Родерик Рендон.
Глава LVII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава LVII. (старая орфография)

LVII.

Я поблагодарил его на совет, которому не позволяло мне следовать мое самолюбие и гнев. Едва только он ушел от меня, как я отправился прямо в Лонгрум. У дверей меня остановил слуга, подав мне записку, извещавшую меня, что мое присутствие неприятно обществу, и потому советовавшую мне без шума искать другого места для своего развлечения. Это меня взбесило. Я схватил его за шиворот в присутствии всего общества и, стращая убить его в случае неповиновения, требовал указать мне мерзавца, давшого ему подобную коммиссию. Посланный, испугавшись моих угроз, упал на колена и сообщил мне, что ему приказал передать мне письмо брат Нарциссы, стоявший в это время на другом конце залы и разговаривавший с Мелиндою. Я тотчас же подошел к нему и при его возлюбленной сказал ему: "Послушайте, сквайр, не защищай вас одно обстоятельство от моего гнева, я бы отколотил вас палкою на этом же месте за посланную вами записку." Тут я, разорвав ее, бросил ему в лице, и, в то же время взглянув грозно на его любезную, выговорил ей свое сожаление, что не могу без ущерба её доброте и правдивости похвалить её изобретательность. Её обожатель, храбрый только после нескольких бутылок вина, вместо того, чтобы потребовать от меня удовлетворения приличного джентльмену, стращал меня судом за нападение на него и стал собирать свидетелей. Мелинда же, видя его трусость и негодуя на мой сарказм, вздумала привлечь к себе сочувствие присутствующих и рыдала от злости и досады. Слезы дамы естественно обратили на себя внимание и заботливость зрителей, которым она жаловалась на мои грубости, говоря, что будь она мущиною, то я бы не осмелился так с нею обходиться. Судя по взглядам, большая часть мущин оскорбились моим поступком, тем более, что еще до него были предубеждены против меня, но никто не выказывал своих негодований, исключая лорда Квинорвита, который с насмешкою сказал, что я оправдываю свое звание, в котором он теперь но имеет причины сомневаться. Уязвленный этим намеком, доставившим случай присутствовавшим посмеяться надо мною, я с жаром отвечал, что я горжусь тем, что в этом отношении имею преимущество пред ним. Он ничего не отвечал мне; но ушел с презрительной улыбкой на губах, оставив меня в довольно неприятном положении. Напрасно подходил я к своим знакомым, чтобы разговором скрыть свое замешательство; все избегали меня, как прокаженного, и только мысль о Нарциссе дала мне силы перенести мое затруднительное положение. Я вышел из Лонгрума и, блуждая по городу, очнулся от задумчивости пред лавкою ювелира. Войдя туда, я купил кольцо с рубином в виде сердца, окруженного бриллиантами, заплатил десять гиней и назначилх его вх подарок владетельнице души моей.

В назначенный час я был введен к моей возлюбленной, которая, не смотря на то, что слышала о моем оскорблении, приняла меня с величайшею нежностию. Зная уже от мисс Вильямс главные случаи моей жизни, она просила передать ей подробности, которые я сообщил ей с откровенностию, выпуская только то, что могло оскорбить её целомудрие. Так как моя жизнь была рядом несчастий, то слезы не переставали литься из её глаз при моем рассказе. По окончании его, она наградила меня самыми нежными уверениями в своей вечной любви. Она сожалела, что не могла распоряжаться своим состоянием, от которого зависело наше счастие, и сообщила мне, что в этот же вечор лорд Кинвервит, с позволения её брата, пил с нею чай и сделал ей предложение. Увидев, что меня сильно огорчило это известие, она решилась доказать свою любовь и обвенчаться со мною тайно. Но меня так растрогало это предложение, что я, не желая уступить её великодушию, воспротивился этому соблазнительному предложению, потому что заботился о её доброй славе и благосостоянии. В то же время я подал ей кольцо, в память моой любви. Она приняла мой подарок и в замен его подарила мне свой миниатюрный портрет, оправленный в золото, при чем призывала Бога в свидетели своей любви. Обменявшись этими клятвами, мы ободрились надеждою и предались своей любви на столько, на сколько допускала её скромность. Время летело незаметно для нас и уже разсвело, когда я ушел от ней. Мой добрый гений предвидел будущее и дал мне случай воспользоваться настоящим, чтобы вознаградить меня за предстоявшую разлуку.

