Замок Трамбль.
Часть I.
IX. Замок Трамбль.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть I. IX. Замок Трамбль. (старая орфография)

IX.
Замок Трамбль.

Каз мы уже видели, старый замок Трамбль имел печальный и разрушенный вид. Внутренность его вполне соответствовала внешности из всех комнат только одна большая приемная зала сохранила следы прошлого блеска.

Это была огромная зала, правда, немного низкая, с десятью большими окнами, паркетным полом и стенами, обделанными старым дубом, и с роскошными карнизами.

Она была едва меблирована и напрасно искали бы в ней двух вещей, гармонировавших между собой. Один или два стола, шкаф черного дерева, кресло с вырезанной на спине баронской короной, случайно ускользнули от аукциона.

По той же причине на стенах висело несколько картин, это были фамильные портреты, плохо и неискусно написанные, в старых закопченых рамках, изображавшие сухия, натянутые фигуры в завитых и напудренных париках, в брыжжах, с мушками на лице, одним словом, обращики мод последних двух столетий.

Меблировку дополняли кое-какие вещи, купленные де-Ламбаком вероятно где-нибудь по случаю и которых время и употребление далеко не улучшили. Там не хватало ножки, там отставала фанерка и обнажала простое дерево, служившее основой.

Четыреугольный кусок ковра покрывал часть пола, на этом островке красного с черным мокета группировались остатки мебели; остальная часть залы была совершенно пуста.

Все это представляло далеко не веселый вид, но никогда может быть не казалось таким мрачным, как в этот пасмурный, октябрьский вечер.

Около камина, где едва-едва горели сырые сучья, набранные в саду, госпожа де-Ламбак, сидя в кресле, видимо с трудом шила, портя свои глаза над починкой белья, между тем как де-Ламбак с нетерпеливым видом ходил взад и вперед, заставляя трещать паркет под своими тяжелыми шагами.

Бедная женщина, дрожа от холода, тщетно куталась в свою старую изношенную шаль; она принимала все предосторожности, чтобы избежать малейшого жеста, малейшого движения, способного привлечь внимание её раздражительного мужа.

Уже более часа Роберт де-Ламбак не говорил ни слова, если не считать энергических ругательств, которые он по временам бормотал сквозь зубы.

Его характер, никогда не бывший особенно мирным и приятным, еще более ухудшился годами лишений, постоянной нуждой и неотступными требованиями кредиторов.

Он топал ногою, кусал лихорадочно свои седые усы, то вдруг останавливался у окна и молча следил за порывами ветра, гнавшого перед собой тучи сухих, пожелтевших листьев.

Госпожа де-Ламбак внутренно вздрагивала, следя украдкой за движениями мужа. Это была несчастная женщина, терпеливая и рабски покорная воле своего деспота-мужа.

- Все нет письма! прервал наконец молчание де-Ламбак. Почтальон должно быть целый час как прошел.

С этими словами он подошел к камину и толкнул ногой горевшия сучья, от которых при этом поднялось облако густого и едкого дыма.

- Ни одного слова от сына! продолжал де-Ламбак. Как видно он не очень-то безпокоится, чтоб чорт его побрал!

Госпожа де-Ламбак робко подняла голову.

- Роберт, сказала она, я очень желаю возвращения Гастона. Я не думала, что дом будет казаться так пуст, когда он и...

ею смущение. Как и большая часть людей, принужденных жить с грубыми натурами и постоянно только о том и думать, как бы не раздражить их, она чувствовала постоянно опасения сказать или сделать что-нибудь, что могло привлечь на нее гнев мужа, это не замедлило случиться и на этот раз.

- Благодарю вас, госпожа де-Ламбак! Клянусь небом, я благодарю вас за ваши слова. Вы действительно достойны сожаления, будучи вынуждены оставаться одне с вашим мужем! вскричал де-Ламбак. И вы находите это очень печальным, чтоже может быть естественнее! А! право я и не подозревал, какую честь вы мне сделали соблаговолив выйти за меня замуж. Будьте уверены, что на будущее время я об этом буду помнить.

При звуках этого громового голоса бедная женщина задрожала как лист. Можно было подумать, что она опасалась ударов этой тяжелой руки, которою де-Ламбак с силой колотил по мраморному камину, как бы желая придать больше силы своим словам.

Но следует заметить, что Роберт, не смотря на всю свою грубость никогда не позволял себе забыться до такой степени, чтобы поднять хотя палец на свою жену. Не смотря на все дикие инстинкты этого человека, чувство благородства не позволяло ему употреблять против женщины другого оружия кроме слова.

