| Автор: | Смоллетт Т. Д., год: 1748 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Родерик Рендон. Глава LXII. (старая орфография)
LXII.
Таков был рассказ бедного поэта. Не смотря на мои собственные страдания, происшедшия от низости и подлости людей, я был удивлен жалким равнодушием человечества, допустившого человека с истинным дарованием до нищеты и до всех бедствий, сопряженных с заключением в тюрьме. Я готов был благословлять судьбу, отделившую меня от коварного света, еслибы моя привязанность к Нарциссе не привязала меня к обществу. Портрет её был постоянным собеседником в моем уединении. Как часто я смотрел на эти очаровательные черты, пленившия мое сердце! как часто я плакал, вспоминая о счастливых минутах, проведенных с нею, проклинал жестокую судьбу, разлучившую нас! Напрасно воображение рисовало мне счастливую будущность; неумолимый разсудок разочаровывал меня и в минуту ниспровергал мои воздушные замки, представляя безвыходное настоящее. Напрасно я прибегал к развлечениям, играя с Джаксоном в карты, на биллиарде и т. п., грустные мысли овладевали мною, и их не развлекал даже разговор с Мелопионом. Я приказал Страпу каждый день заходить к Вантеру в ожидании найти там известия от моей возлюбленной, но постоянное разочарование в этом только усиливало мою горесть. Мой верный слуга также заразился моею печалью и по целым часам сидел молча, проливая слезы. Его присутствие только разстроивало нас. Он сделался неспособным к работе и хозяин отказал ему. Я же, видя, что мои деньги уходят и не имея надежды на освобождение, не дорожил жизнию, потерял апетит и преобразовался в неряху. В продолжении двух месяцев я не умывался, не переменял белья и не брился. Мое лицо, похудевшее от горя и недостатка пищи, покрылось грязью и заросло волосами и вообще вся моя наружность внушала отвращение. Однажды пришедший ко мне Страп объявил мне, что внизу меня дожидается какой-то человек. Выведенный из задумчивости этим словом и в надежде получить известие о моей возлюбленной, я сбежал вниз и, к моему крайнему удивлению, увидел моего великодушного дядю, м-ра Бовлинга! Обрадованный этою неожиданностию, я кинулся обнимать его. Но он, отскочив в сторону, обнажил свою шпагу, говоря: "Постой братец постой! отчаливай дальше. - Ей сторож! чего ты смотришь? Тут, кажется, один из твоих сумасшедших узников вырвался из своей комнаты." Я не мог удержаться от смеха при его словах; и он, узнав мой голос, с участием пожал мне руку, изъявив сожаление, что видит меня в таком положении.
Я отвел его в свою комнату и представил ему Страпа, как моего самого лучшого друга. Усевшись, дядя рассказал нам, что воротился из вояжа к гвинейским берегам, что он служил на корабле помощником шкипера, до того времени, пока на них не напал французский корабль. Во время боя капитан был убит и дядя принял начальство над кораблем. Ему посчастливилось потопить француза и в след за тем он встретился с купеческим судном, шедшим из Мартиники с грузом сахара, индиго и серебра. Имея патент на каперство, он овладел им и привел благополучно в Кингсэль в Ирландию, где оно было объявлено законным призом; этим подвигом он не только зашиб себе добрую копейку, но и приобрел доверие владельца корабля, вручившого ему команду над кораблем, вооруженным двадцатью девяти фунтовым орудием и готовом отплыть по чрезвычайно выгодному предприятию, которого объявить он в настоящее время не имел права.
Я без меры обрадовался его счастливым обстоятельствам и, по его просьбе, рассказал о всем случившемся со мною после нашей встречи. Узнав о поступках Страпа со мною, он от чистого сердца благодарил его и пожал ему руку, обещаясь вывести его в люди. Снабдив меня десятью гинеями и узнав адрес портного, арестовавшого меня, дядя ушел, чтобы расплатиться с ним, сказав мне на прощание, что он скоро смоет грязь с меня мокрым парусом. - Умывишсь и одевшись в лучшее платье, я стал ожидать прихода дяди и приятно изумил его своим преобразованием.
Добрый мой родственник, уплатив мой долг, выхлопотал приказание освободить меня. Желая проститься с моими друзьями в несчастии и уговорив м-ра Бовлинга провесть вечер у меня, я пригласил к себе в комнату м-ра Мелопиона и Джаксона. Угостив их хорошим ужином и вином, я объявил им о своем освобождении. Они, не смотря на то, что теряли члена своего общества, от души поздравляли меня.
Правда, о Джаксоне я не мог очень сожалеть, потому что его несчастие едва было ощутительно ему самому при его ветреном и легкомысленном характере; но я чувствовал уважение и дружбу к поэту, во всех отношениях более достойному лучшей участи. По уходе моих гостей и дяди, обещавшого зайти за мной завтра утром, я собрал несколько белья и других необходимых вещей и приказал Страпу несть в след за мною в комнату Мелопиона.
