Хижина дяди Тома (переработка Арабеллы Пальмер).
Пятое утро. Том и Ева

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Хижина дяди Тома (переработка Арабеллы Пальмер). Пятое утро. Том и Ева (старая орфография)

ПЯТОЕ УТРО 

ТОМ И ЕВА

Госпожл Пальмер. Прошло два года с тех пор, как Том находился у Сен-Клера. В это время Ева много выросла, и детская дружба ребенка к невольнику увеличивалась постепенно. Что касается Тома, то он любил ее как существо слабое, нежное и одаренное трогательною чувствительностью, приближавшею ее к ангелам. Обожанье и нежность его к Еве походили на обожанье и нежность, питаемые к Божьей Матери и Предвечному Младенцу Иисусу матросом, носимым бурею по взволнованному морю. Неизъяснимой радостью было для Тома предупреждать фантазии и невинные желания Евы. С утра, на рынке, глаза его с безпокойной заботливостью искали самых редких и благовонных цветов для букета маленькому другу; точно также искал он самого золотистого апельсина или румяного персика. О, каким восторгом, всегда имевшим для него прелесть новизны, бывал он проникнут, когда в полуотворенную дверь он замечал белокурую Еву, ожидавшую его возвращения, и слышал младенческий её голос:

- Дядя Том! что ты мне приносишь сегодня?

Но и Ева не оставалась в долгу перед Томом. Хотя она была еще ребенок, однако уже читала так толково и с такой выразительностью, что трогала до глубины души невольника. Дивная воля Провидения! Сначала Ева хотела только доставить удовольствие бедному невольнику, как вдруг сама запылала священной любовью к Библии. Она полюбила Библию преимущественно потому, что священная книга эта отвечала благородному вдохновению её чувствительной и пламенной души.

Однако страшный летний зной принудил выехать из города всех, кто имел возможность дышать в деревне свежим приморским воздухом. Сен-Клер один из первых со всем семейством переехал на свою дачу, построенную на берегу озера Поншартрена.

Прелестное это жилище было окружено легкими и красивыми бамбуковыми балконами и лежало среди обширного сада. Из окон гостиной виднелись тысячи величественных деревьев и превосходных тропических цветов, среди которых змеилось множество дорожек, ведущих к самому берегу озера, поверхность которого, слегка волнуясь, отражала свод неба, как-бы качая его.

Однажды, летним утром, под навесом цветов и земли, на берегу озера, Том и Ева сидели на мшистой траве; Библия лежала на коленях девочки, но последняя не спешила, против обыкновения, начать чтение.

Дядя Том, удивленный, несколько минут ожидая чтения священной книги, робко поднял глаза на молодую госпожу, не смея спросить о причине этого молчания; но Ева тотчас поняла его тайное нетерпение и сказала ему, вынимая из рабочей корзинки распечатанное письмо, адрес которого написан был ученическим, но круглым и смелым почерком:

- Ты знаешь, дядя Том, что, по моей просьбе, папа писал от твоего имени к тетушке Хлое. Вот ответ, написанный господином Жоржем Шельби.

- Господином Жоржем! - воскликнул Том, с признательностью подымая глаза к небу.

- Он пишет, что тетушка Хлоя, разставшись дружески с семейством Шельби, нашла себе место с очень хорошим жалованьем у кондитера в Люисвиле, так как она большая мастерица делать пирожки, и теперь хлопочет собрать деньги на выкуп дяди Тома.

- Бедная Хлоя! - прервал со слезами невольник.

- Он пишет еще, - продолжала Ева, - об успехах Моисея и Джозефа, и что дочь, которую ты оставил в пеленках, бегает теперь по всему дому под наблюдением всего семейства вообще, а Салли в особенности. Наконец остаток письма содержит описание занятий Жоржа, известие о рождении четырех жеребят и уверение в приязни господина и госпожи Шельби, искренно желающих возвращения Тома в Кентукки.

Письмо это, написанное простым, безыскусственным языком, показалось дяде Тому совершенством.

- О, милая барышня, пожалуйте мне письмо господина Жоржа! - воскликнул он, - я хочу читать и перечитывать его, добрая барышня.

- Охотно, Том, а после мы велим обделать его в рамку.

- О, милая, дорогая моя барышня! - воскликнул Том, глубоко тронутый.

