Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон.
Глава третья.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон. Глава третья. (старая орфография)

ГЛАВА III.

Пататы. Сладкие желуди. Кокосовое дерево. Построение хижины. Феликс ест жаркое. Дверь хижины. Кровля. Черепашьи яйца. Соль. Прекрасная ночь. Причина к безпокойству. Прибежище к Богу. Преднамереваемое путешествие. Отбытие. Кокосовые орехи. Козы. Феликс берет из них одну. Он возвращается в свое жилище.

Для меня было безделкой сойти с горы. Я, то удобно катился вниз, то сбегал, то спускался держась за что нибудь. Сошедши таким образом, я нашел прекрасное поле, покрытое белыми цветами и лилиями; при чем легко отличил пататы, или земляные яблоки. Матушка поручала мне поливать их, но как я был тогда ленив, то упускал эту должность; но теперь эта работа сделалась для меня весьма приятною. Из глаз моих потекли слезы от признательности и радости. Я вздумал, что Бог, пекущийся о всех детях Своих, нарочно для меня возростил здесь сие питательное растение. Почему начал благодарить Его от чистого сердца и вырывать из земли столько пататов, сколько могли вместить их карманы мои. Я наполнил ими также платок Свой и успокоился в уверительности, что не умру с голода, не предвидя впрочем, что не могу пользоваться этою пищею; ибо, так как истратил весь трут, то мне не льзя было развести огня. Но надобно сознаться, что я не привык к размышлению и, подобно животным, пользовался настоящим, не думая о будущем.

между собою; но я иные из них обрубал ножем, а иные распространял руками. Наконец достиг я таким образом места несколько свободного, осеняемого и украшенного зеленью. Оно было весьма удобно для покоя, в коем тогда нуждался, и при том достиг его тогда, как жар сделался несносен. Я вполне наслаждался тут благотворною тению; но мучивший меня голоде не дозволял быть праздным. Вынув пататы, я развел огонь на месте, где тогда находился. Касшор же с своей стороны видя, что они ему не по вкусу, отправился на добычу. Впрочем между тем как варились мои пататы, я разсматривал окружавшия меня деревья и растения. При чем, к великому своему удовольствию, узнал между ими величественный дуб, в столь великом количестве растущий в моем отечестве; только листы его отличались несколько от Европейских; однакож разсеянные вокруг него жолуди не дозволяли мне сомневаться, чтоб он не был того же рода. Я захотел их попробовать; нашел очень сладкими, приятными на вкус, и между тем как готовился обед мой радовался открытию сей новой пищи.

Далее представлялись взорам моим весьма высокия деревья, имевшия листы только на вершине, где образовали они роде короны и покрывали плоды величиною с мою голову. Случайно упал один из плодов сих. Мне захотелось узнать его качество, однакож я нашел кору на нем столь жесткою, что никак не мог разрезать ножем; попытался разбить большим камнем, но и то без успеха. Между тем запахе от изжарившихся пататов приглашал меня к обеду. Я сел поде дубе и наелся до сыта, орошая свои пататы апельсинным соком. В это время прибежала моя собака с весьма скучным видом, из коего я заключил, что она не нашла себе никакой пищи. Почему предложил ей пататы, равно как желуди, от коих она не отказалась. Между тем чрезвычайный зной прошел. Я думал вытти из лесу и продолжать путь свой. Деревья редели мало по малу, и я закричал от радости, увидев недалеко от себя море. Этот берег имел скалы, но небольшие и не частые; в других же местах берег был плоский и образовал прекрасную отмель. Удвоив туда шаги свои, я достиг сего места еще до захождения солнца; смотрел, как оно^; на конце горизонта погашало мало по жалу лучи свои, и не мог насытиться сим зрелищем иначе, как когда солнце совершенно опустилась. Тогда начал я искать себе на ночь убежища, и нашел его на одном росшем на скале дереве, коего корни так укрепились в разселинах оной, что оно могло противиться буре и ветрам. Однакож это убежище было не совсем удобно. Я не мог привыкнуть спать по птичьему, и поутру чувствовал боль во всех членах. При чем вздохнул, вспомнив о спокойной постеле у матушки. Теперь же, дабы иметь оную, надлежало прежде построить хижину.

