Дрэд, или Повесть о проклятом болоте (Жизнь южных штатов).
Глава XIII. Том Гордон

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Бичер-Стоу Г., год: 1856
Категория:Роман


Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

Глава XIII.
Том Гордон.

-- Послушай, Нина, - сказал её брат, войдя на другой день в гостиную, после осмотра плантации, - ты непременно должна оставить меня здесь, чтоб управлять плантацией. Здесь всё ужасно запущено! Этот Гарри только разъезжает в своих блестящих сапогах и ничего не делает; обманывает тебя и заботится о своём гнезде. О, я знаю: все эти полубелые ужасные бездельники!

-- И ты знаешь, Том, что в управлении плантацией соблюдается тот порядок, который назначен покойником отцом нашим в духовном завещании. Дядюшка Джон говорит, что Гарри превосходный управляющий. Я с своей стороны уверена, что преданнее его никто и быть не может; и я очень им довольна.

-- Я думаю! Правда, по духовному завещанию всё оставлено тебе и душеприказчикам, как ты называешь их; но уж будто и я ничего не значу? Ты очень ошибаешься, если не считаешь меня своим прямым опекуном! Зачем-то я и приехал сюда, чтоб раз навсегда покончить с наглостью этого негодяя!

-- С наглостью Гарри? В нём ничего нет наглого. Напротив, он поступает благородно, как джентльмен: все замечают это.

-- Благодарю! Вот это мне нравится, Нина! Как глупо с твоей стороны употреблять это слово в отношении к негру. Хорош джентльмен! Конечно, разыгрывая джентльмена, станет ли он заботиться о твоих выгодах? Подожди немного, и ты сама увидишь, в каком положении находятся твои дела. Отчего все эти беспорядки? Оттого, что ты никогда не слушаешь меня, не обращаешь ни малейшего внимания на мои советы.

-- Прошу тебя, Том, не говори мне об этом! Я не вмешиваюсь в твои дела. Пожалуйста, предоставь мне право управлять и моими по моему усмотрению.

-- А кто этот Клэйтон, который шатается здесь? Уж не думаешь ли ты выйти замуж за него?

-- Не знаю, - сказала Нина, - Ну так я знаю: он мне не нравится, и я ни за что не дам тебе согласия на этот брак. Вот другой, совсем иное дело, - тот вдвое достойнее. Это богатейший человек в Нью-Йорке. Мне говорил об нём Джо-Снэйдер. За него ты можешь выйти.

-- Если б он был богаче Креза, я и тогда не пойду за него. У меня ещё покуда нет желания идти замуж; но если захочу, то мне никто не может запретить выйти за мистера Клэйтона, - сказала Нина, и по лицу её разлился яркий румянец. - Ты не имеешь права распоряжаться моими делами; - скажу тебе откровенно, Том, что я не хочу и не буду слушать твоих приказаний.

-- В самом деле? Посмотрим! - сказал Том.

-- Кроме того, - продолжала Нина, - я желаю, чтоб ты оставил здесь всё в покое и помнил, что мои слуги - не твои, и что ты не имеешь права проверять их действия.

-- Увидим, будут ли твои слова согласны с моими действиями! Ты не забудь, что я смотрю на положение плантации моего отца не исподтишка, не как чужой человек. Если твои негры не хотят смотреть в оба, то и они узнают, и притом очень скоро, господин ли я здесь или нет, - особливо этот Гарри. Если эта собака осмелится не слушать моих приказаний, я влеплю ей пулю в голову так же легко, как в голову дикой козы. Пусть эти слова послужат тебе предостережением.

-- О, Том! зачем говорить такие вещи! - сказала Нина, начиная не на шутку тревожиться. - Неужели тебе нравится огорчать меня?

Разговор был прерван приходом Мили.

-- Мисс Нина, я стану крахмалить сегодня платье мисс Лу, не угодно ли отдать мне и ваши вещи.

Радуясь случаю прервать разговор, Нина убежала в свою комнату; за ней последовала и Мили и, затворив дверь, заговорила с Ниной таинственным тоном.

-- Мисс Нина! Нельзя ли вам отправить Гарри куда-нибудь с поручением, дня на три, пока не уедет мистер Том.

-- Но какое право, - сказала Нина с ярким румянцем, - какое право имеет он предписывать законы моим слугам или мне, и вмешиваться в здешние распоряжения?

