Замок Трамбль.
Часть I.
XI. Край завесы поднимается.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть I. XI. Край завесы поднимается. (старая орфография)

XI.
Край завесы поднимается.

Войдя в свою комнату Маргарита нервно бросила на пол шляпу и перчатки и подойдя к великолепному зеркалу долго глядела в него.

Это зеркало редко отражало в себе столько красоты, и при том красоты такого странного характера. Одна эта масса волнистых волос, черных как смоль, сделала бы тщеславной самую скромную женщину. Но молодая девушка оставляла их свободно спускаться по плечам, как безпечное дитя, пренебрегая модными прическами, несмотря на все благосклонные замечания баронессы и её дочерей. Впрочем их протесты были не особенно настойчивы.

- Было бы, действительно, шаль, говорили оне, видеть эти чудные волосы закрученными и заплетенными.

Кроме того распущенные волосы шли как нельзя лучше к этому очаровательному созданию, которого жизнь обещала быть вечным летом.

Однако в эту минуту мадемуазель де-Монторни глядела на себя в зеркало с видимым гневом, её большие глаза сверкали мрачным блеском.

- Я не осмелилась!.. говорила она в полголоса, тоном полным горечи. Я довела его до признания; мое тщеславие хотело этого полного триумфа; но мне было невозможно принять его предложение. Я! Я! Маргарита де-Монторни, я принуждена была отказаться от того, чего сама так желала.

Она произнесла эти слова медленно, как бы находя жестокое удовольствие в страдании, которое она видимо испытывала произнося их; но потом её глаза снова блеснули, и краска гнева покрыла её бледные щеки.

- Тем хуже для других! вскричала она.

Спустя минуту, она уже пела, снимая бархатную накидку, надетую ею для прогулки; потом она подобрала брошенные перчатки и разгладила немного помявшееся от падения перо на шляпе.

На её губах снова появилась улыбка, её глаза не бросали более зловещого пламени. Она сделалась снова грациозным, очаровательным ребенком.

Она имела обыкновение сама заниматься своим туалетом, в противуположность многим молодым девушкам в её положении, постоянно заваливающим работой своих камеристок.

Её горничная Аглая часто жаловалась и казалось была оскорблена, видя, что её многотрудный пост обращается в почетную должность. Но Маргарита успокоивала ее, говоря, полуповелительным тоном, что в монастыре она привыкла обходиться без прислуги, и что для нея не существует иных правил кроме её собственной воли.

Все усилия Аглаи были напрасны и она принуждена была ограничить свои услуги немногочисленнными торжественными случаями, а в остальное время предоставить свою госпожу самой себе.

Маргарите видно не нравилось постоянное присутствие посторонних. Ей нужно было уединение и время для серьезных мыслей, очень серьезных, если судить по складкам, которые образовались на её лбу, который казалось не должны бы омрачать никакия заботы кроме выбора цвета лент и бального туалета.

Уединение было для нея тем более необходимо, что по странной случайности, чаще встречающейся в романах и комедиях, чем в действительной жизни, и особенно у особ её пола, она имела привычку думать в слух.

Общее правило, что этот недостаток свойствен людям, или живущим вдали от общества, или по чему бы то ни было принужденным постоянно играть роль.

Было бы странно относить мадемуазель де-Монторни к одной из этих категорий, хотя она и выказывала по временам склонность к притворству.

Вдруг раздался легкий стук в дверь.

- Войдите! сказала Маргарита.

Дверь отворилась и послышались шаги и шелест платья, Маргарита обернулась, думая увидеть свою горничную, но это была не Аглая, а Манон принесшая на серебрянном подносе письмо.

- Прошу извинения у госпожи графини, что я осмелилась войти, сказала она, но Аглая ушла в церковь, а так как принесший это письмо ждет ответа, то я и решилась взять на себя передать его.

Не было никакой серьезной причины заставившей Манон так разсыпаться в извинениях, но в глазах слуг замка мадемуазель де-Монторни была очень важной дамой, гораздо выше баронессы и её дочерей, поэтому все они старались изо всех сил угодить молодой графине. Они знали также, что она была воспитана в княжеской роскоши, тогда как де-Рошбейр обладали сравнительно скромным состоянием; но это была не единственная причина; почтение, которое они чувствовали к Маргарите, была невольная дань уважения её личным достоинствам.

Есть люди, которых характер лучше оценен в передней, через которую они только проходят, чем в салонах, где они бывают постоянно.

В Монторни все склонялось перед этим ребенком, который никогда не сказал никому грубого слова, и старался быть вежливым со всеми, этой вежливостью, которая порабощает как вежливость королей.

Что же касается до Манон, то по её собственным словам, она не осмелилась бы сказать слово графине, даже если бы той пришло в голову выбросить за окно весь дом.

Маргарита ласково встретила Манон и не думала сердиться за нарушения её уединения. Она спокойно взяла письмо, и её рука недавно еще дрожавшая от пожатия Рауля, теперь не дрогнула, хотя сердце её билось сильнее, чем во время недавняго разговора; но Манон видела перед собой только молодую девушку читающую письмо с самым естественным видом.

