| Автор: | Смоллетт Т. Д., год: 1748 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава LX. (старая орфография)
LX.
На другой день за завтраком я передал Страпу некоторые черты из характера поэта, который принес мне свою трагедию, но, видя что мы заняты, он не хотел посидеть с нами; а оставив свое сочинение, ушел.
Чувствительное сердце моего друга сильно страдало при виде джентльмена и христианина в таком положении, и он с радостию согласился на мое предложение поделиться с ним нашею излишнею одеждою, - и тотчас же отправился за платьем.
По уходе его, я запер дверь и занялся чтением трагедии, которую с большим удовольствием прочел до конца. Завязка этого произведения была очень удачно выбрана и ведена с большим искуством; характеры резко очерчены и хорошо выдержаны; стихи поэтические и верные; единство драмы выдержано с безукоризненною точностию. Перипитии удивительные и катастрофы чрезвычайно трогательны.
как ничтожный знак моего к нему уважения, прося его сделать нам удовольствие отобедать с нами. Он принял мой подарок и чрез полчаса, явившись порядочно одетым, казался совершенно другим человеком. По его физиономии я заметил, что он желает выразить свою благодарность и для предупреждений этого, просил у него извинения в моей смелости. Он не отвечал ни слова; но поклонился чуть не до земли со слезами на глазах.
посадить Страпа за одним столом с нами, говоря, что я ему многим обязан; он согласился, и мы пообедали с большим аппетитом.
"В моей жизни мало интересного, отвечал он, и я уверен, что рассказ не вознаградит вас за ваше внимание; но так как вы желаете узнать ее, то я но могу вам отказать.
"Отец мой священник в провинции, не мог по недостатку средств дать мне университетского образования, а сам заменил мне наставников: он трудился над этим с такою заботливостию и знанием дела, что мне нечего было завидовать воспитывавшимся в университете. Он долго старался открыть во мне влечение к какой нибудь отрасли наук и, заметив мое поэтическое направление, заставил меня изучать классиков и помогал мне с отеческим терпением и редкою ученостию. Познакомив меня с древними авторами, он перешел к новейшим французским, итальянским и английским авторам и требовал от меня основательного изучения отечественного языка.
"На девятнадцатом году моей жизни я уже чувствовал желание написать что-нибудь дельное и с одобрения отца составил план читанной вами трагедии; но не успел я еще окончить четвертого акта, как умер этот добрый отец, оставив меня с матерью в величайшей бедности. Близкий наш родственник, сжалившись над нами, принял нас к себе в дом, где я окончил свою трагедию и похоронил мать. Успокоившись от горести, я сообщил моему родственнику (он был фермер), что, так как, со смертию моей матери, меня ничто не удерживало в провинции, то я решаюсь идти в Лондон и отдать мою трагедию на сцену, и что я не сомневаюсь приобресть в скором времени и славу, и состояние, и в таком случае не забуду моих друзей и благодетелей. Мой родственник был в восхищении от моего будущого счастия и охотно снабдил меня всем нужным на дорогу.