- Но прежде всего мне хотелось бы услышать от тебя рассказ об удалении твоем из родной хижины; ты никогда мне об этом не говорил. Кажется, что тебя любят в Кентукки точно так-же, как и здесь.

- Охотно исполню все, чего вы желаете. Кѵпец должен был придти взять меня из хижины; я сидел, подперши руками голову и держа раскрытую Библию на коленях; тетушка Хлоя стояла против меня, и мы оба молчали. Было еще рано, и дети спали вместе на своей постели, т.-е. в сундуке на колесах.

Я встал и пошел взглянуть на своих детей. "Последний раз!" - сказал я сам себе. Хлоя ничего не говорила, только усердно гладила утюгом толстую мою сорочку, которой совсем не нужно было гладить; потом быстро остановилась, села и начала рыдать.

" - Знаю, - говорила она, - что надо покориться; но Боже мой! я не в состоянии! по крайней мере, еслибы я хоть знала, куда тебя поведут, бедняжка, и как будут обращаться с тобой! Хотя барыня и говорит, что постарается выкупить тебя через год или два, однако оттуда никто не возвращается...

" - Есть и там Господь Бог, точно так же как и здесь, Хлоя!

" - Может быть, - отвечала тетушка Хлоя, - но Бог посылает иногда тяжкия испытания.

" - Я в руках Божиих, - сказал я, - да будет так, как Господь захочет, и благодарю Его за то, что Он не допустил продать тебя и детей, а только одного меня. Вы останетесь здесь в безопасноcти, а я уверен, если что со мной случится, то Он подаст мне помощь. Всегда мы, однакож, должны быть признательны за ласки оказанные нам барином, - прибавил я.

" - За ласки! - отозвалась Хлоя, - не много я вижу этих ласк! Барину не следовало, Том, продавать тебя, который был так верен ему, что о его пользе хлопотал прежде, чем о своей собственной, и более заботился о нем, чем о своей жене и семействе.

" - Хлоя, - отвечал я, - не говори так в последния, может быть, минуты, которые осталось нам провести вместе. Не люблю слушать ни одного слова против барина. Я его носил на руках ребенком. Но он за то кормил Тома, дал ему хижину, одевал, всегда был добр, и я уверен, что еслиб только было можно, он бы не продал меня.

Вскоре вошла барыня, и тетушка Хлоя неохотно подала ей стул, но взволнованная госпожа Шельби этого не заметила; бледная, она молча смотрела на нас, потом закрыла лицо руками и сказала, глотая слезы:

" - Том, я пришла сюда, чтобы...

" - О, Боже мой! не плачьте так, сударыня, не плачьте, - сказала тетушка Хлоя, которая тоже начала рыдать. И все мы проливали слезы вместе, барыня и невольники.

В это время вошел купец и воскликнул гневно:

" - Ну, что, негр, готов ли ты?

Тогда дети проснулись и догадались, что должны разлучиться с отцом.

Здесь Том не мог удержаться от слез.

- Ах, прости меня, дядя Том! - воскликнула Ева, рыдая, - жалею теперь о моем нескромном любопытстве.

- Я скоро окончу, барышня, - отвечал Том с усилием. - Барыня подошла к купцу и с жаром говорила ему; бедное мое семейство вышло к самой повозке, которая должна была везти меня. Все невольники собрались проститься с дядей Томом.

" - Ах, как же мне грустно, что здесь нет господина Жоржа! - сказал я.

"Мы поехали, но через несколько минут я услышал топот скачущей лошади, и вдруг господин Жорж вскочил на повозку и со слезами начал меня крепко обнимать.

" - О, господин Жорж, мне теперь очень легко на сердце, потому что я не уехал, не простившись с вами.

Увидев у меня на ногах цепи, он начал кричать: "О, ужас! о, позор! я убью купца!" Но я его успокоил. Тогда молодой барин сказал мне: "Том, я привез тебе мой собственный доллар". Я отказался, но он настаивал: "Я требую этого, дядя Том; тетушка Хлоя посоветовала мне просверлить в нем дырочку и протянуть шнурок, чтобы ты мог скрытно носить его на шее. Я же сказал тетушке Хлое, что, как вырасту, непременно велю выстроить для дяди Тома большую, светлую хижину с ковром. О, я желаю видеть Тома счастливым!"