- О! Боже мой, как это скучно! произнесла Маргарита.

Манон навострила уши, так как она была женщина и стало быть любопытна.

Письмо, полученное графиней было написано уверенным и размашистым мужским почерком; но что всего более привлекало внимание Манон, так это красная печать с большим гербом.

- Право я теперь не расположена писать, сказала окончив чтение Маргарита. Манон, будьте так добры, скажите, что я после пришлю ответ.

Манон вышла, чтобы передать эти слова посланному, который в это время счел не лишним подкрепить свои силы несколькими стаканами вина, предложенными ему прислугой замка.

Не смотря на самые тщательные разспрооы от посланного могли узнать только то, что он конюх из Белой Лошади, огромной гостинницы в Оде, и что ему поручил снести это письмо приезжий молодой человек, давший ему за это десять франков, с прибавкой нескольких ругательств.

Этот приезжий был рослый и красивый молодой человек, обладавший парой красивых усов и воиновенным видом; он был очень хорошо одет и не выпускал изо рта сигары.

Никто еще не знал кто он такой, но так как он вошел в переговоры с хозяином гостинницы относительно покупки верховой лошади, то из этого весьма естественно заключили о его намерении остаться тут надолго.

Пока этот разговор происходил в лакейской замка, Маргарита де-Монторни еще раз прочла полученное ею письмо и потом хладнокровно разорвала его на мелкие кусочки.

Казалось, молодая графиня находила какое-то удовольствие в этом уничтожении письма и когда бумага была измельчена до последней степени, она встала, и перейдя в соседнюю комнату бросила клочки в пылающий камин, где они моментально обратились в пепел.

Когда последния следы бумаги исчезли в огне, Маргарита отошла от камина колеблющимися и неверными шагами, как ходят больные в первые дни выздоровления после тяжкой болезни.

Её глаза остановились неподвижно и смертельная бледность покрыла её лицо.

- Зная кто я и что я знаю, прошептала она, вы сделали далеко неразумный поступок, господин де-Ламбак, явившись сюда, чтобы покорять меня вашей воле. Право, это вовсе не блестящая идея! Но терпение и мы увидим конец.

Невольная дрожь пробежала по телу Маргариты: она отвернулась от стоявшого перед ней зеркала и в отчаянии бросилась на постель, едва удерживая душившия ее рыдания.

смерти... О! Если бы я могла молиться, если бы мне позволено было смотреть на веселых детей, не ужасаясь при мысли о той бездне, которая разделяет их судьбу от моей, не сознавая, что я уже испытываю муки ада при виде Эдема и его бесконечных радостей... Я проклята Богом!.. Я помню, я читала в детстве рассказы о людях, жизнь которых была отравлена мучениями совести, я тогда считала это выдумкой, плодом воображения автора, не подозревая, что настанет день, когда я сама принуждена буду верить страшной действительности этих мук. Боже мои!.. Как я страдаю!.. Но нет, прочь слабость!.. Я мужественна, к чему эта чувствительность пансионерки.

С этими словами она подняла свою гордую голову во всем блеске своей величественной красоты.

- Я жертва того, кто не допускает ни какой слабости, кто не хочет, чтобы отступали на крутом пути зла, я должна остаться мужественно и твердо под его мрачным знаменем... но я не хочу быть обманутой... не для других я работала, а для себя, для моей выгоды; я хочу быть баронессой де-Рошбейр!

- Да, я хочу быть баронессой де-Рошбейр, модной из цариц мод, продолжала она. Я думаю, что я произведу впечатление среди автоматов, которые будут окружать меня в салонах благородного предместья. Рауль, я уверена, будет гордиться своей женой. Милый Рауль! Какая честная и открытая натура! Я принуждена отдать ему справедливость... О! еслибы я была та же, что прежде!

а я, я буду его женой, так как я этого хочу. Когда я умру, самые важные сановники будут присутствовать на моих похоронах; я буду погребена в склепе знатной фамилии, которая вырежет на мраморе свои сожаления, а журналы на своих столбцах будут оплакивать мою смерть и воспевать мои добродетели!.. Но может быть они в этом не будут лгать... Разве я в самом деле не решилась вести себя достойным образом. Я хочу быть щедра к бедным, исполнять все обязанности, которые налагают на меня религия и мое высокое положение, и умереть лучше чем жила, святой женщиной достойной сожаления всех; вот моя цель и пусть будет что будет... Однако, капитан де-Ламбак, как было бы умно и благоразумно с вашей стороны оставить меня в покое идти одной по этому пути, навстречу моей судьбе! Да! пусть будет что будет!

Омыв лицо холодной водой, чтобы успокоить огонь сжигавший её щеки, Маргарита вышла из своей комнаты спокойная и прекрасная по прежнему.

Когда она вышла в салон, последнее облако исчезло с её мраморного лба и самый опытный наблюдатель не узнал бы какое волнение пережило недавно это прекрасное нежное создание, радующееся настоящему и не заботящееся о будущем.