"Я взял место в фургоне и, приехав в город, нанял квартиру на чердаке, желая жить как можно экономнее до того времени, пока не получу денег от содержателя театра за мою трагедию. Я был уверен в хорошем приеме, воображая, что мое произведение также охотно купят, как я желал его продать. Меня безпокоила только мысль, что не условились ли они с другими авторами, что, конечно, остановило бы на время мой успех. Поэтому я решился поторопиться и в тот же день представился одному из содержателей театра. Я распросил у моего хозяина, не знает ли он, где живут они. Он же, узнав мои намерения и будучи добрым и честным человеком, сообщил мне, что я не так повел дело и что вовсе не так легко представиться к содержателю театра, как я думаю, и что если я отдам ему свое произведение без особенной рекомендации, то на него не обратят внимания. "Послушайте моего совета, прибавил он, и тогда ваше дело будет иметь успех. Один из содержателей такой же католик, как и я; у нас один и тот же духовник. Я вас познакомлю с этим господином, человеком весьма ученым, и если он одобрит ваше произведение, то его рекомендация заставит мистера Супиля поставить его на сцену." Я одобрил его мнение и был представлен монаху, который, прочитав трагедию, хвалил ее особенно за то, что я не касался в ней религии. Он обещал употребить все свое влияние на мистера Супиля и в тот же день узнать, когда мне лучше представиться к нему с моим произведением. Он в точности исполнил оное обещание и на другой день уведомил меня, что он говорил с содержателем и что мне более ничего не оставалось делать, как в какой угодно день до обеда идти к нему и просить от имени монаха аудиенции. Положив в карман свое произведение, я отправился к мистеру Супилю. Он принял меня очень ласково и обещал прочесть мое произведение при первой возможности. По его назначению, я зашел к нему опять чрез неделю, но его не было дома. Я снова явился чрез неделю, но бедный джентльмен, будучи очень болен, не мог принять меня. Я повторил визит чрез две недели после того и он уверял меня, что так утомлен делом, что не мог еще прочесть моей трагедии до конца, но что скоро окончит, прибавив, что то, что он успел прочесть, показалось ему очень занимательным. Этот ответ удовлетворил меня еще на несколько недель, по прошествии которых я нашел его страдающим подагрою. Увидев меня, он с видом жестокого страдания сказал мне: "Мистер Мелопион, я чрезвычайно сожалею о несчастии, случившемся с вашим произведением во время моей болезни. Дело вот в чем: мой старший сын, найдя ваше сочинение на столе в столовой, где я обыкновенно читаю, отнес его в кухню; глупая же кухарка, воображая, что это ненужные бумаги, истребила его на опаливание кур. Но я надеюсь, что несчастие исправимо и что у вас есть копия вашего произведения."
"Надо сознаться, мистер Рендом, что меня поразило это известие; но добродетельный джентльмен казался так тронутым моим несчастием, что я подавил свое негодование и ответил, что хотя у меня нет копии, но я легко напишу ее наизуст. Вы не можете себе вообразить, как обрадовался этому мистер Супиль. Он умолял, чтобы я начал как можно скорее и, ободренный этими словами, показывавшими его участие, я в три недели написал точную копию моей трагедии и послал ее ему чрез отца О'Варниша, который сообщил мне, что мистер Супиль пробежит ее слегка, чтобы увериться в тожестве её с прежнею и даст окончательный ответ. Прождав еще неделю, и в полной уверенности, что она явится скоро на сцене, я потребовал аудиенции у содержателя театра. Но увы! сезон уже прошел. Мистер Супиль уверял меня, что ежели он даст теперь мою трагедию для разучения ролей, то она не будет готова к марту, т. е. ко времени бенефисов; а следовательно помешает интересам актеров, которых доброе расположение я должен заискивать.
"Я по неволе должен был довольствоваться этими убеждениями и ожидать следующого сезона. Однако это сильно огорчило меня, потому что я уже начинал нуждаться в деньгах.
"Я откровенно объявил своему хозяину, очень доброму человеку, о своем положении и просил его совета. Он охотно взялся поговорить обо мне с своим духовником и предложил мне питаться и жить у него до того времени, когда счастье даст мне случай уплатить ему.
"Мистер О'Вариш, узнав о моих затруднительных обстоятельствах, предложил рекомендовать меня редактору еженедельной газеты, который, по его мнению, должен был дать мне какие-нибудь занятия. Но, распросив его подробнее, я узнал, что эта газета выпускалась с целию поселить раздоры в народе, в следствие чего я и отказался участвовать в ней. Тогда монах предложил мне писать стихи и продавать их книгопродавцам, говоря, что этим я могу приобрести и деньги, и известность. Этот план мне очень понравился, я принялся за работу и в шесть недель написал шесть эклог. Я отдал их книгопродавцу, попросившему оставить их дня на два для разсмотрения, по прошествии этого времени я зашел к нему и получил мои сочинения обратно на том основании, что они не соответствали требованиям времени. Я обратился к другому издателю, который объявил мне, что в настоящее время город завален эклогами, и советовал, ежели я хочу извлекать пользу из своего таланта, писать что-нибудь в сатирическом или тривиальном роде, как напр. Пуговичная петля, Шокей и Товзер, Треснувший собор и т. п. Я отказался от этого и отнес мое произведение третьему, уверившему меня, что он не издает поэтических произведений, и предлагавшему мне написать какой-нибудь скандальный рассказ, в письмах или том приключений, в роде Робинзона Крузо, полковника Джака или собрания острот и анекдотов, для отсылки в колонии. Не имея в запасе ничего подобного, я обратился к четвертому, но с тем же успехом.