-- Теперь, мисс Нина, бесполезно рассуждать о правах. Мы должны делать, что можем. Так ли мы делаем или нет, это опять другая статья. Дело в том, дитя моё: Гарри у вас правая рука, и не то что мы; он не гнётся перед ветром. Он вспыльчив; теперь он точь в точь, как бочонок, наполненный порохом; а масса Том, то и дело, что поджигает его. Как вы хотите, моя милочка, а мне кажется, что это не обойдётся без чего-нибудь ужасного.

-- Ах, дитя моё, не говорите мне! Осмелится? Конечно, осмелится! К тому же молодые люди имеют множество случаев оскорбить беззащитного и вывести из себя. А если ни тело ни душа не в состоянии будут вынести оскорбления, если Гарри поднимет свою руку, тогда масса Том застрелит его! Пока ещё ничего не сказано, ничего и не сделано. А после уж будет поздно: тогда уж ничем не поможешь. Вы не захотите заводить судебного процесса с родным братом, а если и заведёте, то всё же не возвратите жизни Гарри. Ах, дитя моё, если б можно было рассказать вам, что я видела!.. Нет! Вы ничего не знаете об этом. Я только одно вам скажу: пошлите за чем-нибудь на плантацию вашего дяди; пошлите туда Гарри с чем-нибудь, или просто ни с чем; дайте только ему возможность уехать отсюда, а потом уже поговорите с вашим братом откровенно и заставьте его удалиться отсюда. Но, ради Бога, не ссорьтесь с ним, не сердите его, чтобы ни случилось. Здесь нет ни одного человека, который мог бы равнодушно смотреть на него: его всё ненавидят. Пожалуйста, дитя моё, поторопитесь этим. Позвольте, я сбегаю и отыщу Гарри; а вы между тем идите в заднюю комнату; я приведу его туда.

Бледная и трепещущая, Нина спустилась в маленькую комнату, куда через несколько минут вошла Мили вместе с Гарри.

-- Гарри! --сказала Нина, взволнованным голосом, - возьми лошадь и свези письмо на плантацию дядюшки Джона. Гарри стоял, сложив руки на груди и потупив взоры. Нина продолжала:

-- Я нахожу необходимым, Гарри, удалить тебя отсюда дня на три, или даже на неделю.

-- Мисс Нина, - сказал Гарри, - теперь наступили на плантации безотлагательные работы, требующие строгого надзора. Несколько дней небрежного присмотра могут произвести большие убытки, и потом будут говорить, что я пренебрегал своим делом, ленился и разъезжал без всякой цели по округу.

-- Если я посылаю тебя, то принимаю на себя всю ответственность и всякие убытки. Дело в том, Гарри, я боюсь что у тебя не достанет терпения оставаться здесь, пока Том гостит у меня. Откровенно скажу тебе, что я боюсь за твою жизнь! Если ты уважаешь меня, то, пожалуйста, распорядись, как можно лучше, работами, и сейчас же удались отсюда. Я скажу Тому, что послала тебя по делу, и между тем напишу письмо, которое ты должен свезти. Это единственное средство спасти тебя. Том имеет столько случаев оскорбить или обидеть тебя, что наконец выведет тебя из терпения; а мне кажется, он решился довести тебя до этого.

-- Уж одно это обидно и оскорбительно, - сказал Гарри, стиснув зубы и продолжая смотреть в землю, - что я должен бросить всё, и бросить только потому, что не имею права защищать вас и ваши интересы.

-- Жаль! Очень жаль! - сказала Нина. - Но, Гарри, не теряй времени на подобные размышления, уезжай отсюда, как можно скорее. - И Нина ласково взяла его за руку. - Ради меня, Гарри, будь добр, будь благоразумен.

Комната, где они стояли, имела продолговатые окна, которые, подобно окнам залы, выходили на балкон и на песчаную дорожку, окаймлённую кустарником. В то время, когда Гарри стоял в раздумье, он вдруг вздрогнул, увидев на дорожке Лизетту с небольшой корзинкой, в которой лежали только что выглаженные дамские уборы. Её статную, маленькую фигуру обхватывало лёгкое голубое платье; снежной белизны платок наброшен был на её грациозный бюст, другой такой же платок накинут был на руку, которою Лизетта поддерживала на голове корзинку. Она весело шла по дорожке, напевая какую-то песенку, и в одно и то же время обратила на себя внимание Тома Гордона и своего мужа.

-- Клянусь честью, я в первый раз вижу такую милашку, - сказал Том, сбегая с балкона на встречу Лизетте. - Здравствуй, моя милая.

-- Здравствуйте, сэр, - отвечала Лизегта своим обычным весёлым тоном.

-- Скажи пожалуйста, моя милая, чья ты такая? Мне кажется, я никогда не видал тебя в этом месте.

