Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон.
Глава вторая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон. Глава вторая. (старая орфография)

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Чувствования и признательность Феликса. Его горесть и опасение. Он претерпевает голод и жажду. Ропот. Неожиданное вспомоществование. Равнина и ручей. Птичьи яйца. Феликс зажигает огонь. Тыковник. Агути (животное.) Феликс засыпает на дереве. Река. Гора. Рушившаяся надежда. .

Думаю, милые дети, что вы довольны, видя Феликса на твердой земле в безопасности. Я заставлю его говорить самого и дать вам отчет в том, что он мыслил и делал, когда пришел в себя от безчувствия, причиненного ему ужасом. Он описал все случившееся с ним со времени кораблекрушения. Эта рукопись у меня, и я намерена извлечь из нее некоторые статьи для употребления вашего.

Я, говорит он, лежал на песке без чувстве и движения; но ласки верного моего Кастора возвратили меня к жизни. Сие доброе животное, изнемогши от усилий спасти меня от потопления, лизало мои руки, лицо, и тогда только сие оставило когда увидело, что я открыл глаза. Первое движение моего сердца обращалось к Богу, избавившему меня от видимой смерти. Я пал на колена, благодаря за сие Всевышняго; чувствовал истинное удовольствие, что существую еще в мире, и обнял доброе животное, спасшее меня, по воле милосердого Провидения, от ярящихся волне морских.

платье: но я изнемогал от жажды. Кастор, также ее чувствовавший, выл подле меня, высунув язык свой. Я обращал вокруг себя смутные взоры, и видел токмо на песке, меня окружающем, крутые утесы, кои казались мне неприступными. Вдруг Кастор быстро побежал от меня; я тщетно кликал его: он не хотел меня слышать и изчез. Тогда подумал я, что лишился сотоварища своего нещастия - и слезы ручьями полились из глаз моих. Меня мучат голоде и жажда, а я не имею средстве удовлетворить им. Престаю почитать жизнь за дар небесный и ропщу на Бога, ее спасшого. Целый час прошел в толь печальном состоянии. Наконец прибежал мой Кастор, весьма ободрившийся. Прыгая вокруг меня и ласкаясь, он, тряся своими ушами, смочил водою руки мои; из чего я заключил, что сие животное, по внушению инстинкта, открыло за скалами источнике пресной воды. - Тогда особенно мучила меня жажда. Я вскочил с своего места, и лаская сотоварища своего нещастия, бежал за ним. Собака ускорила меня, и потом возвратясь, вилась около меня, как бы приглашая за ней следовать. Я пошел и вскоре увидел род пещеры, имевшей весьма узкое отверстие. Кастор, хоть с трудом, но первый вошел в него; а потом вполз туда и я: при чем ужаснулся безмолвия и мрака в сем подземельи, опасаясь змей и других ядовитых насекомых, так, что еслиб не мучила меня жажда, яб непременно возвратился. Наконец увидел я слабый свете, проникавший сквозь разселину в скале, который открыл мне длинный ходе поде землею, нечувствительно расширявшийся. Чем более подавался я вперед, тем своде делался выше, так что я уже мог итти за Кастором, служившим мне проводником. Чрез четверть часа увидел я широкое отверстие, и устремился туда, желая как можно скорее вытти из сего места, столь печального. Не могу выразишь моего удивления и радости, кои ощутил я увидев себя на прекрасной равнине, покрытой неизвестными мне травами и растениями и ограничиваемой чрезвычайно высокими деревьями. По дерну, изпещренному цветами, извивался ручеек. Я побежал к нему, и черпая пригоршнями воду, утолил жажду свою, умылся, и таким образом освежившись, мог подумать о своем положении. Тогда оно было уже не столь жестоко; ибо это прелестное место обещало мне все потребное для жизни, чего я прежде не смел надеяться, будучи выброшен на песчаной, безплодной берег. Удивляясь попечительности Провидения, я начале укорять себя за ропот свой, и просил в том прощения у Бога, умоляя Его покровительствовать мне как слабому, безпомощному ребенку.

