Замок Трамбль.
Часть I.
XXII. План действия полковника Дюваля.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть I. XXII. План действия полковника Дюваля. (старая орфография)

XXII.
План действия полковника Дюваля.

Поднявшись рано утром, полковник ходил большими шагами по саду.

Бсе еще спало в доме Дюрье, ни один слуга не решался еще выставить свой нос на сырой и пронзительный утренний холод. Стараясь согреться, полковник застегнулся до горла, топал ногами, колотил усиленно рукой об руку.

В это время он должен был вспомнить о лучших и особенно более теплых днях, которые он провел под жарким небом Алжира, среди вечно зеленых пальм.

Но теперь он был поглощен единственною мыслью, мыслью о тех загадочных и зловещих словах, которые он услышал у постели больного де-Ламбака.

- Право, я становлюсь идиотом! сказал он, шагая вдоль и поперек сада и разсеянно смотря на ветви деревьев покрытых инеем. Если я считаю, что попал на след скрытого преступления, должен ли я трубить повсюду об этом, при том ничтожном запасе сведений, которые у меня есть?.. Да и наконец это меня не касается, с какой стати мне мешаться в чужия дела?..

И полковник начал насвистывать одну из своих любимых арий; но его совесть не так легко поддавалась убеждениям и внутренний голос шептал ему:

- Не покровительствует-ли тот преступлению, кто, зная о нем, считает себя в праве молчать? Разве мы все не обязаны быть естественными защитниками угнетенного человечества?..

- Ах! мне стыдно за самого себя! вскричал полковник, бросая на землю недокуренную сигару.

Но еще долго происходила борьба в его честной душе. Ему было противно вмешиваться в дело, которого он не мог оставить с честью, иначе как доведя его до конца, т. е. до торжества правосудия.

Он упорно боролся, не чувствуя себя вправе и не желая делаться мстителем за преступления, предавая виновных власти закона.

Вдруг эти тяжелые мысли были прерваны раздавшимся неожиданно восклицанием:

- Здравствуй, папа!

Это Луиза отворила окно своей комнаты и приветствовала отца. Она была бледна, в её глазах читалось выражение заботы и безпокойства.

- Здравствуй, папа! повторила она. Как я рада, что наконец наступил день, я провела сегодня очень дурную ночь... Я все видела во сне Маргариту... и чем более я о ней думаю, тем более я страдаю... Я уверена, что большое несчастие... Но, подожди папа, я сейчас надену что нибудь и сойду к тебе; мы поговорим серьозно.

- Э! Дюваль! Вас-ли я вижу? Что это вы поднялись с петухами!.. крикнул в эту минуту с верхней ступени лестницы, ведущей в сад, Дюрье, только что отворивший дверь. Мне кажется, теперь время не очень-то благоприятно для утренних прогулок. Я не люблю садов в ноябре... Вы верно сделали визит моему огороду? Ну, что, как поживают огурцы?.. Но если вы довольно нагулялись, пойдемте домой, шоколад уже подан...

В течении всего дня, полковник держал себя странным образом. С недовольным видом, он старался избегать дочери и притворялся, будто не замечает её безпокойства и её умоляющих взглядов. Он настаивал, чтоб она не говорила с ним в полголоса, уверяя, что не понимает её шепота, даже он выслушал с большим терпением несколько отрывков из Боссю, которые госпоже Дюрье вздумалось читать вслух, немилосердно гнусавя. Потом он вышел из дому, прошелся по старым кварталам Безансона и начал внимательно осматривать какую-то маленькую церковь.

Луиза хорошо успела узнать отца в течении нескольких недель, которые они провели вместе и ясно видела, что означали все эти странности. Она понимала, что он старался избавиться от неотвязной мысли, упорно не выходившей из его головы. Сама волнуемая тысячью предложений, она молча следовала за ним по узким и неровным улицам, которых старые, оригинальные дома не привлекали её разсеянного взгляда.

Вдруг полковник остановился.

- Дюрье! сказал он обращаясь к своему другу, служившему ему проводником, что если мы зайдем в Золотую Борону

Дюрье нисколько не прельщала перспектива снова выслушивать безсмысленный бред капитана де-Ламбака. Поэтому он начал было придумывать как увернуться от этого, как вдруг представился великолепный повод, в виде доктора Борри и его зонтика, которые появились один неся другого на повороте улицы.