-- Извините, сэр, я жена Гарри.

-- Вот что! Гм! У него чертовски хороший вкус, - сказал он, фамильярно положив руку на плечо Лизетты.

Плечо было отдёрнуто в то самое мгновение, как рука Тома прикоснулась к ней и Лизетта, с видом негодования, делавшим её ещё прекраснее, быстро перебежала на другую сторону дорожки.

-- Как, неужели ты не знаешь, что я господин твоего мужа? Будь же поумнее, моя милая! - сказал он, следуя за ней и стараясь взять её за руку.

-- Оставьте меня, - сказала Лизетта, покраснев, и таким голосом, в котором отзывались и мольба и негодование.

-- Оставить тебя, - нет! этого не будет; особливо когда ты просишь так мило.

И он снова хотел положить руку на плечо Лизетты. Надобно сказать, что Гарри, хотя не слышал этого разговора, но угадал его, и довольно верно, по пантомиме, которой был свидетелем. Он смотрел на эту сцену, сжав губы и расширив зрачки. Нина, стоявшая спиной к окну, удивилась выражению лица Гарри.

-- Взгляните в окно, мисс Нина, - сказал он. - Видите ли вы мою жену и вашего брата.

Нина обернулась, и вспыхнула; глаза её разгорелись, и прежде, чем Гарри успел подумать, что ему сказать, как она выбежала на дорожку и взяла Лизетту за руку.

здесь, я не позволю вам этого; а вы не забудьте, что я госпожа в этом доме! Не смейте дотронуться пальцем до неё; пока она находится под моей защитой, она неприкосновенна. Пойдём, Лизетта!

Сказав это, Нина взяла за руку испуганную Лизетту и увела её в дом. Том Гордон до такой степени был смущён порывом гнева в своей сестре, что оставил слова её без возражения; он только посмотрел ей вслед и посвистал.

-- Можно говорить, что ей угодно! Она ещё не знает, что слово и дело, - две вещи, совершенно различные, - проговорил он после свистка и побрёл на балкон, где стоял Гарри, сложив на груди руки; жилы на лбу Гарри налились кровью и раздулись от подавленного гнева.

-- Войди, Лизетта, - сказала Нина, - снеси эти вещи в мою комнату, я сейчас приду к тебе.

-- Клянусь честью, сэр, - сказал Том, входя на балкон и обращаясь к Гарри с самым оскорбительным тоном, - мы все как нельзя более обязаны вам за эту милую игрушку, которую завели вы в здешнем месте!

-- Моя жена не принадлежит к здешнему месту, - сказал Гарри, принуждая себя говорить спокойно. - Она принадлежит мистрисс Ле-Клер, которая недавно получила в наследство плантацию Бельвиль.

-- А! Благодарю тебя за это известие! Может быть, мне вздумается купить твою жену, поэтому совершенно не лишнее знать, кому принадлежит она? Мне же нужна такая женщина. Она может быть хорошей ключницей, не правда ли? Умеет ли она приготовлять белье? Как ты думаешь, к чему она более способна? Я непременно поеду к её госпоже.

Во время этих жестоких слов, Гарри ломал себе пальцы, дрожал всем телом и от времени до времени смотрел то на Нину, то на своего мучителя. Его лицо покрылось мертвенною бледностью; даже губы его побелели. Продолжая держать руки за спиной, он, вместо ответа, устремил на Тома свои большие голубые глаза, и теперь, как случалось это и в другое время, особливо в минуты сильного волнения, гневные черты лица Гарри имели такое сильное сходство с чертами полковника Гордона, что Нина заметила это и испугалась. Том Гордон тоже заметил. Но это только послужило к увеличению его бешенства; злоба и ненависть, сверкавшие в его глазах, были, поистине, ужасны. Два брата, как две наэлектризованные тучи, готовы были разразиться громом и молнией. Нина поспешила вмешаться.

-- Спеши, спеши Гарри! - сказала она. - Поручение, которое я делаю, очень важно. Ради Бога, поезжай скорее!

-- Позвать разве Джима, - сказал Том, - пусть он оседлает лошадь. Где тут дорога в Бельвиль? Я хочу туда съездить.

Он повернулся и начал спускаться с балкона.

-- Стыдись, Том! Ты не хочешь, ты не можешь сделать это. Не грешно ли тебе огорчать меня своим поведением?

Том обернулся, посмотрел на сестру со злобной улыбкой, снова обернулся и ушёл.