Я думал обе этом почти всю ночь, и решился на другой же день приступить к делу. Лишь только стало светать, я сошел на берег. Бертина скале была покрыта зеленью и разными деревьями. Пространствож между ими и высокими деревьями отчасти заросло высокою травою, а отчасти кустарником, простиравшимся с одной стороны до утесов, а с другой до моря. Мне хотелось построить себе домике из порядочно отесанных камней, но я не имел ни цемента, ни известки. Надлежало для сего рыть рвы; но у меня вместо всяких иных нужных к тому орудий были только нож и руки. Почему должно было довольствоваться только сплетенною из сучьев хижиной, которая также требовала много труда и времени. Я выбрал четыре дерева, росших при подошве довольно высокой скалы в равном разстоянии между собою, и кои долженствовали служить опорою моему зданию. При чем столь ревностно желал приняться за сию работу, что забыл о голоде; однако желудок наконец напомнил мне о нем, и я нашел гораздо благоразумнейшим укрепиться прежде пищею. Совершил краткую молитву Богу, прося Его о насущном хлебе, который обещал Он детям своим. Потом искал глазами Кастора, и увидел его на морском берегу, искусно ловящого лапами раков; я вздумал подражать ему и наловил порядочный запас оных, однакож не хотел есть не сваривши. И так надлежало развести огонь; я сделал это, и между тем как он разгорался, ел найденных на берегу устрице. - Позавтракав таким образом, я побежал к месту, избранному мной для построения хижины. Наломал множество гибких сучьев, располагая их от одного дерева к другому, и привязывая некоторою твердою травою, обильно росшею в ущелиях скале. Таким образом сделал я с трех стороне род огорожи, которая однакож имела много отверстии. Почему, дабы сделать ее плотнее, я начале переплетать ее опять сучьями, но уже в ином направлении, и посредством сего, а также прилежания, успел сделать три довольно плотные стены, имеющия подпорами четыре крепкие столба. Но передняя сторона была совершенно открыта; надлежало также ее загородить отчасти и сделать роде двери. Однакожь в сем-то и состояло главное затруднение; а как для преодоления этого мое воображение не представляло мне никакого способа, то сел я пред недокончанною своею работой и начал плакать. Но проведя с час в безполезных жалобах, начал стыдиться своей слабости. Я еще не совершенной человек, думал я, но должен им соделаться; силы мои отчасу укрепляются, и что сего дня кажется мне невозможно, то будет легко, когда повыросту. И так в ожидании, когда лета и опытность внушат мне иные средства, должно пока и сим довольствоваться.

В это время сильно пекло меня солнце. Я вспомнил, что могу укрыться от него в своем строении, и вошел в оное, радуясь тени им доставляемой. Кастор также за мной туда последовал, и мы во все продолжение жара проспали глубоким сном. Около вечера отправился я к дубовому лесу, где запасся сладкими желудьми и апельсинами. Я нашел также несколько земляных яблоке, и будучи обезпечен вразсуждении пищи на сей и следующий день, возвратился на берег, где вид недокончанной хижины исторг глубокие вздохи из груди моей. Однакож неожиданное удовольствие разсеяло мрачные мои мысли: Кастор возвратился, влача животное, подобное прежнему. Он предоставил мне свою добычу, зная, что будет в ней участвовать. Я тотчас приготовил этого животного, то есть, очистил его, и желая изжарить, развел довольно большой огонь; воткнул в землю две древесные развилинки; сделал из другого сука роде вертела, вздел на него животное и начале жарить, оборачивая вертел свой. Земляные яблоки, пекшиясь в то же время, долженствовали служить мне вместо хлеба и сделать его еще сытнейшим. - Когда животное вполовину изжарилась, я выжал на него сок из апельсинов, который мешаясь вместе с соком моего жаркого, тек в поставленную поде него из тыквы посудину; отчего составился прекраснейший соус. Таким образом мы поужинали довольно изрядно. Впрочем прежде нежели взлесть на дерево и предаться сну, я старался сохранить от порчи до утра свое жаркое. Для чего положил его в разселину скалы и покрыл слегка древесными листьями, льстясь надеждою, что так как ночи довольно холодны, то оно уцелеет. Да и действительно не обманулся в сем мнении: ибо с своим товарищем мог насытиться, не имея нужды раскладывать огонь и терять на то трудов и времени.

деревьев, кои наконец успел выкопать. Потом вырыл я две глубокия ямы пред своим домиком в равном разстоянии от обеих деревьев; при чем употреблял попеременно то руки, то нож, то большие раковины. Вырыв сколько было нужно сии ямы, я посадил в них два молодые деревца, кои назначил для поддерживания двери своей. Разстояние между ими и столбов было переплетено сучьями; что составило четвертую стену, отличавшуюся от прочих тем только, что она имела отверстие. Я остался весьма доволен сим делом; сел отдохнуть и посмотреть на него. Накануне развесил я на солнце кожу животного, служившого мне пищею, и теперь заметил, что она искоробилась и высохла так, что никуда не годилась. О! сколько желал я тогда иметь гвоздей, дабы, высушивая, мог растянуть ее! Я вступил под сень древесную делать дверь, которая причинила мне много труда. Сделал из крепких сучьев род длинной четверосторонней рамы, которую связать составляло главное затруднение, так что сколько я нибыл скуп на нитки, но при сей работе должен был приняться также и за них. Потом поступил с этой рамой равно как и со стенами, я прикрепил ее так, чтоб когда отворю, она затворялась сама собою. После чего оставалось мне только сделать кровлю, и я решился устроить ее из тростника почему употребил весь вечере на собирание оного при ручье, находившемся недалеко от моего жилища. Нарезал его столько, сколько мох снести; сделал за ним пять или шесть походов и натаскал к хижине целую оного кучу.

