Замок Трамбль.
Часть II.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть II. Глава IV. (старая орфография)

IV.

- Тысячу извинений, что я вас заставляю так ждать; это не моя вина, я не могу ввести вас прежде звонка господина прокурора.

Так говорил с самой любезной гримасой секретарь Версальского суда полковнику Дювалю, который явился в сопровождении дочери, племянника и сыщика Байе.

Дюваль был здесь уже во второй раз.

В первый раз полковник предъявил прокурору рекомендательные письма, полученные им от министра внутренних дел и префекта полиции, которые хотя и не решались открыто вмешаться в дело, но обещали полковнику всевозможную косвенную помощь в его розысках. Благодаря этим письмам прокурор принял Дюваля чрезвычайно любезно, и выслушав внимательно его рассказ, назначил день для вторичного свидания, чтобы иметь время навести необходимые справки и разсмотреть дело.

Наконец послышался громкий звонок и посетители были введены в кабинет прокурора.

Морис Делафорж был своего рода тип.

Его отец и дед были украшением суда и им гордился этим не без основания, хотя и был в настоящее время завзятым империалистом, твердо решившись проложить себе дорогу.

Товарищ прокурора во время Июльского конституционного режима, он был сделан прокурором принцем-президентом; потом императорское правительство назначило его председателем Версальского суда и ему было решительно все равно, какое правительство дает ему место в Париже, только бы получить назначение.

Знания и ум этого человека были однако-же очень замечательны. Он был высокого роста, очень сурового вида и казался моложе своих лет, хотя его голова и была совершенно плешива. Очки в золотой оправе, которые он никогда не снимал, казалось были приделаны к его носу. Его костюм отличался изяществом, даже некоторой изысканностью.

Пригласив посетителей сесть, он поспешил извиниться что заставил их ждать, преимущественно обращаясь к Луизе Дюваль.

Кабинет Делафорша был удобно меблирован, в камине пылал веселый огонь. На столе, за которым помещался прокурор, были разложены кипы бумаг.

- Милостивый государь, сказал он обращаясь к полковнику и взяв в руки одну из бумаг. Вот сведения, которые я успел собрать со дня нашего первого свидания: Г. Роберт де-Ламбак живет уже два года в полуразвалившемся доме, называемом замком Трамбль, находящимся около деревни Сен-Жан, вблизи Сен-Жермена. По единогласным показаниям, это человек решительного характера, и не смотря на свои годы, отличается значительной физической силой; малейшее противоречие доводит его до бешенства, но впрочем он способен и на великодушие. Его состояние очень ограничено и еще недавно он занял у одного из местных ростовщиков некоторую сумму денег за огромные проценты. Де-Ламбак замечателен по своей смелости и мужеству. Благодаря своей силе, он пользуется уважением среди крестьян; соседи обращаются с ним любезно в благодарность за услуги, которые он оказал им укрощая самых диких и упрямых лошадей. В подобных делах он очень опытен, поэтому он также бывает постоянным участником всех охот. Сам он принимает гостей таким образом, что едва-ли кто нибудь решится придти еще раз.

- Извините, что я вас прерываю, сказал полковник, но я не могу понять, почему, на основании этих сведений, вы считаете де-Ламбака замешанным в преступление, конечно, если последнее было совершено.

Делафорж улыбнулся.

- Мне очень жаль, сказал он, что эти подробности кажутся вам не имеющими значения; я с своей стороны считаю их очень важными: оне по крайней мере могут объяснить нам характер и образ жизни подозреваемой личности. Де-Ламбак, продолжал он, со времени своего приезда не совершил ничего такого, что можно было бы назвать преступным, он только два или три раза в порыве гнева нанес побои своим противникам, но никто на него не жаловался. Однажды в Пеке, некто по имени Виктор Брион, более известный в окрестностях под именем Лежуано, был брошен де-Ламбаком в реку, но потом оказалось, что это было вполне заслужено Брионом, который без всякой причины оскорбил де-Ламбака. После де-Ламбака подозревали в браконьерстве в казенном лесу, но это подозрение ничем не доказано, да и кроме того этим увлекаются даже самые честные фермеры, живущие вблизи лесов. Из рапорта о де-Ламбаке-сыне видно, что он постоянный посетитель Сен-Жерменских трактиров. Он очень хорошо известен полиции и в дружбе с самыми безпорядочными людьми. Что же касается до дам этого семейства, то о них в рапорте не говорится ни слова.

Прокурор замолчал и вынув тонкий батистовый платок начал вытирать стекла очков.

Заметив что полковник и Шарль смотрели на него с недоумевающим видом, он снова улыбнулся.

- Вы видите господа, сказал он, что сведения, полученные мною до сих пор довольно скудны. Понятно, что на таком ничтожном основании я не могу взять на себя смелость произвести обыск в замке Трамбль и допросить его обитателей и еще менее того могу арестовать более всех заподозренную личность. Но однако (при этих словах глаза прокурора блеснули и расширились, как глаза кошки готовой схватить мышь) однако, я не теряю надежды увидеть когда-нибудь де Ламбака и его сообщников на скамье подсудимых... Я телеграфировал в Париж префекту полиции, продолжал он взглянув на часы, чтобы он прислал мне одну особу, которая скоро будет здесь; это лучшая ищейка во всей сыскной полиции и...