-- Поезжай, Гарри, поезжай скорее! Не огорчайся, - тут нет никакой опасности, --прибавила Нина, понизив голос, - мадам Ле-Клер ни за что не согласится.

-- Почём знать! - сказал Гарри, - за деньги чего не делают?

-- В таком случае, я... Я куплю её сама! - сказала Нина.

-- Мисс Нина, вы не знаете в каком положении ваши дела, - поспешно сказал Гарри. - В настоящее время невозможно достать денег на это, тем более, если я удалюсь отсюда на неделю. Быть мне здесь или не быть, - составит большую разницу; тогда как мистер Том в состоянии заплатить тысячу долларов сию минуту. Я не знавал ещё, чтоб он нуждался в деньгах, на удовлетворение своих гнусных желаний. Ужели ещё мало переносил я это иго?

-- Послушай, Гарри, я продам всё, что имею, продам бриллианты, заложу плантацию, но не позволю Тому совершить такой гнусный поступок! Поверь, я не так себялюбива, какою постоянно казалась. Я знаю, для моих интересов ты жертвовал собою; и я всегда принимала эту жертву, потому, что любила исполнять свои прихоти, потому, что была избалованным ребёнком. При всём том, у меня не менее энергии, чем у брата Тома; он затронул меня, и я сейчас же еду к мадам Ле-Клер и делаю ей предложение. Только ты, пожалуйста, Гарри, уезжай отсюда. Тебе не совладать с завистью и раздражением, которые ты возбудил в моём брате; если ты станешь сопротивляться, тогда все и всё восстанут против тебя, и я не в силах буду защитить тебя. Положись на меня... я не такой ребёнок, каким меня считают! Ты увидишь, что я сумею защитить и себя и тебя. Кажется, это идёт мистер Клэйтон, - и прекрасно! Вели подать двух лошадей, и мы сейчас же отправимся к мадам Ле-Клер. Нина отдала приказание с достоинством принцессы, так что Гарри при всём своём волнении не мог не удивиться внезапной перемене, которая произошла во всей её натуре.

-- Вам, - сказал Гарри, понизив голос, - я готов служить до последней капли крови! Но, прибавил он, голосом, который заставил Нину содрогнуться, - мне ненавистны все другие! Мне ненавистна Америка! Я ненавижу её законы!

-- Гарри, - сказала Нина, - ты поступаешь нехорошо, ты забываешься.

-- Я поступаю нехорошо... Я? Неправда! Я принадлежу к классу людей, которых поступки в отношении к другим бывают всегда ещё слишком добры. Лучше было бы, если б ваш отец обратил меня в обыкновенного квартерона и заставил бы работать, как негра, это было бы в тысячу раз лучше, чем дать воспитание и предоставить всякому белому полное право топтать меня ногами. Нина помнила выражение лица своего отца, в минуты гнева, и снова была поражена сходством между его лицом и судорожно стянутым лицом Гарри.

штатам!

-- Послушай, Гарри, - сказала Нина, после минутного размышления, - любовь ко мне ни для кого не должна быть цепью: я дам тебе свободу, это верно, как верно и то, что на Небе есть Бог! Я внесу билль об этом в первое законодательное собрание, и уверена, что билль этот будет утверждён: об этом похлопочут мои друзья. Уезжай же, Гарри! Уезжай, как можно скорей!

Гарри простоял несколько секунд молча, потом вдруг взял руку своей миленькой госпожи, поднёс её к губам, повернулся и ушёл. В это время Клейтон проходил между кустами по извилистой дорожке; но заметив, что Нина занята серьёзным разговором, остановился в некотором расстоянии от балкона. Лишь только Нина увидела его, как с радостью протянула ему руку.

-- Мистер Клэйтон! - сказала она, - вас то мне и нужно! Не хотите ли прогуляться со мной.

-- Подождите же минуту; пока я одеваюсь, нам приведут лошадей.

И Нина, торопливо вбежав на балкон, вошла в комнаты. С минуты приезда Тома Гордона, Клейтон чувствовал себя в крайне затруднительном положении. Он заметил, что молодой человек с первого раза не полюбил его, и не мог скрыть этого чувства, - при всём своём желании. Он находил затруднительным показать вид, что ничего не замечает. Боясь привести Нину ещё в большее замешательство, он не хотел показать, что понимает её положение, не хотел сделать этого даже под прикрытием сочувствия и желания оказать свою помощь; и потому он ждал только от неё хоть одного слова, которое дало бы ему право начать разговор. Он ждал доверия с её стороны. Судя по её откровенности, нельзя было сомневаться, что она заговорит с ним о предмете, имевшем для неё такой глубокий интерес. Нина скоро явилась, и, сев на лошадей, они поехали по той же лесной дороге, которая вела к коттеджу Тома, и там брала направление к плантации Бельвиль.