Взлееши на дерево, я утешался мыслию, что уже в последний раз провожу ночь столь безпокойно: ибо на другой день надеялся кончить свою стройку; и занимался расположением плана к оной так, что спал весьма немного. Впрочем следствием моего размышления было сделать на хижине с одной стены на другую перекладины и покрыть их толстым слоем тростника. Однакож после вспомнил, что в Европе для стока воды кровли делаются покаты. Ну, если случился сильной дождь, говорил я самому себе, то скоро промочит меня до костей, когда я сделаю плоскую кровлю. По щастию, скала, к которой примкнул я свою хижину, была выше стен; почему и мог я дать кровле около полутора фута покатости, положив сучья одним концом на скалу, а другим на переднюю стену хижины. Утвердив их, я положил сверху три слоя тростника, плотно сомкнутого, и вскоре таким образом увидел себя обладателем хижины, которая днем могла предохранить меня от солнечного зноя, а ночью доставить покойной сон на сделанной из сухих листьев и мха постеле. Почему прежде нежели укрепить себя пищею, я решился приняться за это дело. От съестного запаса остались y меня только жареные пататы, но я захотел присоединить к ним еще устриц, и между тем как отделял их от скалы, к которой они крепко прилипли, увидел Кастора, который что-то роя в песке, ел с жадностию. Я пошел на то место и нашел множество белых шариков, облеченных кожею, похожею на взмоченной перхамент, и покрытых слоем песку; почему не сомневался, что это черепашьи яйца.

Слышав некогда от матросов, что они составляют прекраснейшее кушанье, я взял сии яйца; но так устал, что отложил варить их до утра. Сей вечере был весьма щастлив для меня. Я в разселине скалы приметил нечто белое, возбудившее мое любопытство; поднес ко рту и узнал, что это была соль. Я часто жалел, видя себя лишенным оной: ибо пататы, яйца и даже самое мясо казались без нее невкусны. Почему наполнил ею две большие раковины и отнес в хижину вместе с другими припасами. Приближаясь к оной, я чувствовал род гордости, вспомнив, что эта прекрасная хижина была творением рук моих. Почему возымел высокую мысль о своих способностях, и думал, что после сего уж все могу сделать. Я призвал верного своего сотоварища, для коего также приготовил листвяную постель; мы легли один подле другого, и покойно провели ночь, исполненную приятных сновидений.

Я уже не боялся более свирепых животных; ибо с тех поре, как попал на острове, не видал из них ни одного. Никакой крик, ни вой не нарушали моего покоя. Хижина казалась мне всем, чего только желать было можно. Солнечные лучи не проницали в нее; я не отчаявался украсить ее некоторыми полезными приборами, и тогда не променял бы ее ни на какой великолепный дом в моем отечестве: столько-то каждому дорога и самомалейшая собственность.

Дети, коим будут рассказывать мою историю, может быть, удивятся, как я мог жить не играя; но пусть они подумают, чем занимался тогда мой разум, и сколь мне дорого было время. Не было достаточно целого дня для окончания работ моих. Единое удовольствие, которое я позволял себе, состояло в том, что я незадолго до солнечного захождения купался: ибо после дневняго зноя не могла быть ничего приятнее. Я плавал во всех направлениях, однакож не удаляясь слишком от берега. Друге мой Кастор наблюдал за мною с живейшим безпокойством, и когда я возвращался на землю, то он изъявлял радость свою прыгая вокруге меня и обнимая мои колена. Я старался наблюдать величайшую опрятность, часто вымывая свою рубашку, нанковые панталоны и жилете. Чтож касается до чулок, то они, давно уже протершись, не годились больше для употребления. А как я предвидел, что буду нуждаться в нитках, то распустил их и намотал большой клубок.

что у меня не доставало трута. Упражнения минувших дней заставили меня забыть о сей необходимой вещи. Что со мною будет, думал я, лишась возможности разводить огонь? Надлежит питаться только устрицами, желудями и сырыми яйцами! Прекрасные пататы и добыча моей собаки сделаются мне безполезны; ибо я никак не могу решиться есть сырое, окровавленное мясо.