В эту минуту вошел секретарь и сказал что-то на ухо прокурору; тот утвердительно кивнул головой и секретарь снова вышел.

Почти в ту-же минуту дверь кабинета отворилась и вошел человек с дорожным мешком в руке,

Это был по наружности один из тех людей, которые встречаются всюду тысячами; их всякий видит на бульварах, в театрах, концертах, везде где только собираются люди.

Ни в костюме его, ни в наружности, ничего не бросалось в глаза.

С виду он был довольно плотный, здоровый человек, хорошо, но без претензии одетый, с маленькой бородкой и черными усами. Он также как и прокурор носил очки, но носил их с некоторою небрежностью, скорее как украшение, чем как необходимость.

- Я только-что хвалил вас, Морель, сказал с покровительственным видом прокурор, обращаясь к нему.

- Вы слишком добры, господин прокурор, отвечал с поклоном сыщик. Мы уже сделали вместе не одно дело, и я надеюсь, что когда вы будете председателем в Париже, я также буду иметь честь поставлять вам убийц и воров... О! эта жатва всегда будет успешна, могу вас в этом уверить.

- А! это ты, Пайе! вскричал он, увидя агента сыскной полиции. Дай руку, старый товарищ!

Пайе покраснел от удовольствия, пожимая руку такого великого человека.

- Я должен был бы сразу узнать вас, сказал он; имя Морель показалось мне знакомым, но вы так подвинулись вперед с того времени, когда мы виделись в последний раз...

Морель разсмеялся. Это косвенное восхваление его достоинств, приятно звучало его уху. Попросив позволения у общества, он вышел из кабинета и почти тотчас-же вернулся назад. Но трудно было узнать теперь в нем вышедшого несколько минут тому назад человека.

Черный парик, бородка, усы, все это исчезло вместе с очками, даже цвет лица совершенно изменился, благодаря мокрому полотенцу, принесенному услужливым швейцаром

Явившийся теперь Морель был человек лет тридцати двух или трех, с худощавым и бледным лицом, черными сверкающими глазами, похожими на глаза хищной птицы; его черные как смоль и жесткия волосы были коротко острижены и напоминали видом проволочную щетку.

Его лицо выражало смелость и хитрость.

Агент Пайе, в восторге от своего товарища, наклонился к полковнику и шепнул ему, что если существует человек способный отыскать иголку в стоге сена, то это конечно Морель, начальник сыщиков Парижской префектуры.

Полковник со вниманием смотрел на этого охотника за ворами. Никогда еще ему не случалось встречать человека, черты которого выражали бы столько ума и решимости.

Морель был уважаем своим начальником за глубокое и всестороннее знание своей профессии. Он был один из лучших сыщиков и полиция сделала хорошее приобретение, когда приняла в свои ряды этого провансальца, умиравшого тогда с голоду.

Он знал все местные наречия Франции. Он братски разговаривал с пастухом баском или с обитателем ланд, идущим на своих ходулях. Он мог также хорошо поддерживать разговор с эльзасскими мельниками как и с длинноволосыми бретонцами.

Корсиканцы и савояры принимали его за своего соотечественника.

Сверх этого он говорил по английски как англичанин; это знание принесло ему большую пользу в нашей стране, где лингвисты становятся почти также редки, как белые дрозды.

Раз он осмелился проникнуть в тайное общество итальянцев, и сидя спокойно среди пятидесяти заговорщиков, делал заметки в своей записной книжке, как будто-бы пятьдесят кинжалов не готовы были обратиться против него в каждую минуту. Он помог поймать многих знаменитых преступников, которые в течении целых месяцев смеялись над всеми усилиями полиции.

Прибавим к этому что его искусство переодеваться и гримироваться, могло бы составить репутацию актера.

Прокурор немедленно же изложил Морелю все факты дела, в котором требовалось его содействие.

- Позвольте мне высказать вам мое мнение господин прокурор, сказал он, выслушав внимательно весь рассказ.

- По моему мнению, сказал провансалець, душа замысла, о котором вы мне говорили, не этот грубый людоед де-Ламбак. Это дело ума более тонкого и я чувствую что здесь замешана женщина.

- Значит вы думаете что нить этой интриги скорее можно схватить во Франш-Конте, например в замке Монторни?

- Без сомнения! Но только теперь еще не время переносить туда наши батареи; надо начать розыски в соседстве. С вашего позволения и с согласия этих господ, мы отправимся к полицейскому комиссару в Сен-Жермене. С помощью его и моего старого друга Байе, я обещаюсь вам в четыре дня выяснить дело на столько, что можно будет положить руку на де-Ламбака и вынудить у него признание.

Байе выразил полную готовность служить под начальством такого человека, как Морель, и совещание на этом кончилось.

- Это будет лучше всего, сказал прокурор, там мы будем на месте преступления и свидетели будут у нас под рукой. И так значит до понедельника, полковник; позвольте мне проводить вас. До приятного свидания.

Распростившись с полковником, Байе отправился под руку с Морелем, который хотел доказать ему в соседнем кафе, что успех не сделал его недоступным дружбе, скрепленной стаканом пунша.

Оставшись один, прокурор принялся писать к министру юстиции; но по временам он оставлял перо и с довольным видом потирал руки. Он предвидел уголовное дело, осуждение, возбужденное любопытство публики, и как следствие всего этого повышение по службе.