-- Увидев вас, я обрадовалась по многим причинам, - сказала Нина, - в жизни своей я никогда ещё не нуждалась так в помощи друга, как сегодня. Мне неприятно, что вы были свидетелем сцены вчерашнего вечера, но вместе с тем я радуюсь, что это самое обстоятельство даёт мне возможность поговорить с вами откровенно. Дело в том, что мой брат, хотя у меня и единственный, но в его обхождении со мной не проглядывает и искры родственной любви. Что за причина тому? Не знаю: потому ли, что он завидует любви моего бедного папы ко мне, или потому, что я кажусь капризною, избалованною девочкой, и этим его раздражаю. Я не могу постичь этой причины, знаю только, что он никогда не был добр и снисходителен ко мне на долгое время. Быть может, он и любил бы меня, если б я действовала по его советам: но я создана такою же решительною и своевольною, как и он. Моими поступками никто ещё не управлял, и я не могу признать права, которое брат принимает на себя, права поверять мои действия и управлять моими делами. Я люблю его, но не хотела бы иметь его опекуном. Надо вам сказать, он питает глубокую и самую неосновательную ненависть к Гарри; я не могу представить себе тех неприятностей, которые ожидают меня дома после этой поездки. Какой-то злой дух овладевает и Гарри и Томом, когда они сходятся вместе; они, по-видимому, наполняются электричеством, взрыва которого я жду с минуты на минуту. К несчастью для Гарри, он получил воспитание далеко выше большинства его сословия; доверие, которым он пользуется, возбуждает в нём более обыкновенного чувство свободного человека и даже джентльмена; во всём нашем доме нет никого, кроме Тома, кто бы не оказывал ему расположения и даже почтения. Это-то, мне кажется, всего более и раздражает Тома и заставляет его пользоваться всяким случаем, чтоб обижать и оскорблять других. Я уверена, что брат мой намерен довести Гарри до какого побудь отчаянного поступка; когда я вижу, как страшно они смотрят друг на друга, я трепещу за последствия. Гарри недавно женился на хорошенькой девушке, с которой живёт в маленьком коттедже на краю бельвильской плантации. Сегодня утром Том увидел её, и это, по-видимому, внушило ему самый бесчеловечный план, чтоб оскорбить Гарри. Он грозил отправиться к мадам Ле-Клер, и купить у неё жену Гарри; чтоб успокоить Гарри, я обещала предупредить брата и сделать тоже самое от себя.

-- А вы думаете, что мадам Ле-Клер продаст её? - спросил Клейтон. - Не знаю, сказала Нина, - я знакома с ней только по слуху. Знаю ещё, что она нью-орлеанская креолка, недавно купившая эту плантацию. Лизетта, очень умная, деятельная девушка; благодаря своим способностям и искусству в рукоделиях, она ежемесячно платит своей госпоже довольно значительную сумму. Соблазнится ли она продать Лизетту, получив за неё большие деньги сразу, - не знаю, и не буду знать, пока не испытаю. Во всяком случае, я бы желала откупить Лизетту собственно для Гарри.

-- Я бы не стала опасаться за последствия, если б не была уверена. Во всяком случае, имеют ли они или не имеют серьёзный характер, но я решилась сделать это.

-- Если окажется необходимость в немедленной уплате, - сказал Клейтон, - у меня есть небольшие деньги, которые лежат без всякого употребления; вексель на эти деньги при мне, и его примут с первого взгляда. Я предлагаю вам это, потому что возможность представит наличные деньги может облегчить переговоры. Позвольте и мне принять участие в добром деле; вы этим доставите мне величайшее удовольствие.

-- Благодарю вас, - сказала Нина от чистого сердца, - быть может я не встречу этой необходимости; но если она неизбежна, я приму предложение ваше с тою же готовностью, с которою вы сделали его.

После часовой поездки, Нина и Клейтон приблизились к границам плантации Бельвиль. В дни своей юности, Нина знала это место, как резиденцию старинной и богатой фамилии, с которой отец её был в довольно близких отношениях. Не удивительно, что в настоящую минуту её неприятно поразил вид нищеты, запустения и упадка, проглядывавший во всех частях плантации. Ничего не может быть унылее и печальнее видимого, постепенного разрушения в том, что устраивалось и сооружалось с величайшей заботливостью. Увидев полуразвалившиеся ворота, ощипанный и обломанный кустарник, прогалины в прекрасной аллее, образовавшиеся от вырубки старых деревьев на дрова, Нина не могла подавить в душе своей чувства глубокого уныния.