Когда Жорж сел снова на лошадь, то воскликнул: "Стыжусь за свое отечество! До свиданья, дядя Том! смотри всегда смело и не теряй бодрости!"

" - Да благословит тебя Господь! - сказал я, смотря на него с нежностью. - В Кентукки не много тебе подобных!"

Здесь дядя Том остановился. Не сделав ни одного замечания об этом грустном рассказе, Ева утерла полные слез глаза, взяла Библию и прочла следующее: "Я видел реку, воды которой блистали, как кристалл, и с которыми смешивалось пламя".

- Что, барышня?

- Разве не видишь? там! - отвечала девочка, указывая на прозрачную поверхность вод, отражавших золото и пурпур неба.

- Я думаю, что это правда, барышня, - сказал Том и запел:

- Где же по-твоему, дядя Том, находится священное отечество или Новый Иерусалим? - спросила Ева.

- О! очень высоко над облаками...

- Мне кажется, что я его вижу. Смотри на эти облака: они словно огромные жемчужные портики, а далеко-далеко за ними все вокруг золотое. Спой мне наш любимый гимн блестящие духи.

Негр запел тотчас:

- Я их видела, дядя Том, - сказала Ева. Том не изъявил ни удивления, ни сомнения; еслибы Ева сказала ему даже, что посещала небо, то он счел бы и это правдоподобным.

- Я часто вижу во сне этих духов, - сказала девочка.

И глаза её полузакрылись, когда она шептала тихим голосом:

Когда пролетают они по воздуху, держа свои зеленые пальмы, -

Тогда открыты двери блестящого небесного свода. 

- Я пойду к ним, дядя Том, - прибавила она.

- Куда, барышня?

- Пойду к блестящим духам, - повторила девочка, - и это будет скоро, Том.

Том почувствовал как-бы удар в сердце. Он вспомнил, что вот уже полгода ручки Евы постепенно худели; что кожа её сделалась прозрачнее, а дыхание стало отрывистее. Прежде она без устали бегала и резвилась по целым часам в саду, а теперь едва несколько минут могла забавляться этим. Поразительный упадок сил девочки ускользнул от внимания бедного негра, который слишком любил Еву, чтобы наблюдать за этим.

В это время в роще раздался голос Офелии:

- Ева! Ева! уже роса падает: в этот час ты уже не должна играть на дворе.

Том с Евой поспешили войти в комнаты.

На другой день приехал брат отца Евы, Альфред Сен-Клер с двенадцатилетним сыном своим Генрихом провести несколько дней в кругу родных на даче у озера.

К вечеру дети собрались ехать верхом.

Том подвел к балкону любимого белого пони Евы, кроткого и красивого, а тринадцатилетний мулат привел небольшую вороную арабскую лошадку, недавно купленную отцом Генриха за дорогую цену.

- Что это значит, Додо, ленивец! - вскричал гордый мальчик, заметив несколько пятен на шерсти лошадки, - ты не чистил ее сегодня утром?

- Извините, сударь, я чистил, - отвечал мулат с покорностью, - но она сама выпачкалась.

голосом: "Господин Генрих!.."

Но Генрих прервал ответ Додо ударом хлыста по лицу; потом, схватив мальчика за плечи, он принудил его стать на колена и бил до тех пор, пока сам не утомился.

- Как ты можешь быть таким жестоким и безчеловечным против бедного Додо? - сказала Ева, придя под конец этой сцены.

- Жестоким! безчеловечным! - повторил молодой Генрих. - Что ты хочешь этим сказать, милая Ева?

- Не надо меня называть милой Евой, когда ты поступаешь подобным образом.

- Если и лжет, то потому, что он тебя боится. Ты обошелся с ними дурно без всякой причины.

В это время Додо подвел обеих лошадок.

Молодой мулат стоял возле лошади Евы, пока Генрих, разобрав поводья, подал их хорошенькой своей кузине. Но Ева, поворотясь грациозно к молодому мулату, ласково сказала ему:

- Ты добрый мальчик, Додо, благодарю тебя.

- Отчего ты не любишь Додо?

- Любить Додо? - воскликнул молодой плантатор. - Надеюсь, кузина, что и ты не любишь своих невольников?

- Напротив, я их люблю.

Госпожа Пальмер. Довольно на сегодня, милые дети; завтра познакомимся с маленькой негритянкой очень злого характера, которая, однакоже, в конце начнет занимать вас и понравится вам.