Замок Трамбль.
Часть II.
V. В сетях.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть II. V. В сетях. (старая орфография)

V.
В сетях.

Мрачный замок, построенный из крупных, тесанных камней, вдруг появлялся точно снеговая тюрьма.

Его вид казался еще печальнее среди пустынной местности, среди лишенных листьев деревьев, печально размахивавших своими длинными ветвями.

Я полагаю, что во всей Франции нет места более ужасного, чем этот замок Трамбль, один вид решеток которого леденил кровь в жилах.

Из замка вышел какой-то человек, это был г. де-Ламбак, хозяин дома.

Он шел медленными шагами и опустив глаза. Его костюм был далеко не так изящен, как в тот день, когда он провожал во Франш Конте, Маргариту де-Монторни. На нем был надет старый охотничий костюм, общий вид которого выдавал бедность и нищету его обладателя. Тяжелая золотая цепь, за которую может быть никогда не было заплачено, была единственным остатком прежнего великолепия и казалось, говорила: здесь был Карфаген.

Тем не менее, в наружности этого человека была некоторая изысканность, не смотря на то, что он сильно опустился в нем все еще был виден дворянин. Его манеры, слова, даже небрежность походки и манера играть палкой или звать собаку, все показывало в нем человека расы.

Это был несомненно злой человек, презренный грешник, но это был дворянин в полном смысле слова.

Выйдя из замка, де-Ламбак запер главную дверь на ключ, что могло показаться с его стороны странной предосторожностью, потом положил ключ в карман.

В кармане ключ зазвенел об другие ключи и еще обо что-то, издавшее металлический звук.

Он твердыми шагами перешел через несколько аллей и вышел на большую дорогу, обсаженную деревьями, покрытыми редкими, пожелтевшими листьями.

Не в далеке был мост в деревенском вкусе, перекинутый через поток, а резкий и неприятный запах сразу указывал на соседство кожевни, даже еслибы вы не заметили множества мокших в воде кож.

Еще дальше виднелась кузница, затем грязная улица деревни Сен-Жан-ле-Винь, и наконец большая дорога, покрытая снегом, величественно шла между рядами тополей, лишенных листьев.

Де-Ламбак медленно дошел до моста, где безсосознательно остановился, затем, опершись на парапет, стал глядеть на поток, ленившийся у него под ногами.

В этом виде не было ничего веселого, грязная, черная вода текла между камнями, набросанными деревенскими мальчишками.

Невысокия ивы спускались к воде, рядом с сырыми кожами, затем вдали виднелись закоптелые хижины, с зелеными дверями и ставнями. Таков был непривлекательный вид пейзажа, на который смотрел де-Ламбак.

С этого места решетки и башенки замка, были видны еще довольно хорошо и, странное дело, де-Ламбак глядел именно в этом направлении.

Действительно, могло показаться странным, что человек наблюдает таким образом все ходы к своему дому. Или, может быть, в нем скрывалось преступление?

Может быть де-Ламбак был от природы безпокоен, или им овладела неопределенная боязнь, только его положительно осаждали мрачные мысли.

Жаворонок, прячущийся в траву, может быть предчувствует, что вдали летит сова, которая скоро настигнет его?

Может быть, преследуемый тигр предчувствует получить смертельный удар охотника, которого он не видал еще?

Тем не менее, прежде чем приписывать безпокойство де-Ламбака его предчувствиям, не проще ли предположить, что желая узнать о нем, узнававшие болтали, что разспрашиваемые крестьяне болтали в свою очередь и что через них, де-Ламбак мог быть косвенно предупрежден.

Много разного народу, крестьян, рыбаков, фермеров, проходя и проезжая мимо хозяина замка, которого все знали, кланялись ему и принимались весело разговаривать, как со старым знакомым.

Но они получали только отрывистые ответы и не могли не заметить его мрачного вида.

- Наверно, думали они, продолжая путь, де-Ламбак получил какие-нибудь дурные вести, так как он сегодня очень не в духе.

Простояв на мосту еще несколько времени, де-Ламбак пошел через деревню, в сопровождении своей собаки, на почту, где купил довольно большое количество марок и вернулся назад, снова остановившись на прежнем месте. По всей вероятности, его мысли на этот раз были не веселее, так как он сердито ворчал про себя.

- Чорт ее побери! проговорил он, наконец, довольно громко, я пишу письмо за письмом и получаю только загадочные ответы. Она пишет мне какую-то галиматью про свою молодость, положение, благодарность за мою доброту и так далее, так что и иногда спрашиваю себя, не пьян-ли я или не сплю-ли? Какая странная девушка! Но я ее стану ждать здесь. Я предчувствую несчастие. И так как Англия безопаснее всего, то я...

Вдруг де-Ламбак остановился, так как к нему неслышно подошел какой-то человек, так что он заметил его только тогда, когда незнакомец был около него.

