Замок Трамбль.
Часть I.
VIII. Выгодное дело.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть I. VIII. Выгодное дело. (старая орфография)

VIII.
Выгодное дело.

- Двести шестьдесят франков за девяносто пар, и вы смеете предлагать христианину такую цену? Девяносто пар, двести шестьдесят франков!... Вы с ума сошли что-ли? говорил кто-то с возрастающим гневом.

- Ну, старина, отвечал другой медоточивым тоном с явным немецким акцентом... мой старый друг Мартен, не сердитесь... подумайте...

- Какого чорта я буду тут думать! возразил гневно первый, бросая на землю свою тяжелую ношу как бы для того, чтобы придать энергию своим словам. Я не дурак и простофиля, как вам угодно это думать, господин Даниэль, продолжал он, я вам продал девяносто пар фазанов.

- Да, девяносто пар фазанов барона.

Послышалось ворчание, похожее на ворчание хищного зверя.

Тогда Даниэль, заключая по некоторым шестам своего собеседника, что за угрозами последуют удары, поспешно отступил на несколько шагов.

- Пожалуйста без насилий, друг мой, или мы оба пропали, произнес он тоном, в котором сквозило безпокойство. Тележка тут в двух шагах у загородки парка, мне стоит только свистнуть и двое явятся мне на помощь, вам значит лучше будет успокоиться.

До сих пор разговаривавшие были в тени группы сосен и их нельзя было разглядеть среди ночного мрака. Но теперь Даниэль, в котором уже по голосу легко было узнать жида, отступил на небольшую полянку, где можно было ясно видеть его тощую, безобразную фигуру, в платье из толстого синяго сукна, с потертой, замасленной шляпой на голове.

Его тщедушная наружность составляла резкий контраст со здоровым и крепким видом его собеседника. То был колосс в полном смысле слова, со смуглым, загорелым от солнца и бурь лицом, судя по ружью и охотничьей сумке он был егерем или лесничим.

Выражение его лица, когда он вышел из под деревьев, не предвещало ничего хорошого, это видно было и по впечатлению, произведенному им на еврея.

- Ну, друг мой, поспешил сказать он, если вам мало тринадцати луидоров, я готов прибавить еще один для круглого счету и то ужь это будет мне в убыток, клянусь Авраамом.

- Не старайтесь надуть меня! вскричал со страшным ругательством лесничий. Вы даете мне немного больше чем по сорок су за пару, а в Париже наверно продаете их по десяти или двенадцати франков. Я спрашиваю вас, стоит ли из-за этого рисковать быть пойманным и потерять место?... Еслибы кто-нибудь пошел да рассказал барону о том, как я в прошлом году имел глупость продать вам двух коз, тогда... Вы слышали?... Что-то кажется зашумело в кустах, г. Даниэль?

Даниэль ничего не слышал, но однако воспользовался случаем поскорее уйти от своего грубого сообщника, он вынул поспешно из кармана кошелек и между собеседниками завязался разговор в полголоса, из которого Маргарита могла разслышать только следующия слова, покрывавшия ворчание лесничого:

- Слишком опасно, друг мой... полиция... большие потери...

Послышался звон монет, которые отсчитывал еврей, и опять разговор, закончившийся словами лесничого:

- Я не могу так много бить; барон любит охоту на зайцев и заметит если я так сильно начну истреблять... Это могло бы стоить мне места... Но постойте! Я положительно что-то слышу... Вам лучше всего уйти поскорей!

Еврей не замедлил последовать этому совету и скоро его поспешные шаги замолкли в отдалении, потом послышался отдаленный стук колес и снова все смолкло.

Между тем, оставшись один, лесничий начал опытным взглядом оглядывать каждое дерево, каждый куст, стараясь отыскать причину шороха, не ускользнувшого от его привычного уха.

- Ничего! сказал он наконец, убедившись что вокруг все тихо, это должно быть какой-нибудь зверь пробежал.

- Нет! Это не зверь! раздался вдруг серебристый голос Маргариты де-Монторни.

И в ту же минуту перед глазами изумленного лесничого появилась стройная фигура молодой девушки, ярко освещенная лучами луны.

Кто хоть раз видел Маргариту, тот уже не мог забыть черты её лица поэтому и лесничий тотчас же узнал дочь своего бывшого господина и родственницу нового.

