Замок Трамбль.
Часть II.
XII. Мэтр Симоне.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть II. XII. Мэтр Симоне. (старая орфография)

XII.
Мэтр Симоне.

Ничто не могло с первого взгляда показаться более естественным, как появление г. Симоне в гостиннице Колокола, в эту холодную и сырую ночь в конце января, если уже путешествующие коммерсанты, до сих пор неизвестные в этой стране, явились сюда.

Мэтр Симоне, нотариус, имел дядю, богатого фермера, который отдал по очень маленькой цене, громадные земли по контракту, до срока, которого оставалось еще пятнадцать лет.

Г. Симоне имел обыкновение обедать три или четыре раза в год у этого дяди. Ренарден, это было его имя, был относительно богаче, - чем все окрестные дворяне, так от одних своих огородов он получает от двадцати пяти до тридцати тысяч франков в год.

Он был холостяк и сильно любил выпить, а в это время любил рассказывать длинные истории о своих подвигах в национальной гвардии, так что племяннику приходилось выбираться от него всегда очень поздно.

Диллижанс, в котором Симоне мог доехать почти до самого дома, уже час как уехал и нотариус был вынужден искать на ночь приюта в гостинице Колокола, как это с ним часто случалось в подобных случаях.

Так как кафе было пусто и газ в нем также погашен, как и огонь, то г. Симоне оставалась только единственная возможность согреться, это быть принятым в клуб путешествующих комми. До сих пор ничего не могло быть естественнее, но на этот раз ему выпала честь находиться в обществе двух человек, оффициозно путешествовавших для г. префекта полиции.

Другим последствием появления г. Симоне в этом салоне была его встреча с Флавиньолем, комми-парижанином, прекрасным оратором.

Увидя фигуру Симоне, парижанин сделал гримасу.

- Как ваше здоровье? угрюмо сказал он, так как богач Ренарден был также и ему дядя.

Оба кузена от души ненавидели друг друга. Они знали что каждый разсчитывал на наследство старика и взаимно обвиняли друг друга в желании приобрести исключительное расположение дядюшки.

Судя по их встрече, видно было что они угадывали взаимные чувства. Тем не менее они все-таки принуждены были соблюдать относительно друг друга некоторую вежливость и так как Флавиньоль спросил о здоровьи дядюшки, то остальные поняли, что приняли родственника одного из членов своей корпорации.

Тогда было решено принять его хорошенько и единогласно было решено, что Симоне будет в этот вечер по крайней мере почетным членом клуба. Поэтому с ним обошлись крайне любезно, затем пригласили принять участие в истреблении пунша, предложенного капитаном Ларамюрой.

Общество было очень весело, но, ораторствовал больше всех капитан Ларамюра, поражая своей новизной и своими неистощимыми рассказами, шутками и анекдотами.

- Он также занимателен, как театральная пьеса, сказал один из путешественников по части пуговиц.

Мало по малу завязался однако разговор между кузенами врагами, который впрочем сильно напоминал петуший бой, между тем их спор заключался в том, кто лучше знает историю Маргариты де-Монторни. Г. Самсон и его друг Морель приняли чрезвычайное участие в этом споре.

- Я говорю что она была певицей или чем-то в этом роде, говорил Флавиньоль, у нея не было бы ни гроша, еслибы перед смертью граф не изменил завещания.

- Ба! ба! какие глупости! вскричал нотариус барона де-Рошбейр со спокойным превосходством. Я могу похвастаться, что по моему положению в семействе знаю достаточно, чтобы не попасться на эти бабьи розсказни.

- Если это бабьи рассказни, то скажите это дяде Ренардену, от которого я знаю эти подробности.

- Пари держу, что вы не повторите этого при нем, возразил кузен.

Слово за слово и спор рисковал превратиться в рукопашный бой, еслибы только присутствующие не вмешались и не предписали ограничиться чисто моральным поединком.

но дал понять, что один мог бы освятить тайну, которая казалось окружала существование наследницы графа де-Монторни, но в этом отношении он ограничился простыми намеками и отказался объяснить смысл своих слов.

Пунш между тем все уменьшался в миске и было приказано подать вторую порцию. Было уже поздно и заспанный лакей каждые десять минут зевая отворял дверь, надеясь таким образом сообщить и другим свое желание уснуть.

Около полуночи собеседники начали однако дремать и решили что пора отправиться на покой. Один за одним начали они удаляться взяв свои свечи.

Последними остались двое кузенов - врагов и двое господ из Иерусалимской улицы.

Капитан был очаровательно весел, он вынул из своих глубоких карманов коралловые вещи, какие носят арабския женщины в виде амулетов, различные монеты, потом редкия и необыкновенные вышивки золотом, он пел мнимые маврския песни, которые во всяком случае были очень веселы и оживлены.

