам генералу" и действительно после сражения я отнес его в главную квартиру и сдал его лорду Стэру, обещавшему наградить меня; но не смотря на то, я все еще лейтенант, будь я проклят!"
По окончании его рассказа адвокат сказал, что его следовало бы наградить по заслугам, и заметил, что за труд должна быть всегда соразмерная плата; потом он спросил: при свидетеле ли было дано обещание, потому что в таком случае по закону можно принудить генерала к исполнению оного.
Но смотря на эти попытки поддержать разговор, он вероятно снова прекратился бы, еслибы лейтенант не предложил обществу спеть песню. Приняв нашо молчание за согласие, он начал коверкать песню, бывшую тогда в моде. Но окончании её, он спросил у мисс Снаппер, как ей нравится пение? "Пение и слова одинакового достоинства", отвечала она. "Когда так, заметил военный, то я буду это считать великою похвалою, чорт возьми! потому что все говорят, что слова очень хороши" "Может быть это и правда; но они выше моего понятия." "Я не обязан, сударыня, снабжать вас способностию понимать, будь я проклят! Нет, и не обязан даже говорить с толком. Да будут прокляты мои глаза! Я буду говорить так, как хочу...." Этим спор окончился.