Однако первую минуту он думал было прикинуться браконьером, но тотчас же отбросил эту мысль, так как вспомнил, что ему не раз случалось встречать в парке молодых обитательниц замка.

Но каким образом могла попасть графиня в лес в такое позднее время? Это превышало понятие лесничого и он стоял неподвижно, разинув рот, не зная что ему делать.

- Как зовут вашего друга, с которым вы сейчас разговаривали? спросила графиня де-Монторни.

- Это... это г. Даниэль...

- Этот разговор доставил мне большое развлечение, г. Мартэн, сказала графиня добродушным и насмешливым тоном. Но особенно барон де-Рошбейр будет смеяться над этим странным торгом о девяноста фазанах, как вы кажется говорили...

И Маргарита разсмеялась своим очаровательным смехом, который однако произвел такое действие на лесничого, что он вздрогнул и невольно отступил назад.

При всей своей испорченности Мартэн не был трусом. Он доказал свое мужество в многочисленных ночных схватках и в молодости был неустрашимым бреттером. Но в эту минуту холодный пот покрывал его лоб и он не смел поднять глаз на Маргариту, казалось выросшую из земли, чтобы сделаться орудием его гибели.

Он сделал последнее отчаянное усилие, чтобы смелостью выпутаться из опасного положения.

- Это я уговаривался об одном небольшом деле, графиня, сказал он, господину барону понадобилось несколько пар дичи, чтобы пустить ее в заросли Грас-Дьё, а так как это касается Даниэля, то я и позвал его, чтобы...

- Я отлично все это понимаю, г. Мартэн, прервала его неожиданно Маргарита. Вам совершенно излишне стараться выдумывать для меня какую-нибудь остроумную историю, я уверена, что барон вполне будет согласен с вашим мнением, что сорок су за пару... так кажется?... совершенно ничтожная плата, которая не вознаграждает даже вас за ваши старания обкрадывать хозяина.

Эти слова были произнесены без гнева, но с безжалостной отчетливостью и в которой не было и тени снисходительности к человеческой слабости.

Лесничий простонал от бешенства и в отчаянии опустил голову.

- Кончено! сказал он, штука сыграна, Анатоль Мартэн пропал.

Воображение уже представляло ему последствия его проступка. Он видел себя выгнанным, презираемым, лишенным возможности честью заработывать свой хлеб.

Падение было ужасно. Он зараз терял все: свой дом и сад, жалованье, доходы от продажи кроликов, считавшихся собственностью лесничого, освещение, отопление, подарки от гостей барона, не считая уже всеобщого уважения и чувства собственного достоинства.

Безчестный человек часто сознает свою нечестность только тогда, когда его проступки обнаружены.

Во времена благоденствия Мартэн был в хороших отношениях со своею совестью, но теперь она пробудилась и он начал чувствовать угрызения.

- Эта проклятая страсть к игре; да, эти карты причинили мне столько зла, мадемуазель, карты и кабак, прошептал несчастный, тоном полного раскаяния, у меня было хорошее место, но несчастье в игре поглощало все мое жалованье... Ах!.. Моя бедная жена!.. Мои дети!..

Рыдания прервали его речь и он начал отирать непривычные слезы своей загрубелой рукой.

Но это слезливое настроение не могло быть продолжительным у человека, такого закала как Анатоль Мартен. Его упадок духа был непродолжителен, спустя несколько минут он поднял глаза на свою обвинительницу, брови его были нахмурены, зубы сжаты, дыхание сделалось коротким и прерывистым, очевидно ему пришла мысль, что лучшим средством отвратить опасность было избавиться от неприятного свидетеля.

Он был доведен до крайности, и жизни графини могла угрожать серьезная опасность.

Маргарита смотрела на него с любопытством наблюдателя изучающого какой-нибудь психологический феномен, но без малейшого признака сострадания, скорее с презрением. Она заметила, как засверкали глаза Мартена, как руки его судорожно сжали ствол его ружья, и поняла, что за опасность грозит ей.

Однако она осталась спокойной и невозмутимой: можно было подумать, что она обладает талисманом, под защитой которого ей нечего опасаться грубой силы.