Де-Ламбак машинально опустил руку в карман, и слышно было, как щелкнул курок пистолета.

Тогда де-Ламбак видимо успокоился, а в особенности, когда он оглядел незнакомца.

Это был человек средняго роста, но замечательно широкий в плечах, он был одет в разорванную синюю блузу, баранью шапку и широкия, грязные кожанные штиблеты, которые казалось были изорваны между колючими кустарниками. С боку висела пороховница, а охотничья сумка была совершенно пуста, зато в руках у него была ивовая ветка, на которой висели три диких утки.

- Не хотите ли купить у меня этих уток, буржуа, я не дорого продам, сказал человек в разорванной блузе.

- Мне не нужны ваши утки, отвечал де-Ламбак, поворачиваясь спиной к человеку, которого счел за браконьера.

- Извините, сударь, продолжал незнакомец с некоторой настойчивостью, у меня есть для вас кое-что получше уток и все по прежней дешевой цене.

Затем, осторожно оглядевшись кругом, он показал де Ламбаку прекрасного фазана, уже ощипанного, чтобы его было легче спрятать.

- Вот, с гордостью сказал он. Да, это славная штучка, за которую Сен-Жерменские купцы взяли бы с вас не менее семи франков. Но у меня вышел весь табак, мне нужен какой-нибудь приют и ужин на вечер, поэтому я не имею права быть взыскательным, ну, сударь, дайте мне сорок су и фазан ваш.

Не смотря на преследовавшия его печальные мысли, де-Ламбак невольно забавлялся упрямством этого человека. Его вид был самый комичный, физиономия была беззаботна, белые, острые зубы открывались когда он улыбался, надеясь прельстить своего покупателя, внимательно глядя на него черным глазом, единственным в своем роде, так как другой был закрыт черной повязкой.

Это забавное существо казался человеком в борьбе с обществом и эта наружность на мгновение внушила к нему симпатию де-Ламбаку, так как он сказал гораздо более мягким тоном:

лесу, не так-ли?

- Он от этого не будет нисколько хуже, развязно возразил браконьер и чорть-бы задавил всех, кто мешает бедным людям честно заработывать себе средства к жизни, будь они адвокаты, судьи или лесничие. Дичь, сударь, принадлежит всем и чорт возьми тех, кто посылает бедняка в тюрьму за то, что он берет свою долю в лесах Создателя. Вот сударь, я получил в войне с лесничими заметку на глаз, которую вы видите и на шесть месяцев тюрьмы. Но может быть мне случится встретить в лесной глуши человека, который должен мне глаз и если кроме нас двоих близко никого не будет, о! тогда, прибавил он, с угрозой опуская приклад ружья на замерзшую землю...

- Ну, сударь, купите же у меня фазана. Эти последния слова были сказаны совершенно другим мягким тоном.

Де-Ламбак засмеялся, он также был прежде сам строгим хранителем дичи, заставил приговорить множество браконьеров, а теперь принимал участие в том, который стоял перед ним и его безстыдная наглость почти развеселила его.

Он вынул несколько мелких монет и положил в руку браконьера. Затем, положив конец его выражениям благодарности, смеясь велел повесить фазана на парапет моста и идти выпить в соседнем кабачке за его здоровье и уничтожение закона о браконьерстве.

Еще довольно долгое время, можно было различить на мосту громадную фигуру хозяина замка, он колотил рука об руку, чтобы согреться и казалось, все его внимание было обращено на небольшую кучку людей перед кузницей, это были люди, которые привели ковать лошадь.

Пробило полдень; рабочие начинали уходить по домам, тогда де-Ламбак взял фазана и также пошел к замку.

Открыв решетку, как мы уже знаем, запертую на ключ он скрылся в замке, превратившемся теперь в трудно доступную крепость, когда прежде к нему можно было войти, как в гостинницу, поэтому эта излишняя предосторожность казалась столь же удивительной, как и безполезной.

Не прошло и часу, после его возвращения в замок, он снова вышел, заперев все двери и убедившись предварительно в крепости замков.

На этот раз он отправился в сад, по обыкновению избегая части, прозванной кустарниками.

Там были разрушенные оранжереи и среди кустов солнечные часы. Эта часть сада была совершенно заброшена уже многие годы.

Вскоре, однако, де-Ламбак, надвинув шляпу на глаза и засунув руки в карманы, снова отправился на мост, где останавливался так долго, тут он занял прежнее положение, толкая ногой камни и следя, как они падают в воду.

Внимательным взглядом следил он за дорогой, которая видна была ему вся до того места, где виднелись черепичные крыши Сен-Жан-ле-Клоша, и белые стены монастыря кармелиток.