Наступил вечер я умирал от голода, и не имел ничего такого, которое можноб было есть со вкусом. Почему вырвал несколько кореньев, но они были жестки и горьки. - Кастор также нуждался в пище, и оба мы, простершись на траве, лежали в чрезвычайном изнеможении. Наконец заснули, и сон, вместо пищи, подкрепил несколько силы наши. Мы проспали целую ночь, и по пробуждении опять почувствовали голоде. Я подошел к некоторым деревьям; и привычка, приобретенная мною взлезать на мачты без помощи веревок, была мне весьма полезна на сей случай: ибо я щастливо взобрался на вершину одного густолиственного дерева. Однакожь такой труде мой не вознаградился: я не нашел там никакого плода; слез назад и заплакал. Но, видя, что слезы ни сколько не облегчают моего страдания, я ободрился и полез на многия другия деревья - также не имея ни малейшого успеха. Наконец на одном из них заметил я птичье гнездо, весьма искусно устроенное, в густую. Но что мешает мне испечь их? подумал я? в кармане у меня есть огниво и труте; можно найти сухого хвороста и развести огонь. Положу яйца в золу, и они скоро сварятся так, как мне надобно.

В сей мысли я положил их в платок, и опасаясь разбить, слез осторожно с дерева на землю. Потом сел и начал прилежно искать в карманах; о чем прежде и не думал. Я нашел в них огниво и трут, который будучи в жестяной коробочке, не мог намокнуть; довольно большой нож, клубок ниток и кубарь. Сей последний был любимою моей игрою; но тогда я не хотел даже взглянуть на него: ибо тогда игра на ум не приходила. И так я начал искать хворосту и сухих листьев; высек огонь, раздул его; зажег хворост; скоро превратил оный в золу, положил в нее яйца и с нетерпением дожидался, когда они сварятся. Тут только заметил я, что при мне не было моего Кастора: подумал, что он также побежал искать себе пищи и не замедлит возвратиться. В короткое время яйца испеклись; я четыре из них съел с большим аппетитом, хотя и не мастер был в поваренном искусстве. Также съесть хотел я и остальные два; но подумав, что, может быть, уже опять не найду их, решился зберечь к ужину, хотя и чувствовал, что не совсем еще удовлетворил своему голоду.

большие плоды походили на арбуз, или, лучше сказать, на тыкву, и найденным на земле суком сшиб одну из них. Кора на сем плоде была столь тверда, что я ножем своим с трудом мог отделить небольшой кусок оной. За нею находилось мягкое желтоватое вещество, столь неприятное вкусом, что я не мог есть его: почему отбросил от себя этот плод и был очень раздосадован - как вдруг увидел возвращавшагося Кастора. Рыло у него было окровавлено; он влек животное, которое задавил и уже съел отчасти. Это зрелище причинило мне истинную радость. Я ласкал свою собаку, и как она была уже сыта, то мне не трудно было отнять у ней её добычу. потом, как умел, освеживал я сего животного, которое было величиною с зайца, но имело голову похожую на свиную. Кончив это, я побежал к разложенному огню, который еще не потух под золою; набрал самых крупных угольев и начале на них жарить заднюю ногу Касторовой добычи. Мясо было бело, как у кролика, но весьма сухо; однакож это не помешало мне есть его с большим аппетитом. От времени до времени пил я из ручья воду; но как черпал пригоршнями, то не мог совершенно напиться. Тогда пришла мне в голову щастливая мысль, и я побежал за плодом, который прежде отбросил было с таким презрением; ножем своим распространил в нем отверстие, и таким образом сделав роде бутылки, побежал к ручью, зачерпнул воды и уже напился вдоволь. При чем был тем довольнее своим изобретением, что мог из сего плода делать разные другия полезные вещи.