Между тем слезы, градом катившияся из глазе, облегчили мое сердце. Я устремил на небо взоры и просил Бога даровать мне мужество и внушить, что надлежало делать. Потом, подумав немного, я заключил, что должно обегать остров во все стороны: ибо таким образом надеялся найти что нибудь новое; на пример, плоды, коих не нужноб было жарить, и кои однакожь моглиб служить мне пищею. По щастию на корабле я научился распознавать ветры, и они-то долженствовали руководствовать мне при возвращении в хижину.

Весь день провел я в приготовлениях к своему путешествию. Накопал земляных яблок и наварил их столько, сколько мог снести. На другой же день рано по утру я, в сопровождении Кастора, отправился в путь, направляя шаги свои к северу, и идя таким образом около двух часов, очутился на самом том берегу, к которому спасался вплавь, однакожь противоположном тому, на коем поселился. Здесь росло множество различных деревьев, особливо апельсинных, а при том также высокия деревья с большими орехами, коих не мог разбить. Мне захотелось влезть на одно из них, сшибить плоде и еще раз попытаться взломать его. Однакож хотя это стоило и большого труда, но я сбил с дюжину сих орехов, и слезши, внимательно разсматривал один из них. Внешняя кора состояла из твердых нитей, похожих на пряжу, втораяж кора была жестка подобно железу. Я догадывался, что под ней должно быть что либо вкусное, и начале изобретать средство расколоть ее. Таким образом положил орехе между двух камней, наставил нож и из всей силы ударил третьим камнем. Заметив же, что он входит в кору, я усогубил свои усилия, и орех раздвоился. Зерно в нем походило на мозг, имеющий вкус сладкого миндаля; а в средине, образовавшей углубление, нашел род весьма приятного молока.

Почему разломил многие другие орехи и совершенно ими насытился, зберегая пататы на случай недостатка в пище.

Между тем Кастор достиг небольшого находившагося по соседству леса. Чтож касается до меня, то я заснул поде деревом, но был разбужден шумом, которого сперва испугался, но вскоре потом оставил страх свой: ибо это было стадо диких козе, бежавших к реке на пойло. Вид сих животных причинил мне истинную радость. Я тотчас вознамерился поймать из них одну живую; ибо надеялся получить молоко и чувствовал к нему сильный аппетит. При чем радовался также отсутствию своей собаки; ибо иначе лай её разогнал бы все стадо. И так спрятался я за толстое дерево, и между тем как козы пили с жадностию и освежались водою, я приготовил свой снурок, свив его для большей крепости втрое, сделал узел, и когда сии животные, вышедши из реки, проходили мимо меня, я накинул оркан на самую ко мне ближайшую. Козы, никогда ни от кого не имея нападения, не защищались. Одна из них чреватая шла так близко мимо моего дерева, что я бросив на нее свой аркан, попал на самые рога, и столь сильно потянул его, что коза упала, и между тем как вставала, я привязал ее к дереву, что ей никак не льзя было освободиться. Бедное животное барахталось, стараясь поразить меня своими ногами и рогами; но я взял предосторожность стоять одоль. При чем хоть жалобный её голосе и склонял меня к состраданию; однако я, предвидя себе от нее большую пользу, никак не мог дать ей свободы.

Я на скорую руку поел жареных пататов, и когда возвратился ко мне Кастор, то отвязав от дерева снурок и обвив его на левую руку, взял в правую толстой сук и гнал переде собою козу. Впрочем без помощи собаки я не мог бы довести ее до моего, жилища: она противилась всеми силами и старалась забодать меня; но лай Кастора пугале ее; собака всегда готова была на нее броситься и кусала у ней ноги, когда она противилась за мной следовать. Таким образом прежде нежели смерклось достигли мы хижины. Я опять привязал свою добычу к толстому дереву, росшему на песчаной почве, где не было ни клочка травы: ибо слышав некогда, что голодом можно укротить всякое животное, я решился оставить козу без пищи до утра, хотя мне и неприятно было так жестоко постукать с моею гостьею. После чего я с Кастором вошел в хижину и заснул, будучи доволен днем тем.

Рано поутру занялся я собиранием для козы свежей травы, и прошел мимо ее. Она лежала на песке, казалась в чрезвычайном изнеможении, и устремила на меня томные взоры. По чему я поспешил приготовишь ей пищи. Коза ела траву с жадностию и безпрепятственно допускала себя гладить. При чем я от чистого сердца радовался её сотовариществу, хотя по причине чреватости и немог пользоваться молоком её.