Между тем лошади подъезжали к лицевому фасаду дома, в котором обнаруживались те же самые признаки неряшества и небрежения. Многие шторы держались на одном только крючке; двери перекосились и врезались в гнилые пороги; деревянные столбы, служившие опорою небольшого навеса, лежали подле крыльца, и розы, когда-то обвивавшиеся вокруг этих столбов, оставлены в величайшем небрежении и расстилались по земле. Балкон был завален всякого рода хламом, ящиками различных величин, сёдлами, тряпьём и другими предметами, образовавшими удобные уголки для приюта и укрывательства, уголки, в которых до полдюжины маленьких негров и три - четыре собачки играли в прятки, с величайшим удовольствием и шумом. Когда Нина и Клейтон остановились у крыльца, вся эта шумная ватага выстроилась в ряд, оскалила зубы и с любопытством смотрела на приезжих. Ни одному из этих маленьких созданий не пришло даже в голову подержать лошадей или ответить на вопросы приезжих. Они попеременно посматривали то друг на друга, то на незнакомых путников, и скалили свои белые зубы. Наконец какой-то оборванный лакей, с половиною соломенной шляпы на голове, призывом Клейтона поднят был на ноги; он взял лошадей, разумеется, одарив сначала толчками всю группу ребятишек, которые до такой степени были невежливы, что даже не пригласили джентльмена и леди пожаловать в комнаты. После такого увещания, Нина и Клейтон, предшествуемые ребятишками, вошли в комнату на право от главной залы. В комнате этой, по-видимому, всё находилось в недоконченном состоянии. Половина занавесей навешена была на окна, между тем, как другая половина валялась по стульям. Сырые, покрытые плесенью шпалеры местами были оторваны от стен, приготовленных для новой оклейки; несколько полуразвернутых кусков дорогих шпалер лежало на столе, заставленном остатками старого, неоконченного завтрака; на нём были тарелки, куски хлеба и сыра, грязные стаканы и пустая бутылка. Трудно было найти стул, не покрытый толстым слоем пыли. Нина послала свою карточку с одним из маленьких шалунов, которому на половине лестницы вдруг пришла фантазия спуститься вниз по перилам. Неудивительно, что во время этой операции, карточка выпала из рук и вся группа шалунов опрометью бросилась к ней, отбивая друг у друга честь снести её на верх. Порывы их усердия были остановлены внезапным приходом лакея в полушляпе, который, по убедительной просьбе Нины, вмешался в крикливую толпу и рассеял её. Как стадо ворон, с говором и криком, они разлетелись по разным частям залы, между тем, как лакей поднял карточку и с беспредельным радушием, озарявшим его лоснящееся чёрное лицо, пошёл на верх, оставив Нину и Клейтона дожидаться внизу. Через несколько секунд он воротился.

-- Миссис просит молодую леди пожаловать на верх, - сказал он.

Нина торопливо пошла за ним, оставив Клейтона на целый час одиноким существом в пустой, заброшенной комнате. Наконец она воротилась в величайшем одушевлении.

-- Дело кончено! - сказала она, - купчая будет подписана, лишь только мы пришлём её.

-- Благодарю вас, - сказала Нина, - но теперь, ради Бога, уйдёмте отсюда. Видали ли вы когда-нибудь такое опустелое место. Я помню время, когда дом этот казался настоящим раем, полным любезных и милых людей.

-- Скажите, что это за особа, с которой вы вели переговоры? - спросил Клейтон на обратном пути.

ост-индским платком; говорит она в нос более, чем это принято у французов, и беспрестанно размахивает жёлтым носовым платком. Бедняжка! Несколько раз она повторяла, что у неё болели зубы, что в течение недели ни одной ночи она не спала, и что поэтому в отношении к её наряду не должно быть взыскательным. Мне нравится в этих французах одна черта: они, как говорится, всегда ravis de vous voir, всегда остаются при убеждении, что чему быть, того не миновать; эта добрая дама была очень любезна; сейчас же приказала очистить для меня стул от разного хлама и пыли. Комната, как и все другие в её доме, представляла собою картину страшного беспорядка. Мадам Ле-Клер оправдывала такое состояние невозможностью найти рабочих, которые бы сумели сделать что-нибудь порядочное; поэтому-то всё и оставалось в ожидании какого-нибудь сильного потрясения. Во всем этом хаосе преспокойно и в большом обилии ползают какие-то чёрные букашки, которые, мне кажется, когда-нибудь, как саранча, нападут на эту добрую женщину и источат её! Бедная! Бедная! Здешний край ей не нравится, и она с грустью вспоминает о Луизиане. Не смотря на её табачную наружность и на жёлтый носовой платок, у неё развит вкус к прекрасному: она с чувством говорит об олеандрах, миртах и жасминах своего родного штата.