Жар и насыщение склонили меня ко сну. Я лег поде дерево, и Кастор расположился при ногах моих. Не знаю, долго ли спал я, а знаю только то, что по пробуждении почувствовал себя совершенно укрепившимся. Начал помышлять, что надлежало мне делать, и вот что говорил самому себе: "я совершенно один в стране совсем мне неизвестной, и если здесь останусь, то могу умереть с голоду. За сими деревьями видна высокая гора; дай взойду на вершину её, обозрю окрестность, увижу дома и людей. Они конечно сжалятся надо мною и дадут мне хлеба. Представлю им себя в услуги: ибо хочу лучше для них работать, нежели быть так оставленным, не будучи в состоянии, по малолетству и безсилию, удовлетворять своим потребностям" Я всегда желал быть самим господином и никому не повиноваться. О! сколь я был глуп в то время! Ныне я иду, куда хочу, - однакожь никогда не был нещастливее теперешняго. О матушка! матушка! еслиб я мог к тебе возвратишься, то с каким бы удовольствием исполнял все твои приказания! так, я своим упрямством справедливо заслужил теперешнюю участь свою, и при сей мысли слезы ручьями полились из глазе моих. Наконец я ободрился несколько, решась на другой день итти на гору, и если увижу-какое нибудь жилище, то спешить туда. Я думал также запастись провизией, почему повесил на суке остаток своего жаркого, бросив собаке остальное неизжарившееся. Потом начале искать яйц, из коих нашел в одном гнезде четыре, а в другом пять. Снова развел огонь и испек их для предположенного на другой день путешествия. Солнце село уже, когда я кончил все сие. Я начале совершать вечернюю свою молитву и располагался заснуть на дерне, как то сделал накануне, - но вдруг представилась мне мысль, наполнившая меня ужасом. Я вообразил себе, что какой нибудь дикой, голодной зверь во время сна моего нападет на меня и заест. Тщетно тогда, думал я, Кастор будет защищать меня зубами своими: лев иди медведь гораздо его сильнее, и мы конечно оба сделаемся жертвами сих животных. И так в сей мысли я не находил иного средства избежать опасности, как взлесть на самое высокое дерево; сделал это, скрывшись в густоте листьев, и сел на толстой сук, из коих один имел у себя за спиною. Ноги мои также были довольно хорошо уперты. Однакож, не взирая на все сие, я не почитал еще себя совершенно безопасным от падения: почему отвязав подвязки, связал их и прикрепился ими ко пню сего дерева. Но не смотря на все сии предосторожности, я долго еще не мог заснуть от страха, заботясь впрочем также и о бедном сотоварище моего нещастия, которого никак не мог спасти от зверей, может быть, вдесятеро его сильнейших. Однакожь напоследок я заснул, мысленно со вздохом стремясь к сочеловекам, которые далиб мне кров, покой и пищу.

Кастор, не разделявший со мною ни моего опасения, ни безпокойства, спал глубоким сном; однакожь первый проснулся и прыгал около меня, как бы уведомляя, что пора было итти. Тогда только, когда занялась утренняя заря, следовательно было самое благоприятное время отправиться в путь. Я изготовился к тому: обернул оставшееся мясо в большие древесные листья и завязал в платок; разложил яйца по карманам; наполнил водою тыкву, повесил ее на ссученных нитках за плеча и отправился. Кастор же с своей стороны, съев остаток своей добычи, весело следовал за мною. Впрочем я не забыл Бога, и в теплейших молитвах просил Его благословить путь мой.

трава становилась отчасу выше и наконец сделалась столь высоко, что была мне по плеча. Из нее от времени до времени вылетали испуганные мною птицы; и это заставило меня заключить, что тут находились их яйца. Мне легко было поймать некоторых из птиц сих, едва летавших; но я оставил сие, будучи преодолеваем желанием найти людей, и опасение опоздать препятствовало мне разсматривать предметы меня окружавшие. В конце долины встретил я препятствие, которое мог бы предвидеть, еслиб был поопытнее. Это была прекрасная широкая река, которую необходимо надлежало переплыть, дабы достигнуть горы. Кастор бросился в нее и в минуту очутился на другом берегу. Я с своей стороны также не замедлил за ним следовать, холя ширина реки превосходила силы мои; но я надеялся, что собака поможет мне в моем изнурении. Однакож на сей разе мне не нужна была её помощь, ибо я щастливо достиг противоположного берега. При чем, не взирая на свою невнимательность, я заметил, что в сей реке было много рыбы и что легко было ловить ее. Впрочем это мало меня занимало: ибо я никак не думал, чтоб должен был заботиться о самом себе; напротив того предполагал, что другие будут пещись обо мне.

удовольствию, нашел в горе углубление, к которому можно было иметь прибежище. Я наносил камней, из коих сделал род стула. Кастор лег у ног моих.

