Замок Трамбль.
Часть II.
XVII. Преступница.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть II. XVII. Преступница. (старая орфография)

XVII.
Преступница.

Тайна была долее невозможна, Луиза Дюваль должна была узнать печальную истину из уст своего отца, которому предстояла тяжелая обязанность. Он вернулся из этой ужасной экспедиции гораздо позже полуночи, но Луиза не спала, и при взгляде на её взволнованное лицо полковник понял, что скрывать долее от нея истину было бы безполезно.

Тогда он рассказал ей о сделанном открытии, пройдя молчанием наиболее трогательные подробности и бедная Луиза не заставила его раскаяться в его откровенности. Правда, она горько заплакала, но её горе было все-таки довольно сдержанно, а когда полковник рассказал ей как прекрасно и спокойно было лицо её подруги, Луиза даже улыбнулась сквозь слезы.

- Я знаю отец, как невинна и добра была Маргарита, кротко сказала она, а теперь, когда я знаю истину, я, так сказать, менее несчастна, чем тогда, когда считала ее пленницей; моя дорогая подруга теперь на небе, где ни горе ни страдания не могут постигнуть ее; её чистая душа нашла себе место среди ангелов, на которых она походила еще здесь. Но мне хотелось бы увидать её в последний раз. Позволишь ли ты мне это, отец?

Полковник покачал головой.

- Лучше если ты избавишь себя от этого печального зрелища, которое лишь увеличит твое горе, сказал он. Доктор объявил, что ее надо хоронить как можно скорее. К чему усиливать свою печаль? Я могу уверить тебя, дитя мое, что бедная девушка кажется умершей без всяких страданий. Преступление конечно не уменьшается от этого, так как нет сомнения, что смерть её не была естественной, но конец её должен был быть покоен, так как на её бледном и печальном лице нет никаких следов страданий.

А теперь, дорогая моя, покойной ночи, постарайся отдохнуть, это необходимо; мы скоро можем оставить этот город и постараемся вырвать все это из нашей памяти, как дурной сонь, который надо забыть.

На другой день утром, к полковнику приехал прокурор, в сопровождении двух агентов и секретаря.

Делафорж, по природе очень вежливый, в этот раз превзошел самого себя. Он поминутно потирал руки, а глаза его, сквозь очки, сверкали необычайно приветливо, тогда как на губах играла торжествующая улыбка.

- Не желая безпокоить мадемуазель среди её горя, я приехал сам просить ее сделать нам одолжение и посмотреть одну бумагу, которую достал нам несравненный помощник Байе, сказал прокурор беря от секретаря черновую телеграммы, отправленной к де-Ламбаку. На подписи сказано Роза Леге, но нет сомнения в том, кто именно скрывается под этим псевдонимом. Знаком ли вам этот почерк?

- Нисколько сударь, сколько мне кажется, я никогда не видела его.

- Отлично! продолжал прокурор, по всей вероятности у вас есть несколько строк, написанных покойной графиней де-Монторни?

Луиза вышла из комнаты и почти сейчас же возвратилась, неся книжку, на которой было написано следующее:

Луизе Дюваль.

"Желаю счастия на новый год и на все следующие.

- Все к лучшему сударыня, сказал он, между двумя почерками нет ни малейшого сходства. А теперь, г. Морель, прошу, перейдем к портрету.

Агент вынул из кармана медальон и положил на стол.

Луиза наклонилась, чтобы разсмотреть его.

- Я не знаю этого лица, сказала она, это портрет ребенка. Ах, нет, теперь я узнаю ее, это моя бедная, дорогая Маргарита. О! я не в состоянии переносить этого долее, возьмите этот портрет.

Отвернувшись от медальона и от жестокого человека, подвергавшого её чувства такому тяжелому испытанию, она в слезах убежала к себе в комнату, куда за нею последовал её кузен, напрасно стараясь ее утешить.

- Так как мадемуазель Дюваль нашла нужным лишить нас своего присутствия, то я воспользуюсь её отсутствием чтобы просить полковника, в интересах правосудия, спросить у своей дочери, видит ли она в глазах этого портрета, что-либо особенное, так, например, не ошибся ли живописец в цвете глаз?

Полковнику было очень неприятно идти к дочери и причинить ей еще новое огорчение, предлагая этот хотя и банальный вопрос, но потребованный прокурором. Тем не менее, он высказал ей его желание и вскоре вернулся обратно.

- Я так и думал, сказал прокурор, потирая руки и улыбаясь, г. Сикар, продолжал он, обращаясь к секретарю, позовите сюда тех, которые ожидают моих приказаний. Вы позволите мне сделать это у вас, полковник, так как я пришел для того чтобы не безпокоить мадемуазель Дюваль.

Полковник сделал знак согласия и секретарь исчез, вскоре появившись обратно в сопровождении толстой крестьянки.

- Вы были на службе у г. де-Ламбака? спросил ее прокурор.

- Да, сударь, отвечала толстая Адель, глядя вокруг с наивным любопытством.

- Да, сударь, я уже сто раз говорила это, право это очень тяжело, для такой девушки как я быть принужденной выслушивать все эти глупости вместо того, чтобы работать, я говорю правду, сударь, вы извините меня.

- Какого цвета были глаза у Генриетты Жаке? повелительно спросил ее прокурор.

- Ну! этого я наверно не знаю, отвечала Адель, теребя подбородок, я никогда об этом прежде не думала... кажется что голубые, да, голубые как небо, хотя волосы её были черны, как вороново крыло.

- Г. Морель и вы Ватте, сказал прокурор, вы много раз и при различных обстоятельствах, видели ту особу, которая заняла место Маргариты де-Монторни, какого цвета её глаза?

- Я могу только подтвердить слова моего товарища, сказал Морель; особа, о которой идет дело, действительно имеет голубые глаза, тем более замечательные, что обладательница их брюнетка.

- В таком случае, я полагаю, господа, что мы приподняли последнюю завесу, скрывающую это таинственное дело, продолжал прокурор, сегодня я узнал что несчастная графиня была узнана сестрой Пьереттой и другими монахинями, точно также как и доктором Марионом, поэтому правосудию остается только поразить виновных. Несмотря на всю хитрость замешанных в это дело преступников, истина известна нам вполне. Доказано, что одна особа извлекла пользу из преступления, это та, которая похитила у мертвой её имя и положение в свете, нам наконец удалось открыть это чудовище испорченности, эту волчицу в образе женщины, это Генриетта Жаке, и правосудие заставит ее ответить за преступление в замке Трамбль.

Язык Делафоржа был пылок и энергичен. Он оставил свое притворное добродушие, чтобы принять роль публичного обвинителя, который без сострадания требует крови за кровь.

- Эта молодая девушка, которую я видел на базаре в Безансоне, чудовище! Она заслуживает наказания, но неужели её преступление будет наказано смертью? Прокурор дал нам понять, что Гастон де-Ламбак, вследствие своих признаний, будет по всей вероятности осужден, тогда как она, по всей вероятности будет казнена. Это ужасно! Так как, даже допустив что она принимала участие в совершении преступления, надо думать что она была только орудием в руках этого жестокого дяди от которого она зависела и т. д.

- Полковник, приказ об аресте будет отдан завтра, сказал Байе, просовывая в дверь голову, мы сейчас же едем в Париж, а оттуда прямо в Монторни, арест должен быть устроен сейчас же, так как Генриетта Жаке преступница.