Придя домой, я улегся в постель и проспал часа два. Меня разбудил Страп, говоря, что меня дожидается внизу лакей с письмом, которое он хочет отдать мне лично. Удивленный этою настойчивостию, я приказал позвать его и прочел следующее:

"Сэр,

"Когда оскорбляют мою честь, то, не смотря на звание оскорбителя, я имею обыкновение требовать от него благородным образом удовлетворения. Я бы не обратил внимания на ваш дерзкий ответь в Лонгруме; но ваш нахальный поступок в доме более для меня важном, открытый мною сегодня, заставляет меня наказать вас шпагою. А потому ежели у вас хватить духу поддержать принятую вами на себя роль джентльмена, то прошу следовать за подателем этой записки на место, где вас встретит

Никогда я почувствовал большей неохоты драться, как теперь; не знаю, оттого ли что любовь убавила у меня смелости или от уважения к высокому положению в свете моего антагониста. Но видя необходимость защитить репутацию моей возлюбленной и собственно свою честь, я встал и, одевшись, приказал Страпу идти за мною. Я шел за своим провожатым, проклиная свое несчастие, которому я обязан быль тем, что меня видели возвращающагося от Нарциссы: так, по крайней мере, понимал я намек Милорда.

Не доходя до места, где дожидался меня мой соперник, лакей объявил, что ему приказано здесь остановиться. Я велел Страпу сделать тоже самое; а сам пошел вперед, решившись прежде поединка потребовать у своего противника объяснения его словам. Но в моем требовании не было и нужды; потому что едва я успел подойти к нему, как он с грозным видом спросил меня, зачем я ходил сегодня утррм в сад мистера Топиголля?

-- Милорд, отвечал я - я не могу отвечать на вопрос, предложенный мне таким заносчивым тоном: - угрозами вам не удастся исторгнуть у меня сознание.

-- Но вам невозможно запираться, отвечал он, я сам видел, как вы выходили из саду.

-- Но видел ли меня кто нибудь другой? спросил я.

-- Не знаю, да и знать не хочу: довольно того, что я сам видел.

Обрадованный тем, что, кроме его, никто но видел меня, я, чтобы утешить его ревность, сказал ему, что у меня есть интрига с горничною; но он не поверил этому, говоря, что лучшим доказательством в истине моих слов, будет клятвенное отречение от всех прав на Нарциссу и обещание но говорить с него вперед ни одного слова. Взбешенный этим предложением, я обнажил шпагу и сказал: "Милорд, ни вы, никто другой не можете требовать от меня подобных условий!"

я бросился на него с бешенством и, стараясь отбить его удар, получил в шею рану, остервенившую меня.

Противник мой имел предо мной преимущество хладнокровия и искуства, и, видя меня утомившимся, в свою очередь напал на меня. Но, не ожидая встреченного им сопротивления, он решился окончить дело одним ударом и действительно его шпага уперлась мне в грудную кость и, скользнув по ней, вышла над плечом. Я же, воображая, что его оружие прошло чрез мое легкое и что рана смертельна, решился умереть отмщенным, схватился левою рукою за эфес, его шпаги и, удерживая его, укоротил свою шпагу правою рукою, в намерении проткнуть его насквозь, но он успел подставить руку, которую я прорезал до лопатки. Видя свою неудачу и боясь, что скоро умру от раны, я схватил его и бросив на землю, вырвал из рук его шпагу. Но мое замешательство было таково, что вместо того, чтобы поразить его острием шпаги, я вышиб ему эфесом три передние зуба. Между тем наши слуги, видя наше падение подбежали, чтобы рознять нас; но до их прихода я был уже на ногах и заметил что воображаемая страшная моя рана оказалась царапинкою. Сознание собственной безопасности успокоило мои гнев и я с участием стал осматривать раны своего противника, лежавшого на земле, кровь лилась у него изо рта и из руки. Я помог его слуге поднять его и, перевязав рану своим платком, уверил его, что нет опасности. Я возвратил ему шпагу и предложил довести до дому. Он с угрюмым видом поблагодарил меня и, прошептав мне, что я скоро услышу о нем, ушел, опираясь на своего слугу.

Меня удивило подобное обещание, принятое мною за угрозу, и я решился поступать иначе, ежели судьба поблагоприятствует мне. Между тем, взглянув на Страпа, я увидел, что он совершенно обезумел от страха. Я утешил его, говоря, что не потерпел никакого вреда и объяснил ему дело по дороге домой. Но, добравшись до своей комнаты, я почувствовал боль в ране и, видя, что большое количество крови запеклось на рубашке, разделся чтобы перевязать рану. Мой друг, увидев меня всего в крови и воображая, что у меня по крайней мере ран тридцать, вскричал: "Господи!" и упал без чувств на пол. Я остановил кровотечение трутом, залепив сверху его рану пластырем, умылся и вновь оделся во время его обморока, так что, очнувшись и видя меня совершенно здоровым, он счол все прежнее за сонь. Теперь, по миновании опасности, я был очень доволен этою дуэлью, надеясь, что она сделается известною в городе; а следовательно востановит мою честь. Я также гордился мыслию, что показал себя в этом случае достойным любви Нарциссы.