Я с трудом заставил его принять это от меня вместе с пятью гинеями. Он долго не хотел взять их, говоря, что никогда не будет в состоянии возвратить нх мне. За тем я спросил его, не могу ли я чем еще помочь ему; но он отвечал только: "вы и без того чрезчур много сделали для меня" и, будучи не в состоянии удержаться залился слезами. Я ушел от него сильно растроганным и по приходе дяди с таким жаром описал ему несчастное положение Мелопиона, что честный моряк разстроенный до глубины души, решился последовать моему примеру и подарил ему еще пять гиней, которые по моему совету были отданы ему Страпом запечатанными в письме.
Я простился со всеми знакомыми в тюрьме и уже хотел садится в карету, как ко мне подошел Джаксон и шопотом просил дать ему в долг шиллинг. Я удивился умеренности его просьбы и думая, что уже вероятно мне не придется более слышать ее от него, всунул ему в руку гинею. Увидав ее, он с изумлением поглядел на меня и вскричал: "о Боже, гинея!" и, схватив меня за пуговицу, разразился смехом. По окончании своего конульсивного движения, он отпустил меня, называя добрым малым. Приехав на квартиру, м-р Бовлинг стал разсуждать о моем положении и предложил отправиться с ним в море в качестве корабельного врача, обещая мне в таком случае дать средство составить себе порядочное состояние в несколько лет собственными трудами; а после своей смерти оставить мне все, что имеет. Хотя меня сильно разстрогало его великодушие; но я не вдруг решился принять предложение, долженствовавшее послужить преградою в моей любви, о чем я и сказал ему. Но ему очень не понравилось мое возражение, он говорил, что любовь есть плод праздности и что будь я занять делом имея мои мысли устремлеными на приобретение независимого состояния, то мне бы и в голову не пришла подобная идея, которая прилична праздным лентяям, только заботящимся об удовольствиях.
условия, так что теперь я уже не мог отказаться от вояжа. Чтобы не дать времени остынуть моему рвению, он заставил меня составить каталог медикаментам на пятьсот человек, долженствовавших провести 18 месяцев в жарком климате, и отнести его к дрогисту. Во время моего занятия, вошел Страп, и узнав мое намерение, задумался. Помолчав минут с пять, он объявил мне свое желание сопровождать меня в путешествии. По моей просьбе капитан Бовлинг принял его на корабль экономом, обещая снабдить его всем нужным и дать взаймы десять фун. стер. на покупку товара.
Дядя мой объявил мне, что в последнем своем вояже он успел заработать 3000 фун. стер., и обещал дать мне тотчас же треть этого капитала; кроме того доставить мне в кредит на столько же товару, который мог быть с выгодою продан в тех странах, куда мы отправляемся. Он прибавил, что хотя и смотрит на мой интерес, как на свой собственный, но удерживает остальные свои деньги как для собственной независимости, так и с целию иметь в руках средство наказать меня, ежели я не позабочусь о том, чем пользуюсь.
тотчас же нагрузить их. Но не смотря на эти хлопоты, образ Нарциссы безпрестанно представлялся мне и заставлял меня ужасно страдать. Меня сводила с ума мысль, что я, может быть, потеряю ее навсегда. Надежда увидеть ее опять поддержала бы меня в разлуке; но я не мог без горести вспомнить о её печали во время моего отсутствия. День и ночь меня тревожила мысль о приискании средства к смягчению этого удара и оправданию себя в мнении этого дорогого создания. Наконец я составил план, успокоивший меня несколько, о котором читатель узнает в последствии.
Окончив свои дела и приготовившись к отплытию, я решился показаться своим прежним знакомым, в кругу которых я не был со времени моего заключения. Так как я, по совету дяди, купил для продажи множество богатого платья, то, одевшись в лучшее, я отправился в знакомую кофейню. Там я застал своего приятеля Вантера. Его так озадачило мое великолепие, что он долго не мог выговорить ни слова и потом, отведя меня в сторону, спросил: "послушай, Рендом, откуда ты? - что значит это франтовство! - Ага! понимаю - ты только что из провинции! - Чтож хороши ли дороги? - Ну, Рендом, смельчак же ты и счастливец; - но берегись; - повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить." С этими словами он указал себе на шею. Из его жестов и намеков я понял, что он подозревает меня в грабительстве на больших дорогах, и от души посмеялся его заблуждению. Не объясняя подробностей, я сообщил ему, что все это время был у своего родственника в провинции, о котором я упоминал ему, и что теперь, желая вояжировать, пришел проститься с приятелями. Я просил его возвратить мне должные деньги, которые мне понадобятся за границей. Он сперва немного сконфузился, но, опомнившись, прикинулся обиженным, говоря, что никогда не простит мне того, что я, не предупредив его, поставил в невозможность уплатить мне долг. Улыбнувшись его мнимой деликатности, я сказал, что оставлю ему адрес купца, которому он может уплатить деньги. Он прикинулся обрадованным, записал адрес и имя купца, клянясь, что скоро удовлетворит меня. Окончив это дело и зная очень хорошо, что он и не вспомнит об нем, я разослал всем своим знакомым записки, приглашая их провесть со мною вечер в трактире. Я угостил их отличным ужином и вином. Простился с ними около полуночи и едва не был задушен дружескими объятиями. На другое утро я с Страпом выехал в почтовой карете в Гревсьенд. Там мы вошли на корабль и при попутном ветре снялись с якоря. Мы благополучно добрались до Довиса; но тут нам пришлось ждать на якоре восточного ветра, чтобы пройти канал.