Эти слова так поразили лесничого, что он с проклятием выронил из рук ружье.

- Подберите ваше ружье, Мартен, сказала после минутного молчания Маргарита, и считайте все происшедшее сном. Теперь я не имею ни малейшого намерения вредить вам, барон не узнает ничего о нашей встрече.

Лесничий вздохнул свободно.

- Небо наградит вас за это, мадемуазель! вскричал он. Поверьте моему раскаянию! Я готов броситься в огонь за вас, я буду вашим слугой до моего последняго часа, никогда не дотронусь я больше до карт, даю в этом клятву, и если...

Он продолжал бы еще в этом тоне, если бы Маргарита не остановила его повелительным жестом.

- Не обещайте более, чем вы можете сдержать, сказала она. Не мое дело заниматься искоренением пороков, и ваша страсть к игре и вину меня вовсе не касается. Может быть мне представится случай испытать вашу преданность и благодарность, а может быть ваши услуги и никогда мне не понадобятся. Во всяком случае я ни слова не скажу барону о нашей ночной встрече.

С этими словами она повернулась и скоро исчезла из глаз лесничого.

Но предоставим ей спокойно возвращаться в замок, и останемся в лесу с Анатолем Мартеном.

Его благодарность графине за её снисхождение была непродолжительна.

Чувство самохранения громко в нем говорило, он не хотел отказаться от идеи удержаться на своем выгодном месте, и его не особенно прельщала перспектива зависимости от каприза молодой девушки, тем более, что он был не высокого мнения о скромности рода человеческого.

Правда до сих пор ему не случалось встречать женщин на столько храбрых, чтобы оне могли встречать спокойно вспышки его гнева, и он невольно восхищался графиней, которая в подобную минуту не выказала ни тени страха или смущения. Такая женщина могла хранить тайну.

Но захочет ли она? Может быть она смеялась над ним, и день его гибели только отложен? Одно слово её барону будет иметь роковые последствия, и это слово она может ему сказать, если не сейчас то через несколько недель, через несколько месяцев...

Мартену невольно представился вопрос:

- Зачем же ходила в лес мадемуазель де-Монторни?

До сих пор он был слишком занят своим скверным положением, чтобы думать о чем-нибудь другом.

Если молодая девушка, подобная графине, ходит одна при наступлении ночи в лес, не обращая внимания на октябрьский туман и сырость, что это наверно не из любви к шпионству и не из сожаления об украденных фазанах.

- Держу пари на что хотите, вскричал Мартен, что благородная графиня что-то скрывает, еслибы мне удалось это открыть, я мог бы тогда спать спокойно... Ужь не замешан ли тут какой-нибудь молодчик, который не смеет явиться в замок?

Лесничий не отличался особенным умом, но в то же время был не лишен некоторой хитрости и ловкости. Открыть тайну касающуюся Маргариты де-Монторни, употребить в свою пользу это открытие, разве это не было действительно верным средством переменяться ролями?

- Подождите, мадемуазель, будут и у нас козыри! прошептал Анатоль Мартен.

И не медля ни минуты он приступил к исполнению своего замысла.

Идти по следам молодой графини до того места, где по его предположению она имела свидание с одним из своих поклонников, это был единственный план представившийся практическому уму Мартена, план, который для многих не представлял бы ни малейших шансов на успех.

Знание леса было единственным знанием Мартена, он читал вместо всех книг только великую книгу природы, за то его глаза, как и глаза степных охотников, видели в этой книге многое такое, что ускользает от взгляда ученых.

Раз найдя следы ног графини он был уверен, что не потеряет их и сможет проследить до конца.

- Когда я увидел ее в первый раз, сказал он себе, она стояла между двух сосен, на одной из которых была сделана заметка ножем; если я найду эти деревья, я нападу на след... Идем! на охоту!

Спустя минуту, он был уже на названном им месте, у двух сосен. Его было легко узнать, так как свежая зарубка на стволе обнажала древесину, ярко блестевшую, освещаемую луной. На влажной земле, в метре от дерева, Мартен тотчас же заметил след ноги графини де-Монторни.

Лесничий весело усмехнулся, потирая руки, его лицо выражало надежду и радость.