Путешествие возбудило во мне такой аппетит, что остальное мясо не могло удовлетворить оному, тем более, что я должен был поделиться с своим сотоварищем; при том же, когда я его развертывал, то оно издавало от себя самой отвратительной запахе, ибо сильный солнечный зной совсем его испортил. И так я должен был предоставить его. моей собаке, а довольствоваться токмо вгустую свареными яйцами. Потом отдохнув несколько часов, я начале всходить на гору с величайшею трудностью. По местам был голой камень, на коем не могла утвердиться нога моя, и тогда хватался я за росшия в разселинах деревья. Далее земля была покрыта кремнями, а инде столь скользка, что я мог, поскользнувшись, опять на низе скатиться.

Однакож я не терял бодрости, и зрелища рощицы, мною замеченной, заставило меня усугубить усилия достигнуть оной. Товарищ мой, верная собака, сколько могла, помогала мне в оном. Когда я скользил, то хватался за длинной её хвосте, и таким образом достиг наконец рощи, где вполне вознаградились все труды мои. Большие апельсинные деревья с самыми зрелыми плодами представились тогда взорам моим и подкрепили меня в моем изнеможении. Апельсины во множестве лежали на земле; я ел их с жадностию и чувствовал истинное удовольствие от прохладительного сока оных, особенно потому, что находился в чрезвычайном изнеможении от усталости. После чего, отдохнув немного, я наполнил апельсинами свои карманы, и оставил это приятное место, дабы прежде ночи, с новою силою, достигнуть вершины горы. Я преодолел величайшия трудности, остававшийся путь был гладок и удобен: роде лестницы, образованной самою природою, вел меня к пределу моих желаний. Но когда я его достиг, то солнце давно уже село, а потому мрак препятствовал мне различать отдаленные предметы и удовлетворить моему любопытству. И так я начал готовиться к препровождению ночи. Здесь не было ни одного дерева, на котором бы можно было укрыться от свирепых зверей. Но мое опасение увеличилось еще более: сделалось чрезвычайно холодно; а я не знал, что на высоких местах всегда это бывает. И так я решился развести большой огонь и лег подле оного. Множество хвороста делало это для меня возможным. Я набрал его большую кучу и зажег. Потом помолился Богу, поручая себя Его покровительству и заснул, не смотря на свои опасения. Проснулсяж уже поздно утром; при чем первым моим действием было обозреться совсех сторон, дабы увидеть какое нибудь жилище, хижину, людей, или стадо. Но какую почувствовал я горесть и ужас, когда увидел, что земля, на коей находился, была отвсюду окружена морем; что следовательно я был на острове и единое разумное существо на оном. Нигде взоры мои не встречали возделанного поля; нигде не представлялось им ни хижины, ни какого либо домашняго животного. О я несчастный! вскричал я, бросившись на землю. Бедный оставленный ребенок! ты умрешь здесь от недостатка, ибо ни откуда не можешь ожидать помощи. При сих словах я залился слезами и пришел в отчаяние. - Наконец ласки Кастора вывели меня из сего состояния. По видимому сия собака разделяла со мною горесть мою; она лизала мне руки, сопровождая мои стенания жалобным воем; при чем смотрела на меня с умилением, и все показывало живейшее её во мне участие. Я не мог быть нечувствителен к этому. Вот, сказал я со вздохом, вот один друг у меня остающийся; но по истине заслужил ли я его? как я обходился с моими товарищами?! Я всегда хотел иметь над ними преимущество; не имел в ним ни уважения, ни жалости. О! еслиб хоть один из них был теперь со мною в это пустыни! сколькоб я любил его, столькоб был к нему привержен! Впрочем я оказал своему Кастору взаимные ласки и радовался, что имею сотоварищем хоть это животное.

Между тем надлежало подумать о продовольствии себя; ибо, кроме собственной заботливости, не на кого было надеяться. Голоде удручал меня; со мной было лишь несколько апельсинов, кои могли только меня освежить, но не удовлетворяли потребностей моего желудка. Я весьма хладнокровно обозревал с вершины горы все окрестности, желая избрать где нибудь получше убежище. Хотел подойти к морскому берегу, надеясь найти там раковины для удовлетворения своего голода; но со стороны, противоположной той, где находился, видел совершенное безплодие, хотя несколько больших деревьев и кустарник придавали сему месту вид довольно хороший. Впрочем я заметил, с которой стороны легче было сойти с горы и удобнее туда достигнуть. После чего, собрав остатки сил своих, я решился употребить все возможное для продовольствования самого себя и приучиться к трудам, которые одни только могли исполнить сие.