Надо полагать, что этот вид не возбуждал в уме де-Ламбака приятных воспоминаний, так как он с проклятием отвернулся от монастыря.

- Клянусь всеми чертями, говорил он, дело идет о жизни и если мой сын может немного удержать свой дьявольский язык, то чем скорее мы уберемся в Англию, тем лучше, может быть мы даже хорошо сделаем, если проедем и в Америку, так как я похож на оленя, за которым охотятся, когда он слышит лай собак, еще далекий, но не предвещающий ничего хорошого.

Между тем, многие из окрестных жителей переходили через мост.

Начиная от фермера, верхом на лошади, и богатого владельца в кабриолете и кончая бедной женщиной, шедшей с мужем около нагруженного вола, все кланялись де-Ламбаку, некоторые даже начинали разговаривать с ним.

Де-Ламбак сухо отвечал на все приветствия, и сделал исключение только в пользу одного человека, лошадь которого, запряженная в кабриолет, бросилась в сторону при виде стоявшого на мосту.

- Слишком рано, Марле, сказал он на своем отрывистом языке. Вам надо было бы подождать еще недели две и потом запрягать её.

Хозяин лошади, живший в Сен-Жермене, выезжал и брал на содержание лошадей, он отлично знал де-Ламбака, поэтому сейчас же остановился.

и вы лучше всех понимаете толк в лошадях.

Де-Ламбак разсмеялся.

- Я не желаю покупать этой лошади. Марле, но я хочу посоветоваться с вами об...

Затем он начал говорить ему что то на ухо с большим оживлением.

Марле, наклонением головы выражал свое согласие на то, что ему предлагали.

- Отлично, сказал он наконец, это дело решенное, в понедельник, к трем часам, сударь, у вас будет пара самых лучших лошадей, которые могут сделать десять миль рысью.

- Хорошо, хорошо, отрывисто сказал де-Ламбак, тогда как его собеседник прощался с ним. В это время к мосту подошел священник.

У этого священника был свежий цвет лица, на носу торчали очки, а седые волосы падали на плечи тонкими прядями. Он торжественно отвечал на поклоны Ламбака и прошел мимо.

- Я спрашиваю себя, подумал де-Ламбак, когда шум шагов священника замер в отдалении, я спрашиваю себя, не слышал ли старик, что сказал этот дурак Марле. В понедельник, ровно в три часа! О! дурак, я с радостью задушил бы его!... Впрочем эти слова не могли иметь для него особенного значения! Опасность не тут.

Тем не менее де-Ламбак был бы, может быть более взволнован, если бы мог знать, что происходило в уме священника, и еще более был бы испуган, еслиб видел, как пройдя несколько шагов, священник вдруг остановился.

- А! разбойник! ты осторожен! у тебя тоже свой план!

Говоря это священник, улыбался зловещей улыбкой, показывая при этом острые, белые зубы, которым позавидовал бы волк; зубы удивительно похожие на зубы браконьера, продававшого де-Ламбаку фазана и совершенно такие же, какие показывал Жозеф Морель из Иерусалимской улицы, после своего превращения в префектуре.

Но священник поспешно принял снова свой серьезный вид, увидя проходившого мимо крестьянина, почтительно поклонившагося ему.

Что касается де-Ламбака, то он проводил глазами священника до тех пор, пока его черная ряса не исчезла вдали.

Наружность священника возбудила в нем неопределенные воспоминания.

Он в первый раз видел этого священника, бывшого вероятно из какой нибудь отдаленной деревни, но он удивительно напоминал кого-то.

Может быть он походил на кривого браконьера недавно виденного де-Ламбаком.

Правда, между ним и священником не было ничего общого. Но разве искусный актер не может играть совершенно противуположных личностей?

Но если он был похож не на браконьера, то на кого-же?

Может быть на пастуха, которого видел накануне де-Ламбак, закутавшимся в овечью шкуру, или на почтальона, который проезжал мимо него третьяго дня на своих усталых лошадях, или на хромого нищого, с длинной седой бородой, или на раненого солдата, возвращавшагося домой в изношенном мундире и с мешком на палке за спиной?

Ловкий сыщик имел при себе множество различных костюмов, из которых многие были присланы ему в гостинницу Павлина, в Версаль, где он жил под именем Боншана, в качестве странствующого коммиссионера торгового дома винами в Дижоне.

Вечером де-Ламбак закурил сигару и отправился в сторону кузницы, где пробыл несколько времени глядя на работу кузнецов, из под тяжелых молотов которых во все стороны летели искры. Затем он вмешался в группу праздных людей и принял участие в разговоре.

Он был очень любезен и несколько сказанных им шуток привели всех в веселое расположение духа.

Вскоре он пожелал им доброй ночи и отправился обратно в замок.

Он и не подозревал что его описание уже было отправлено во все порты и пограничные города, так что бегство было невозможно.