- Да, продолжал он, я помню вечер, когда я увидел вас в первый раз. Я пробовал четырех лошадей, только что мною купленных; это были четыре чудные бегуна, до такой степени похожие, что их невозможно было отличить одного от другого. На этой новой запряжке я отправился в маленький Русильон, как называлось ваше жилище, в последнее время я очень пострадал от неудачных пари и очень нуждался тогда в деньгах. Старик Жаке не раньше стал слушать меня, как я согласился позавтракать с ним. Он послал за своей дочерью Марией, так что мы и познакомились тогда с вами. О! Если бы тогда я мог предвидеть, что настанет день, когда вам станет скучно быть со мной одним, клянусь вам...

- Роберт! Дорогой Роберт! прервала его, едва удерживая рыдания, госпожа де-Ламбак, вы знаете хорошо, что я не это хотела сказать. С вами я не буду чувствовать себя одинокой где бы ни было на земле; но здесь, в этом несчастном доме, с тех пор как уехал Гастон, я едва осмеливаюсь заснуть, я леденею от ужаса. Роберт, сжальтесь надо мной; поедемте жить в Париж, в Версаль, куда хотите, но только, ради Бога, не останемтесь здесь.

Де-Ламбак подошел к столу и облокотился на него с такой силой, что он затрещал.

- Сколько раз должен повторять я, чтобы вы молчали и оставляли для себя эти глупые надежды? сказал он сердитым и грубым тоном, глядя прямо в лицо жене, вы хотите шевелить камень, который должен нас раздавить. Будьте спокойны или вы станете причиной больших несчастий. Я думаю что эта толстая служанка в деревенском чепце и деревянных башмаках знает больше чем вы думаете, благодаря тому, что она могла слышать из наших разговоров.

- Как? Толстая Адель?

- А то кто же? Не позже как вчера вечером за ужином я заметил у нея какое-то подмигивание в ту минуту, когда вы жаловались на ветер, свистевший в корридорах на верху и который, как вы говорили, походил на крики человека о помощи. Я уверен, что в её глупой голове что-нибудь шевелится. Надо отделаться от нея как можно скорее!

С первого взгляда это замечание не имело ничего ужасного, однако оно произвело странное впечатление на госпожу де-Ламбак.

Она с ужасом взглянула на мужа, спокойно отошедшого к камину, чтобы погреть спину у огня. Два раза пыталась она говорить и два раза слова останавливались в её горле. Наконец, собрав все силы, она прошептала:

- Отделаться от нея!.. Нет, нет, вы не станете...

И она, не окончив фразы, зарыдала, закрыв лицо руками.

Роберт де-Ламбак, настолько знакомый с характером жены, чтобы знать, что в подобных случаях запугивания ни к чему не приведут, казалось, смягчился и подойдя к жене тронул ее слегка за плечо.

- Ну, Мария, перестань, я не знаю, из за чего тут плакать. Я думаю только, что если эта чертовка Адель станет что-нибудь подозревать... то лучше всего будет разсчитать ее и выпроводить при первом удобном случае.

Госпожа де-Ламбак отерла глаза платком и видимо успокоилась. Это была поверхностная, ограниченная натура, её волнения проходили также быстро, как и начинались.

- Благодарю вас, сказала она, почти веселым тоном. Но, право, вы меня испугали было, Роберт. Я стала такой нервной, с тех пор, как уехал Гастон. Мне хотелось бы получить от него письмо, хотя бы одну строчку. Я надеюсь, что он прибыл благополучно, но, наконец...

- О! Можете быть уверены, что благополучно, прервал ее де-Ламбак, снова начавший ходить по зале. Только после жизни, которую он вел здесь, он, вероятно, сочтет своей обязанностью повеселиться в каждом городе по дороге. Он поедет, как путешествуют по берегам Рейна, останавливаясь на каждой станции. У него преувеличенное самолюбие и он воображает, кажется, что на свете только и есть умных людей, что он один, но он скоро заметит свою ошибку и это будет для него хорошим уроком. Неужели он воображает, что я достал с таким трудом и за такие проценты эти деньги только для того, чтобы он бросил их на ветер!

Более получаса де-Ламбак продолжал свои разсуждения в этом тоне. У него была, в лице жены, самая благосклонная аудитория. Она была расположена, с одинаковым вниманием, слушать его бесконечные рассказы хотя бы в десятый раз и смеяться плохим шуткам, на которые он был неистощим. Её восхищение умом, смелостью и успехами мужа было самое чистосердечное.