- О! какой счастливый случай! Вот и доктор! весело вскричал он. Он сообщит нам самые свежия новости о молодом человеке.

Ответ доктора был самый успокоительный. Больной быстро поправлялся благодаря лекарству полковника, которое сделало чудеса, и которое доктор расхваливал, как будто-бы первая идея принадлежала ему самому.

- И только что его видел, докончил доктор Борри. Теперь он спит, если до вечера все будет идти также хорошо, то завтра ему можно будет дать немного куриного бульона.

- Теперь друг мой, сказал Дюрье, простившись с доктором, и взяв под руку полковника, ваше желание удовлетворено. мы можем вернуться домой, и спокойно усесться у хорошого огня и закурить сигару, мне хочется переговорить с вами о некоторых моих личных делах, которые в настоящую минуту причиняют мне много хлопот.

Безполезно говорить что вернувшись домой и греясь у камина, полковник с полнейшим равнодушием и невниманием, слушал бесконечные рассказы Дюрье о неприятностях, которые ему постоянно старается делать префект при помощи архиепископа.

Дюваль слушал не голос разскащика, а голос своей совести, которая не переставала мучить его с самого утра.

- Нет нет! невольно прошептал он, говоря сам с собой; по какому праву возьму я на себя обязанность палача?

Но он тотчас же опомнился, видя какое глубокое изумление выразилось на лице Дюрье при этих словах.

- Извините, другой мой, сказал он. Я до того увлекся моими мыслями, что позабыл даже что вы здесь. Еще раз прошу вас, извините!...

К проектам человека часто имеет отношение событие, повидимому ни чем с ними не связанное.

В то время как полковник всеми силами старается отогнать мучившия его мрачные мысли, Маргарита мчалась по опасной дороге, в Бом-ле-Дам. В то время когда Дюваль был принужден выслушивать опасения Дюрье относительно его передвижения по службе, которые возбуждали в нем некоторые интриги, в это время Маргарита слушала стук аппарата телеграфной станции, уносившого одно за другим слова этой телеграммы, которая должна была иметь такое влияние на её жизнь.

Это совпадение осталось тайной для Дюваля.

Уже поздно вечером, когда полковник, простившись с Дюрье, удалился в свою комнату и молча сидел там погруженный в размышения, вдруг послышался легкий стук в дверь.

- Войдите! сказал машинально полковник. Дверь отворилась и вошла Луиза, бледная, взволнованная, с глазами полными слез.

Он хотел узнать почему отец так упорно избегал ее в течение всего дня.

- Не обвиняй себя, дитя мое! сказал полковник обнимая ее. Во всем виноват мой эгоизм, дорогая моя Луиза, я сегодня был трусом, и как все трусы и эгоисты, избегал присутствия тех, кто мог напомнить мне о моем долге. Но теперь, Луиза, я даю тебе слово солдата, что я сделаю все что только возможно, чтобы раскрыть тайну окружающую исчезновение твоей подруги, хотя я и предчувствую во всем этом нечто необыкновенное и ужасное.

слегка только коснулся важных обвинений, которые произносил против самого себя капитан, заметив при том, что тот может быть далеко не так виновен как это можно заключить из его бреда; но де-Ламбак конечно был в состоянии дать некоторые объяснения относительно подложности графини де-Монторни, объяснения, которые полковник считал на столько важными, что решился потребовать их от больного, как только тот будет в состоянии говорить.

- Так до завтра пока, сказала Луиза прощаясь с отцом. Но как это долго; подумай, что может случиться до завтра. Бедная Маргарита, мне кажется, что я слышу её плач и жалобы. Да, я предчувствую несчастие, как будто-бы какая-нибудь опасность грозит ей и никто не может придти к ней на помощь.

- До завтра! отвечал с улыбкой полковник.

Луиза обняла его и ушла немного утешенная и успокоенная.

Это был рослый и здоровый человек, говоривший громким и уверенным тоном, он один во всем поезде не смыкал глаз в эту ночь.

Когда поезд остановился в Безансоне, он вышел из вагона прежде всех и распросив служащих на станции, поспешно отправился к гостиннице Золотой Бороны.