- Отлично! сказал он. Пока все идет хорошо. Говорят, покойный граф оставил все свое имущество дочери, если я открою её секрет, на мою долю кое-что перепадет. Три или четыре тысячи франков для нея ничего не значат, а для меня оне были бы очень полезны.

Это размышление еще более усилило веселость Мартена. Он зажег фонарь, без которого никогда не выходил из дому вечером, и, опустив его ниже, начал внимательно осматривать землю, ища продолжения следов.

Его поиски увенчались успехом и он, медленно, но верно, стал подвигаться вперед. Спутанные корни, обломки камней, кучи опавших листьев, покрывавшие почву, все это ставило ему на каждом шагу препятствия, неодолимые для менее опытного человека.

Незаметно примятый мох, свеже-сломанная веточка, лежавшая на земле, все это были признаки, по которым он безошибочно шел по следу молодой графини, хотя посторонний наблюдатель не увидел бы тут ничего.

Любопытно было смотреть, как осторожно и с каким искусством шел Мартен по едва заметному следу.

Хотя лесничий не знал даже и по имени краснокожих Северной Америки и африканских охотников за слонами, этих знаменитых искателей следов, но он, казалось, был из их школы, природа открыла ему многия из своих тайн, как индейцам и кафрам, и он умел пользоваться этим знанием.

- Чорт побери! бормотал он, медленно подвигаясь вперед, я умею отличить след ласки от следа горностая, лисий след от собачьяго, кроличий от заячьяго, почему же мне не выследить вас, прекрасная графиня? Это будет легкой игрой.

И он продолжал свои поиски с таким уменьем и хладнокровием, что не прошло и часа, как он, подобно собаке, выследившей дичь, дошел уже до старого, обожженного молнией платана.

Но тут его едва не постигла неудача. Следы внезапно прерывались, а в тоже время вблизи не было видно ничьих следов, так что предположение Мартена о назначенном свидании не оправдывалось.

- Чорт меня побери, если я что-нибудь тут понимаю! вскричал он, с озадаченным видом почесывая за ухом. Её следы тут ясно видны, но больше ничего; нет, здесь не было никого, кроме нея, я в этом готов поклясться. Может быть молодчик не был аккуратен и опоздал, а графине надоело ждать, она и ушла. Или, может быть... А! Что это там такое?

И он поспешно бросился к платану. Его неутомимый глаз заметил что-то белое в дупле дерева, что блестело снежной белизной на лунном свете.

Луна светила так ярко, что помощь фонаря была почти излишня.

Этот белый предмет был кусочек кружева, прицепившийся в трещине дупла. Мартен вынул его и стал внимательно разглядывать.

- Это обрывок кружева, которое носят городския дамы, решил он, после тщательного осмотра. Но как попал он сюда? Верно графиня всовывала туда руку, чтобы что-нибудь положить или вынуть... Может быть письмо от молодчика, который не пришел... Э! Э! графиня, теперь, с вашего позволения, мы будем переговариваться, как равные, понимаете вы это?

С этими словами Мартен сунул свою широкую руку в глубину дупла.

- Гм! Письма однако нет; нет даже ничего подобного, пробормотал он... А! вот, кажется, что-то мне попалось под руку.

Он, действительно, нащупал футляр с портретом и вытащил его, с торжествующим восклицанием.

После нескольких неловких усилий, ему удалось открыть футляр и перед его изумленными глазами блеснула дорогая оправа портрета. Но эта находка нисколько не объясняла ему странного поведения графини.

Золото и жемчуг не возбудили даже алчности лесничого, он имел очень смутное понятие о ценности этих вещей и к тому же он подозревал, что жемчуг не настоящий.

девушками её лет, хотела играть какую нибудь романическую комедию. Но кто был героем этой комедии?

С этими словами он направил свет фонаря на портрет, однако все его усилия разобрать надпись были напрасны.

Он мог кое-как разобрать печатное, но и то с большим трудом, изящные же, резные буквы на портрете были для него также понятны, как санскритския письмена. Поэтому он счел за лучшее запереть футляр и спрятать его в карман.

- Я покажу это Жанне, сказал он, загасив фонарь и возвращаясь старой дорогой назад. Она прочитает мне, что тут написано и не будет болтать об этом, так как она знает, что я съумею научить ее удержать язык, если она проговорится; значит я могу на нее разсчитывать.