"После этого мне посоветовали предложить мои услуги господину, занимающемуся переводами, который многим давал работу. Но он сказал мне, что у него и без того много переводов, которых он не знает, куда девать, и при чем, однако спросил, почем я беру с листа за перевод латинских классиков на английский язык? Чтобы придать цену своему труду, я решился требовать довольно высокую цену и спросил полгинеи за лист. "Полгинеи!" вскричал он, уставив на меня глаза, но, помолчав немного, прибавил, что в настоящее время не нуждается в моих услугах. Заметив свою ошибку, я убавил цену на половину; но он, снова посмотрев на меня, ответил, что у него и без того множество переводчиков.
"С таким же успехом я обращался к другим, и мне уже представлялась безотрадная будущность, когда я вспомнил, что могу предложить свое перо издателям пятикопеешных баллад, продающихся по улицам. С этою целию я обратился к громче всех кричавшему продавцу их, который меня свел к человеку, угощавшему огромную толпу разнощиков водкой, сыром и хлебом. Этот господин отвел меня в чисто убранную гостиную и, узнав мое желание записаться к нему автором, спросил, в каком роде пишу я. Узнав же, что я занимаюсь поэзией, он очень обрадовался, говоря, что один из его поэтов сошел с ума и заключен в Бедлам; а другой спился совершенно и уже недели с две не написал ничего порядочного. Когда же я потребовал от него заключить со мной условие, то он дал мне заметить, что он платит авторам смотря по расходу их сочинений.
"Уговорившись с ним очень невыгодно для меня и получив от него сюжет для баллады, которую я должен был написать в два часа, я отправился в свой чердак исполнить поручение. Тема понравилась мне, и я, окончив сочинение в назначенное время, принес к нему в надежде на вознаграждение. Он мигом прочел его и, к моему удивлению, сказал мне, что оно не годится, не смотря на правильное правописание и прекрасный почерк. По его мнению, мой язык был слишком высок и следовательно не по способностям и вкусу покупателей. Я обещал исправить эту ошибку и через полчаса понизил мой пыл до уровня необразованных читателей. Тогда мой новый патрон одобрил мое произведение, и чтобы поощрить меня, он решался израсходоваться на печать и бумагу, предупредив меня, что, по распродаже сочинения, мне придется получить четыре с половиною пенса.
"С этого дня, я стал прилежно изучать вкусы Грезбстритских читателей и наконец достиг такого совершенства, что мои произведения быстро раскупались более образованными лакеями, носильщиками, извощиками и т. п. Я имел удовольствие видеть свои сочинения, украшенные гравюрами на стенах пивных лавок и сапожных магазинов; слышал, как их пели в клубах ремесленников - но пустые похвалы, как вы сами знаете, не удовлетворяют требованиям человеческой натуры. Я находился в опасности умереть с голоду; потому что из десяти составленных мною песен едва две поступили в печать. В следствие этого я обратился к прозе и во время сырой погоды издал сочинение, продажею которого я существовал и целый месяц. Описание какого-нибудь чудовища доставляло мне не один добрый обед; рассказ о грабительстве часто доставлял мне довольство, повесть об убийстве выпущенная во время, была моим никогда неизсякаемым источником. Но и это не к чему не повело. Я был просто каторжником у моих издателей, требовавших от меня то прозы, то стихов, не давая мне времени одуматься, и откровенно говорю вам, м-р Рендом, что жизнь мне опротивела.