-- Желал бы я знать, с чего вы начали свои переговоры? - сказал Клейтон, засмеявшись после этого описания.

же рассказала сентиментальную историю о любви Лизетты и Гарри; ведь я знаю, французы чрезвычайно любят всё сентиментальное. Старушка растрогалась, утирала чёрные глаза свои, вытягивала крючковатый нос, как бы отдавая дань моему красноречию, называла Лизетту своим enfantmignon (деточкой) и в заключение прочитала мне маленькую лекцию о нежной страсти; эту лекцию я приберегу, на будущее время.

-- В самом деле! - сказал Клейтон, - я был бы в восторге, если б вы повторили её.

-- О, нет! Я вам только одно скажу, что, устроив это дело, и вырвавшись из этого опустелого дома, я чувствую себя в самом лучшем настроении духа! Видали ли вы когда-нибудь такое скучное место? Скажите, отчего это, если мы переселяемся сюда на Юг, то всё, по-видимому, приходит в разрушение? Я заметила эту перемену во всей Виргинии. Здесь как будто всё останавливается в своём прогрессе, и подвигается не вперёд, а назад. На Севере совсем другое дело. Однажды, во время вакаций, я отправилась в Нью-Гэмпшэйр. Надо вам сказать, что это страшно бесплодная страна, гористая и песчаная, а между тем там все живут, если не в изобилии, то, по крайней мере, в довольстве. У них такие маленькие, но уютненькие, чистенькие домики! Всё окружающее их носит отпечаток особенной заботливости и комфорта, не смотря на то, что земля их и вполовину не так хороша, как наша. Там есть такие места, где кроме камня ничего не видно. Там и зима, мне кажется, продолжается не меньше девяти месяцев. Эти янки всё принимают в расчёт. Если чьё поле каменисто, тот непременно найдёт случай продавать камни и извлекать из этого выгоду; перенося морозы в течение длинной зимы, они торгуют льдом и получают барыши. Они, так сказать, живут, извлекая выгоды из своих невыгод!

-- А мы беднеем, расточая свои выгоды, - сказал Клейтон.

-- Знаете ли, мистер Клэйтон, что быть приверженцем партий аболиционистов считается у многих страшным преступлением? - сказала Нина. - Что касается до меня, то я имею особенное расположение принадлежать к этой партии. Быть может это потому, что у меня капризный характер, или потому, что я не люблю веровать в чужие убеждения. Если вы никому не скажете, я объявлю вам моё мнение: я не верю в законность невольничества.

диспуты. Между прочим, я слышала вот что: " О, какое было бы блаженство, если б перевезти всех этих африканцев сюда и обратить их в христианскую веру"! Чтобы придать несколько одушевления беседе и изумить их, я заметила, что, по моему мнению, для этих африканцев легче обратить нас в язычников.

-- Ваше замечание весьма справедливо, - сказал Клейтон, - нет никакого сомнения, что общество, устроенное на этих основаниях, постоянно будет клониться к варварству. Такое устройство будет препятствовать общему воспитанию белых, и, доводя до нищеты более бедные сословия, обогащать весьма немногих.

-- Прекрасно; к чему же нам иметь подобное общество? - сказала Нина, - почему не уничтожить его сразу?

-- Подобный вопрос легче предложить, чем ответить ни него. Законы против эмансипации весьма строги. Но, я думаю, что каждый плантатор должен иметь это в виду на будущее время, и, сообразно с этим, воспитывать своих слуг. Вот это-то я и стараюсь ввести на моей плантации.

-- В самом деле! - сказала Нина, посмотрев на Клейтона весьма пристально, - ваши слова напомнили мне о том, что сама я хотела сказать. Вообще говоря, моя совесть не тревожит меня относительно участи моих слуг, потому что они служат мне, как стали бы служить во всяком другом месте. Но что вы скажете, например, на счёт Гарри: он прекрасно образован, и я знаю, что во всяком другом месте он был бы счастливее, чем здесь. Я всегда понимала это, но серьёзно подумала об этом только недавно; я намерена освободить его при первом законодательном собрании, и при этом случае буду просить вашей помощи.

