Замок Трамбль.
Часть II.
Глава XIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть II. Глава XIV. (старая орфография)

XIV.

- Ах, еслибы отец знал, он убил бы меня, говорила хорошенькая, черноволосая девушка, в шляпе с цветами и яркими перьями, очень не по вкусу почтенной Манон.

Жанна Мартен была маленькая кокетка с блестящими глазами, любившая наряжаться, но она очень боялась быть отпущенной из замка и снова взяться за грубую работу, которой она занималась с самого детства, но больше всего на свете, она боялась грубости своего отца.

- Отец убил бы меня, еслибы узнал это, повторила она.

Но не смотря на это, она продолжала вертеться вокруг кабриолета, как пчела вокруг пчельника. Она не в состоянии была оторваться от этих украшений.

Как только экипаж скрылся, она снова вышла из кустов и мучимая алчностью, со сверкающими глазами кружилась вокруг восхищавших ее вещей.

- Чорт возьми! подумал капитан Ларамюра, иначе сказать Жозеф Морель, агент тайной полиции, следя глазами за направлением, принятым экипажем, я не думал что охочусь за такой редкой дичью! Она наверно не из мяса и костей, как все мы. Это очаровательная волшебница! Я понимаю, что человек может отдать свою жизнь и надежды за одну улыбку подобной женщины. Ну, из чего только сделаны здешние мущины, что около нея нет ни мужа, ни влюбленного, чтобы поддержать в тяжелую минуту, которая скоро наступит для нея. Когда наши взгляды встретились, я видел как она вздрогнула. Это не моя вина, но она поняла, что мое присутствие не предвещает для нея ничего хорошого. Это продолжалось только одну секунду и лицо её снова приняло свое равнодушное выражение, а взгляд был горд и холоден. У этого ребенка мужество льва и я не так глуп, чтобы считать ее уже побежденной.

Что-то в роде боязни прокралось в душу агента, так как жертва могла еще ускользнуть от него. Ему поручали аресты многих важных преступников и он научился презирать хвастливый порок, но никогда еще существо, над которым тяготели такия ужасные преступления, не являлось ему с лицом Маргариты; было мгновение, когда у него даже мелькнуло сомнение в её виновности и он смутился при мысли, что подозрения, падавшия на нее, могли быть несправедливы, но нет, доказательства были к несчастию слишком неоспоримы.

- Послушайте, если вы не занимаетесь мною, то я уйду домой, очень может быть, что я и так теперь уже потеряла место в замке, так по крайней мере я не хочу подвергаться чему нибудь еще хуже.

С такими словами Жанна обратилась к разнощику и в эту минуту ей больше хотелось плакать, чем смеяться.

Капитан Ларамюра снял шляпу и повернулся к девушке.

- Простите, сударыня, наш разговор прекращался лишь на мгновение, если вы желаете еще посмотреть эту шаль или эту накидку, вышитую золотом, я соглашусь...

- Вы хорошо знаете, что у меня нет средств приобрести все это, так, как не имеете обыкновения продавать в кредит, как это делают в магазинах, резко отвечала девушка, поэтому я не понимаю к чему мне послужило бы смотреть дольше на все эти прекрасные вещи, которые в другом месте я могу иметь за полцены.

Капитан отвечал на это только пожав плечами.

Он снова сложил все свои свертки, но делал это так неловко, что только еще более показывал разноцветные материи, заключенные в них, затем настала очередь драгоценностей, серебро и золото появилось перед ослеплепными глазами Жанны. Не будучи в состоянии сопротивляться более, она закрыла лицо руками и заплакала.

- Стыдно соблазнять такую девушку, как я и предлагать мае подобный торг, сказала она. Однако я хотела бы иметь такую шаль, чтобы надевать ее по воскресеньям, во первых, потому что она желтая, а Жюль всегда мне говорит, что желтый цвет идет ко мне больше всего.

Молодая служанка остановилась, подняв голову и ожидая комплимента, так как ей пришло на ум, что при помощи кокетства она может добиться отсрочки уплаты. Глаза её засверкали, а розовые губки сложились в улыбку, которая должна была покорить этого странного купца; но капитал Ларамюра был застрахован против таких нападений. Он знал жизнь и понимал, что в этом случае должен остаться непоколебим, поэтому он ограничился тем что отвечал, что желтая шаль отлично шла к ней и что шаль и драгоценности будут её если только она согласится дать ему в обмен медалион о котором она говорила, только он если обделан в настоящий жемчуг.

- Хорошо, сказала Жанна, меняясь в лице, никто не скажет, что я дала вам унести назад все эти прелести. Я уже сказала вам, что было с этим портретом, отец дал мне его, но потом снова взял, угрожая что свернет мне шею, если я когда нибудь заговорю о нем, хотя отец любит меня больше других, я не хочу возбуждать его гнева. Он всегда сердится, когда дело заходит о графине Маргарите, он говорит что уверен, что она доведет его до эшафота, но мне не следовало бы говорить вам этого, я никогда не решусь принести вам этого портрета.

- Посмотрите какой вид у этой шали, сказал купец, драпируя шаль самым красивым образом. Посмотрите и обдумайте хорошенько дело, ваша молодая графиня бросает портрет в дупло дерева, ваш отец, человек очень благоразумный, вынимает его оттуда и завладевает им, что же может быть естественнее, затем оказывается, что портрет обделан в жемчуг, тем лучше! Г. Мартен, ваш отец, дает вам этот портрет и он делается скорее вашей собственностью, чем его. Ваш отец почему то не хочет отдать его за деньги, но ведь это глупо.

Вы так благоразумны, что можете понять насколько для вас приятнее обменить этот медальон на золотую брошь, фабрики Бобишона в Париже или на шелковую лионскую материю модного цвета, блестящую и мягкую или на индейскую шаль, какая годилась бы для султанши.

- Я хочу, я хочу все это! вы получите портрет; пусть отец свернет мне шею, но у меня будут все эти вещи, сказала молодая девушка, после минутного соображения.

Она наконец решилась. Чтобы получить сокровища, которые показывали её ослепленным глазам, она готова была подвергнуться всем физическим неприятностям, что же касается нравственных, то оне гораздо меньше трогали ее.

Она назначила ему свидание в северной части парка, где обещалась отдать медальон и получить предметы роскоши, которые сводили ее с ума.

- Но и прибавлю еще одно условие к торгу, моя красавица, сказал капитан, ты должна поцеловать меня.

Поцелуй был дан, но капитан принял его с холодностью, точно исполнял обязанность, а когда Жанна Мартен исчезла в кустах, то он почувствовал почти облегчение.

- Иди, достойная дочь твоего отца, прошептал он, оставшись один, хорошо если твои желания преодолеют твою слабость, после этого он подобрал вожжи и поехал на место свидания с Байе.

Через двадцать минут кабриолет капитана остановился перед кабачком в Орнане. Этот кабачек был очень печальным местом развлечения, вывеска исчезла или может быть её никогда не существовало, даже не было видно обычных красных занавесок, которые всегда висят в таких местах на окнах.

Однако хозяин, Альберт Гильо, не был бедным человеком: Он торговал пивом и вином и в его общей зале употреблялось почтенное количество этих обоих напитков, которые, надо сказать правду, были может быть немного прозрачнее, чем когда выходили из бочки.

- Эй! пошлите сюда кого нибудь взять лошадь и дать ей корму и воды. Здравствуйте, хозяин, после сделанной мною дороги, я хотел бы немного освежиться вашим пивом, сказал капитан-купец хозяину, с удивлением глядевшему на приезжого, так как вообще посетители были редки в этой маленькой деревушке.

Оглядев загорелое лицо путешественника, он нисколько не стал о нем лучшого мнения и продолжал курить трубку, стоя на пороге двери.

- Сударь, сказал он наконец, наше заведение не годится для таких людей, как вы, у меня нет конюшни для вашей лошади и овса для нея, единственная комната, которая у меня есть, занята. Вы лучше сделаете, если проедете до Кинжея, тут всего четыре километра, дорога отличная, за то там есть отличная гостинница Зеленой Собаки.

Не смотря на этот ответ и видя навес, около которого стояли две или три копны сена, капитан направил свою лошадь к этому месту.

- Еслибы я вас послушал, хозяин, то я был бы сам настоящей зеленой собакой, сказал он. Как я устал, моя лошадь также, а вы отправляете нас еще дальше! Это неблагоразумно, г. Альберт Гильо.

После этого, полицейский агент, видавший на своем веку не мало негодяев и читавший в их лицах, точно в открытой книге, начал разсматривать трактирщика таким образом, что видимо смущал его. Последний что-то проворчал, потом сказал что пойдет занять овса и через несколько времени принес его немного; после этого он начал вымещать свою досаду на деревенских мальчиках, которых привлек кабриолет и которые танцовали вокруг приезжого и его экипажа.

- Принести вам вино сюда или вы хотите войти внутрь? спросил Гильо, продолжая с неудовольствием глядеть на приезжого и казалось нисколько не делаяся довольнее, так как всегда боялся что его откроют, как контрабандиста, он боялся штрафа и тюрьмы, а еще более того, что закроют его заведение. Барон де-Рошбейр мог одним словом изгнать его и это наказание было тем ужаснее, что было бы вполне заслужено, поэтому он боялся всякой новой личности. Не смотря на его приличную наружность, он сильно боялся что новоприезжий может быть шпионом, вот почему он желал бы не впустить его в дом.

- Нет, я не стану пить здесь, отвечал капитан, внутри я могу пить гораздо спокойнее. Сказав это он потрепал лошадь по шее и поднялся на первую из двух каменных ступеней, которые вели в кабачек.

- Я предпочел бы совсем не иметь вас своим клиентом, если вы не хотите, чтобы я подал вам ваше пиво на чистом воздухе. Здесь очень бедное место, совсем не подходящее для таких людей как вы, сказал Гильо, становясь поперег двери и кроме того, сказать по правде, у меня сидит там один человек, один из моих лучших клиентов, который сам не помнит себя, когда выпьет и в таких случаях его гораздо лучше оставлять одного, и так сударь, сделайте мне одолжение, не входите.

В словах трактирщика была доля правды. Один из его лучших клиентов, который был никто иной как Анатоль Мартен, главный лесничий барона де-Рошбейра, действительно был в это время в кабачке и выпил через чур много, а когда он выпивал больше чем следует, то имел привычку рассказывать то, о чем по мнению Гильо, лучше было молчать.

Но трактирщик не говорил, что в углу общей залы сидит еще один посетитель, этот человек положил бывший с ним мешок на стул и сделал из него подушку, потом, протянув ноги на другой стул, объявил что у него сильно разболелась голова и что прежде чем продолжать путь он должен выспаться немного.

Этот человек казался страшно усталым; он имел вид деревенского работника и говорил с южным акцентом, волоса его были совершенно черны, платье покрыто грязью от долгой ходьбы по грязным дорогам. Альберт Гильо был почти по неволе принужден терпеть его присутствие в кабачке.

- Мой добрый Гильо, так кажется ваше имя, я надеюсь, что вы не станете упорствовать в вашем негостеприимном намерении. Чорт меня возьми, или вы сейчас же меня впустите, или же я сейчас пойду к мэру и уверяю вас, он будет очень смеяться, когда я разскажу, как вы впускаете людей в общественное место, вы меня понимаете, друг мой? и надеюсь, что вам освежат вашу память, относительно обязанностей трактирщика, в тот день когда кроме платы за патент, вас еще заставят заплатить хороший штраф.

В решительную минуту Морель всегда прибегал к кодексу и опирался на него. На этот раз его система имела обычный успех, так как Гильо сейчас же спустил тон и поспешно оправился за пивом.

Переступив через порог, Ларамюра машинально снял шляпу. Зала имела очень печальный вид и в одном углу лежал человек, крепко спавший или представлявшийся таким.

При виде его капитан одобрительно улыбнулся.

- Браво! подумал он, он мог толкнуть меня проходя мимо и я не узнал бы его.

Рядом со спавшим, сидел человек высокого роста, он сидел облокотись на стол, заставленный бутылками, трубками и пустыми стаканами, лицо его было закрыто руками. Это был человек с сильно развитыми мускулами, длинные волосы падали на воротник его бархатного платья, как седая грива, на нем были надеты кожанные штиблеты, сапоги на толстых подошвах с гвоздями, а его поношенное охотничье платье было запачкано в крови. Это был Анатоль Мартен, он рыдал, что казалось очень странным в человеке его сорта. Но это был не первый пьяница, которого капитан видел рыдающим. потому что вино приводило его в нежное настроение, поэтому он не выразил на лице ни любопытства, ни удивления.

Трактирщик принес ему пиво, которое он стал прихлебывать маленькими глотками и сел очень близко от лесничого; но как только Гильо вышел, не желая выслушивать вещи, которые ему могло придтись повторить перед судом, в комнате произошло некоторое изменение.

Работник, спавший в углу приподнялся, тихонько подошел к столу и обменявшись с капитаном многозначительным взглядом, вынул из кармапа карандаш и записную книжку.

в течении нескольких дней был самым усердным членом клуба путешествующих комми в гостиннице Колокола в Бом-ле-Даме.

- Но шт! продолжал незнакомец, он снова начнет говорить.

Оба агента замолчали, прислушиваясь со вниманием к жалобным стонам Анатоли Мартена.

- Ступайте за полицией, если хотите, сказал он наконец хриплым голосом, наденьте кандалы и ведите меня сейчас на эшафот, один конец! Я заслужил мою участь, будьте вы все прокляты. Я хочу спасти мою душу освободив от тяжести, которая давит ее.

Говорю вам, что я большой грешник, первый негодяй на свете, так как она наняла меня, чтобы я совершил преступление; да, это я выстрелил в несчастного молодого человека и не моя вина, если он поправился, но было так темно... я выстрелил в него из обоих стволов и видел как он упал, точно заяц.

но не спрашивайте имени, имя объясняет все, а я не хочу ничего сказать; еслибы я хотел пойти к ней, даже сейчас, я убежден, что она не отказала бы мне в пятистах франках, еслибы я спросил их у нея. Где бутылка? Я еще не достаточно выпил, дети мои. Где бутылка?

прежде чем взойти на эшафот.

Агенты внимательно слушали безпорядочную болтовню лесничого и по мере того, как безсвязные слова произносились им, Байе тщательно стенографировал их.

Скоро этот поток слов вдруг неожиданно пресекся, голова лесничого опустилась на стол, а тяжелое, прерывистое дыхание доказывало, что он крепко заснул.

- Пока мы знаем достаточно, сказал Байе, пряча записную книжку обратно в карман, вы его слышали также хорошо как и я, теперь мы знаем в чем дело. Мы можем сегодня же арестовать этого негодяя, но, по моему мнению, лучше подождать. Все это пахнет эшафотом, но это дикое животное может быть для нас полезнее как свидетель, чем как подсудимый. Поэтому я полагаю, что для нас лучше будет не спешить.