Замок Трамбль.
Часть I.
III. Еще о прошлом.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть I. III. Еще о прошлом. (старая орфография)

III.
Еще о прошлом.

Монастырь Кармелиток расположен около Мезон-Лафит, в нескольких километрах от города и замка Сен-Жермен.

Это было, как и большая часть французских монастырей, обширное здание из тесанного камня, смешанной архитектуры, стиля Renaissance эпохи Франциска I и готического.

Происхождение этого монастыря не теряется во мраке веков.

Его существование не восходит ранее царствования благочестивого монарха Карла X, при котором он был построен среди очаровательной местности на месте другого монастыря кармелиток, сожженного в 1793 году.

Герцогиня Беррийская, невестка короля, хотя и не отличавшаяся особенной набожностью, сделалась основательницей этого монастыря, и приношения благочестивых жертвователей, увлеченных модой или желанием сделать приятное герцогине, начали наполнять монастырскую кассу по мере того, как работы подвигались вперед.

Но увы! Рабочие уже оканчивали последния работы по внутренней отделке монастыря, архиепископ парижский собирался освятить его в присутствии всего аристократического предместья, как вдруг революция 1830 года разстроила программу этого торжества.

Вместо того, чтобы стоя на коленях на монастырском дворе принимать благословение прелата, все эти рабочие - маляры, позолотчики, стекольщики, каменьщики, столяры, вооружившись пиками и мушкетами, шумно бежали в Париж помогать истреблению швейцарской стражи христианнейшого величества.

Поэтому монастырь был докончен только в царствование Луи-Филиппа и нашел тогда в обществе лишь слабую поддержку. Вклады были редки и незначительны, поэтому монахини начали брать к себе на воспитание молодых девушек.

Так граф де-Монторни поместил здесь свою единственную дочь под надзор настоятельницы монастыря.

Настоятельница обещала обращаться с ребенком как мать и сдержала свое слово. Учителя и учительницы наперерыв старались об образовонии молодой графини; она не знала что такое строгость или несправедливость.

Но не смотря на все заботы настоятельницы, годы, проведенные Маргаритою в душных монастырских стенах, были очень печальны.

Развлечения не входили в план воспитания учреждений этого рода; подруги Маргариты, имевшия родных вне монастыря, уезжали каждый год на вакации. И с каким нетерпением ожидали они всегда этой блаженной минуты! Каким же длинным и скучным должно было казаться это время бедному, покинутому ребенку, которого единственное развлечение состояло в прогулке по монастырскому саду, окруженному высокой и мрачной стеной.

Когда Маргарите пошел шестнадцатый год, её здоровье начало видимо разстроиваться, так что монастырский доктор г. Марион счел необходимым серьезно переговорить об этом с настоятельницей.

- Эта девочка, заметил он, очень скучает. Она похожа на птицу в клетке; если ей не дадут более воздуха и свободы она проживет не долго. Необходимо изменить монотонную и спокойную жизнь, которую она принуждена вести. Я мог бы, продолжал он, познакомить ее с одним семейством, в котором я лечу. Они тоже из Франш-Конте, как и графиня, а разговоры о родине составляют лучшее лекарство от носталгии... Это семейство недавно приехало сюда и живет в старом замке Трамбль в двух километрах отсюда.

Доктор говорил о семействе де-Ламбак, состоявшем из де-Ламбака, его жены, племянницы Генриетты Жаке, молодой девушки почти одних лет с Маргаритой де-Монторни, и де-Ламбака-сына, которого г. Марион не видал ни разу, так как он был в это время в Алжире со своим полком.

Это были видимо люди хорошого круга, госпожа де-Ламбак была очень добра и любезна и доктор не сомневался, что здесь будут очень рады посещению графини Маргариты.

Настоятельница верила безусловно старому доктору, но она обязана была действовать как можно предусмотрительнее и осторожнее во всем, что касалось пансионерок. Правила монастыря были самые строгия и всякия посещения, исключая близких родственников были безусловно запрещены.

Но дочь графа де-Монторни, так аккуратно платившого, какие бы счеты ему не представляли, казалась почтенной настоятельнице исключительным существом.

Сверх того невозможно было отрицать, что щеки молодой девушки бледнели, и она видимо худела от скуки и печали. Это побудило настоятельницу отступить немного от правил, тем более, что как она узнала, де-Ламбаки были во всех отношениях достойны уважения.

Тогда предложение доктора было принято, и тот поспешил представить де-Ламбакам графиню Маргариту, которая с этого дня стала часто бывать в замке Трамбль.

Мы должны прибавить, что в этих прогулках Маргарите всегда сопутствовала старая, дряхлая Пьеретта, монахиня низшого ордена, которая была привратницей монастыря, и в то ше время смотрела за птичником, молочной и прачешной.

Если же время, выбранное для посещения замка было после заката солнца, что часто случалось зимой, то тогда свита увеличивалась садовником с факелом и толстой суковатой палкой, вполне безполезной, так как ничто не могло угрожать мирным обитательницам монастыря.

Это знакомство с людьми своей родины, создало для Маргариты новую жизнь. Она целые часы проводила с ними в разговорах.

Запущенный вид сада, прилегавшого к старому замку, для глаз Маргариты представлял приятный контраст с безукоризненной чистотой и строгим порядком царствовавшим в монастыре. В этом отношении настоятельница была очень взыскательна и строга. Паркет зал блестел как зеркало, дворы выложенные плитою были ежедневно мыты, а аллеи сада вычищены и выметены с таким же старанием с каким звонили Angelus. Всякая вещь была вымыта и вычищена и стояла на раз поставленном месте.

Но эта строгая симметрия, эта методическая пунктуальность были слишком монотонны для пылкого воображения молодой девушки, тогда как в замке Трамбль, некоторый безпорядок, природная безпечность, открывали широкое поле романическим идеям, которым не было пищи в прозаических стенах монастыря.

Старый и разрушенный замок, внутри не вполне меблированный, в котором ни одна комната не была обитаема, благодаря непрочности крыши, снаружи представлял живописный вид с своими высокими башеньками, с гигантскими флюгерами на крышах, которые при малейшем ветре глухо скрипели на петлях.

На дворе высокая и густая трава совершенно скрывала находившийся на средине загрязненный бассейн; в глубине виднелись обширные конюшни, давно уже совершенно пустые, затем в углу возвышалась старинная голубятня, нечто в роде каменной башенки солидно построенной, на крыше которой еще кружились и ворковали породистые голуби.

Лучшим украшением замка был обширный сад; но давно уже заброшенный, он представлял картину полного безпорядка и разрушения.

Пруды были до такой степени покрыты водорослями и тиной, что карпы едва находили место где бы им можно было погреться на солнце, поиграть своею золотистою чешуей.

Среди этого хаоса трудно было отличить цветы и фруктовые деревья, так они были затеряны среди сорных трав и зарослей.

Одним словом это была скорее пустыня чем оазис. Всего печальнее казалось место, где находились большие солнечные часы и старая заброшенная теплица, почти обратившаяся в прах.

Там и сям виднелись стволы деревьев, поваленных бурей, а не рукой человека. Они представляли самые странные формы; один напоминал крест, другой дракона, иные какие-нибудь фантастическия, необыкновенные фигуры. Кусты, давно уже незнавшия ножниц садовника, сплелись в густую, непроходимую ограду, за которой мирно росли терновник и чертополох.

Замок был поручен одному из Сен-Жерменских нотариусов, который отдал его в наймы де-Ламбаку за весьма скромную цену.

Но мы посвятили этому семейству отдельную главу, так как оно призвано играть важную роль в нашем рассказе.