Капитан Ларамюра поел с очень хорошим аппетитом, его ужин состоял из холодного ростбифа, окорока и холодного же цыпленка. Что касается пунша, то хотя он казалось и пил его безпрестанно, тем не менее он не выпил и четверти того, что выпил самый трезвый из всей компании. Когда человек имеет возбужденный вид, размахивает стаканом, поет песни, то очень трудно сказать действительно ли он выпил или только притворяется.

Что касается г. Самсона из Гавра, то он зевал во весь рот и поминутно потягивался.

- Ларамюра, сказал он, я положительно разбит от усталости, а завтра мне надо рано встать. Я с вами прощусь, друг мой.

Говоря это он встал, а его примеру последовал также г. Флавиньоль, который вспомнил что ему надо встать рано утром, но капитан, почувствовавший неожиданную слабость к нотариусу, не хотел и слышать разстаться с ним, прежде чем они кончат пунш.

Пуншу было еще очень много, а время не такое позднее.

- К чему ложиться так рано? сказал капитан.

Самсон и Флавиньоль отказались остаться долее и взяв свои свечи ушли спать.

Что касается нотариуса, то никогда впоследствии он не мог припомнить до какой степени был он в этот вечер откровенен с капитаном. От природы он был не особенно доверчив и только вероятно благодаря бургундскому дяди, подкрепленному пуншем, язык его разболтался не в меру.

Впрочем, обыкновенно, пьяный сохраняет смутное сознание того, что он должен и чего не должен говорить и, не будь между кузенами завистливого соперничества, почтенный нотариус без сомнения устоял бы против желания доказать до какой степени он посвящен в дела семейства де-Рошбейр; как бы то ни было, но оставшись наедине с капитаном он скоро начал говорить с ним как с братом или с самим собою.

- Этот Флавиньоль, говорил он, пустой хвастун, идиот и больше ничего.

Таков был аттестат нотариуса своему кузену, но его язык заплетался и он говорил едва понятно. Минуту спустя он уже объяснял капитану низкия средства, которые употреблял его кузен, чтобы приобрести себе наследство дяди Репардена и ко всему этому он примешивал имя Маргариты де-Монторни, говоря что Флавиньоль не знает её и не знает о ней ровно ничего, тогда как он, Симоне, мог бы, еслибы хотел, многое порассказать.

И так как он считал капитана славным малым, то и хотел рассказать ему все то, что знал по этому поводу.

- Что же насается воспитания Маргариты, продолжал он, то тут не было ровно никакой тайны, её отец щедро платил за её содержание в одном монастыре, из которого она вышла только по его настоятельному требованию перед смертью. Тем не менее, я должен сказать, что в поведении молодой девушки есть что то странное, она ни мало не походит на других молодых девушек, она не кокетка, но никто никогда не мог определить её характера. Её молодые родственницы посещают бедных помогая им и утешая их, а иногда и браня, если те поступают дурно, но молодая графиня никогда не выслушивает жалоб несчастных, она очень мало заботится о их болезнях и несчастиях, так что, несмотря на её щедрость и даже именно по милости этой неумеренной щедрости, она делает более зла чем добра, так как сорит деньги как попало, без счета, не заботясь на что оне будут употреблены. Поверите ли, капитан, сказал он качаясь, один раз она дала три тысячи негодяю и пьянице, некоему Анатолю Мартену, лесничему, и он хвастается, что может, если захочет, получить от нея еще столько же.

Говоря это нотариус старался наполнить свой стакан, но рука его так дрожала, что он только проливал вино на пол.

Видя это, капитан поспешил помочь ему.

- Как! вскричал он между тем, она дала три тысячи франков лесничему! но это восточная щедрость! какая удивительная женщина! Она бросает золото как орехи.

Но Симоне отвечал на его восклицания только многозначительным подмигиваньем, означавшим что одно его слово разрушит все очарование. Среди икоты, он даже объявил наконец, что этот подарок Мартену был вручен совсем не от щедрости, а просто был средством приобрести его молчание, так как между ними была тайна.

в тот день когда шел такой страшный снег и рассказал как наблюдал за ней, когда, не зная о его присутствии, молодая графиня сбросила свою обычную маску, показав свое настоящее лицо.

В то время как Ларамюра, напевая, шел к себе в комнату, одна дверь тихонько отворилась и в ней показалась голова г. Самсона из Гавра.

- Ну что, капитан, сказал он, ничего нового?

- Напротив, я полагаю что есть новое, дорогой товарищ, я узнал кое-что, будь уверен что птичка попадется в клетку. Спокойной ночи и приятных сновидений.