Позже, Мария Жаке по целым часам слушала, с восхищением деревенской Дездемоны, рассказы своего мужа о его, исполненных приключениями, похождениях на суше и на море. Надо заметить, что весь департамент до сыта наслушался тогда историй, касавшихся мускульной силы, упрямства и смелости безразсудного и ветрепного Роберта де-Ламбака; но свет встречал снисходительной улыбкой его безумные выходки, пока он мог без счету сорить деньгами.

Но уже давно де-Ламбак лишился возможности сорить, и однако его жена все еще верила в него, все еще сохраняла удивление, к которому примешивалась некоторая доля страха, что объяснялось слабостью её характера.

Никогда не уставала она его слушать, хотя разговор неизменно вращался около его былых подвигов. Не раз выражался он довольно ясно о глупости, которую он будто бы сделал, женясь на дочери кожевника, у которой не было ни капли благородной крови в жилах, ни зерна здравого смысла в мозгу.

Мария терпеливо это выслушивала и никогда не решалась в ответ намекнуть на её промотанное приданое и на разорение, единственным виновником которого был её муж.

Дело в том, что она не смела иметь никакого другого чувства, кроме вечной и глубокой признательности за честь, которую оказала ей блестящая звезда носившая имя де-Ламбака, женясь на ней, дочери плебея.

Роберт был её злым гением, он довел ее до раззорения, почти до нищеты, благодаря ему, они принуждены были скрываться, так что никому не было известно их пребывание в замке Трамбль, наконец к этому прибавились огорчения и ужасы, которые раскроются в течении этого рассказа, но все-таки ничто не могло ослабить почтительной любви, которую с самого начала чувствовала госпожа де-Ламбак к своему мужу.

Из за него она разсорилась со своим братом, единственным оставшимся у нея родственником.

Де-Ламбак уверял, что Огюст Жаке был низкий человек, негодяй, которого следует вытолкать вон в шею.

Вся же вина Огюста состояла в том, что, будучи уже не раз обманут аристократическим супругом своей сестры, он решительно отказался давать ему денег в долг.

Сестра, в качестве преданной супруги, приняла сторону мужа и разрыв с братом сделался окончательным.

Госпожа де-Ламбак подняла прерванный было разговор.

- Вы говорили о Гастоне, друг мой, сказала она.

- Да, я говорил, что я собрал эти деньги, которые он увез, не для того, чтобы он бросил их за окно или проиграл, что одно и тоже, отвечал де-Ламбак. Я дал ему для того, чтобы он мог идти наравне с другими и жениться на богатой... И я положительно не понимаю, что может значить его молчание!

И де-Ламбак с гневным видом, нахмурил брови.

- К чему такия мысли, Роберт! возразила госпожа де-Ламбак. Ведь вы знаете, как они были дружны! Она должна любить Гастона, я в этом вполне уверена. Нет девушки, которая не была бы рада выйти за него замуж!

Последния слова были произнесены с энергией, в которой сквозила материнская гордость, но Роберт покачал головой.

- Я не могу ее понять, сказал он. Она осмелилась открыто противиться мне, как будто от меня ей нечего опасаться. Гастон красив, но я сомневаюсь, чтобы она дорожила им настолько, как мы это предполагаем. И если он попытается обращаться с ней немного грубо, я предвижу, что она оставит его не при чем. Эта девушка для меня загадка. Я не суеверен, Мария, но если верить тому, что рассказывают о людях, одержимых злым духом, то я скажу, что эта девушка...

Приход толстой Адели помешал де-Ламбаку докончить фразу.

- Господин, сказала она, Пьеретта, привратница пришла из монастыря- настоятельница велела ей кланяться вам и спросить, не получили ли вы известий о здоровьи её воспитанницы графини Маргариты де-Монторни.

Но де-Ламбак скоро оправился.

- Скажите Пьеретте, что я благодарю настоятельницу, отвечал он твердым голосом, и что последния известия полученные мною о графине превосходны. Молодая графиня поселилась в замке Монторни у своих родственников де-Рошбейр. А вы, Адель, не забудьте дать Пьеретте стакан вина на дорогу.

Когда Адель вышла и не могла уже слышать, что говорится в зале, де-Ламбак подошел к жене и сказал:

- Надо отослать эту Адель, как только этому представится благовидный предлог, конечно если Гастону не удастся устроить все дело сразу; тогда мы на всегда оставим эту мышиную нору. Но эта служанка должна уйти, она знает слишком много, или думает, что знает.