-- Когда я гостила в Северных Штатах, там были люди, которые считали нас не лучше шайки грабителей. Само собою разумеется, я защищала наши учреждения, не уступая моим противникам ни на волос. Это, однако ж, заставило меня задуматься; и результатом моих дум было то, что люди, которых мы заставляем работать на нас, очевидно, могут сделать для себя что-нибудь лучшее. Возьмём для примера Мили, которая принадлежит тётушке Несбит, потом Гарри и Лизетту. Кажется, ясно, что если они могут поддерживать и себя, и частью нас, то, без всякого сомнения, в состоянии будут поддерживать одних себя. Лизетта платила своей госпоже по восьми долларов в месяц, и кроме того содержала себя.

-- Прекрасно; и вы думаете, что тётушка Несбит намерена следовать вашему примеру?

-- Нет; в этом отношении она далека от меня! Она до такой степени довольна каким-нибудь трактатом в роде: "Проклятый Ханаан", что будет брать от Мили по десяти долларов в месяц в течение года с совершенно спокойною совестью. Вы знаете, что некоторые люди имеют обыкновение приписывать свои поступки предопределению судьбы. Тётушка Несбит принадлежит к числу этих людей. Она всегда называет предопределением, что негры привезены сюда, и предопределением, что мы должны быть госпожами. Поверьте, что пока тётушка Несбит жива, Мили не получит свободы. А между тем, я скажу вам, хотя это и не совсем великодушно с моей стороны, но я сама решилась оставить Мили при себе, потому что она такая добрая и составляет для меня такое утешение. Я имею к ней более расположения, чем к тётушке Несбит. Мне кажется, если б Мили получила такое воспитание, как мы, она была бы великолепною женщиною, была бы настоящею Кандас, эфиопской царицей. В некоторых из старых негров есть много любопытного и интересного. Мне всегда приятно было сближаться с ними: многие из них так остроумны и оригинальны! В настоящую минуту я желала бы знать, что подумает Том, узнавший, что я так неожиданно его предупредила. Я уверена, поступок мой его рассердит.

-- А может быть, он не имел серьёзного намерения сделать что-нибудь в этом роде, - сказал Клейтон. - Быть может, он сказал это в шутку, хотел похрабриться.

В эту минуту по лесной дороге послышался стук лошадиных подков, и вскоре показался Том Гордон, сопровождаемый другим мужчиной, с которым весьма серьёзно разговаривал. В лице этого человека было что-то особенное, отталкивающее с первого взгляда. Он имел невысокий рост, крепкое, хотя и худощавое телосложение; черты его лица были тонки и резки; его волосы и брови - густы и черны; стекловидные, бледно-голубые глаза представляли резкий контраст с тёмными зрачками. В выражении этих глаз было что-то суровое и холодное. Хотя он и был одет джентльменом, но одежда не могла скрыть в нём человека грубого, невежественного; эти качества обнаруживались в нём с первого взгляда, как обнаруживается грубое дерево из-под какой бы то ни было краски и лака.

-- Здравствуй, Нина, - сказал Том, остановив свою лошадь и сделав товарищу знак, чтоб он последовал его примеру. - Позволь представить тебе моего друга, мистера Джекила. Мы едем с ним на плантацию Бельвиль.

-- Желаю вам приятной прогулки, - сказала Нина, и тронув поводья, быстро проскакала мимо их. Несколько секунд спустя, она гневно посмотрела им в след, и потом, обратившись к Клейтону, сказала: - Я ненавижу этого человека.

-- Кто он? - спросил Клейтон.

-- Действительно, лицо этого господина весьма непривлекательно, - сказал Клейтон, - но всё же я бы не решился произнести такой приговор.

-- Том из хорошего сделался дурным и теперь имеет какое-то особенное влечение ко всему дурному, - продолжала Нина, следуя за нитью своих размышлений и не обращая внимания на замечание Клейтона. - Его можно сравнить с хорошим вином, которое чуть подпортится и уже обращается в уксус. Но товарищ Тома, мне кажется, не имеет и понятия о хорошем.

-- Удивляюсь, право, как вы можете говорить так положительно о человеке, которого видите в первый раз, - сказал Клейтон.

-- О! - сказала Нина, принимая свой обычный весёлый тон, - разве вы не знаете, что девицы, собаки и другие создания низшего разряда, одарены способностью угадывать людей? Этой способности лишены все возвышенные существа, подобные вам; - она принадлежит исключительно нам, бедным созданиям, которые вполне полагаются на свой инстинкт. Смотрите же, берегитесь!



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница