Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон.
Глава четвертая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон. Глава четвертая. (старая орфография)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Козий зверинец. Размножение семейства - Кората (растение). У Феликса нет тркту. Печаль. Утешение. Вторичное отсутствие. Сахарный тростник. Лимонные дерева. Лимонад. Пшено. Земляника. Непроницаемая пещера. Досада Феликса, что он не может войти в нее. Сундук. Феликс не может открыт оного. Он ломает нож свой. Возвращение в хижину. Козье молоко Приятное изумление. Неуместная радость Феликса.

Размножение семейства переменило все мои намерения. Я не мог удалиться от своей хижины, не приведя прежде в безопасность не токмо козы, но и всего стада, коего считал уже себя обладателем. Почему вздумал построить подле хижины роде парка, и, после продолжительного размышления, вот как расположил план свои. Я вырвал множество небольших деревьев и отгреб часть земли, окружавшую их коренья. После чего на четвероугольном пространстве выкопал близко одна подле другой ямки, посадил в них исторгнутые деревья, а рядом с ними плющ, росший тут во множестве. Мои кокосовые чаши (ибо теперь я знаю уже название сего драгоценного плода) были для меня весьма полезны для черпания воды и поливания оного растения, хотя, признаться, не без великого труда; потому что такия небольшие сосуды заставляли меня более тридцати раз ходить к ближнему ручью. Однакож ничто не могло устрашить меня; я трудился с неутомимостию. И так боялся провести напрасно даже и одну минуту, что жил в чрезвычайной воздержности. Вся моя пища, и лакомство состояли только в устрицах, желудях и нескольких кокосовых орехах: ибо это не требовало никакой приправы. В сие время коза моя, всегда привязанная, начала делаться мало по малу ручною. Я с утренней зари заготовлял ей на весь день пищу; а вечером водил к ручью для пойла. Она уже подружилась с моим Кастором, который во время её сна играл её рогами, что весьма увеселяло меня.

Однажды вышед по утру, я был поражен приятным изумлением, увидел двух маленьких козленков, лежавших подле матери и сосавших ее. Я подошел к ним, дрожа от радости; ласкал малюток; и мать не токмо не сердилась за сие, но еще смотрела на меня с удовольствием. потом побежал я в поле и почитал приятным для себя трудом снабдить все козье стадо пищею. Когда я возвратился, то оба козленка спали уже глубоким сном. Я начале было доить козу, и с удовольствием выпил бы чашку парного молока: однакожь скоро разкаялся в этом. Нет, подумал я, нет, не хочу лишишь сих невинных животных пищи, предназначенной им природою, а подожду, когда они, подобно матери, начнут есть траву: ибо тогда забота об их пропитании даст уже мне право делить с ними пищу, в коей они теперь нуждаются. Потом я заметил, что коза моя, все еще привязанная к дереву, не могла свободно кормить детей своих. Ограда парка была почти окончана; кустарнике и плющ уже укоренились так, что пускали новые листья, кои переплетались между собою. Я оставил в сей ограде только небольшое отверстие, в котороеб тесно мог пройти сам и мое стадо; которое ввел туда, будучи уверен, что коза и её дети, получая все нужное, наконец привыкнут ко мне и новому жилищу. Но впрочем я лишил их и средств оставить меня, еслиб им этого захотелось. - Я наносил также большую кучу сухих сучьев и терновнику, которые потом разставил вкруг ограды зверинца, дабы тем лучше удержать коз, чтоб оне не могли приблизиться в ограде и не оглодалиб находившихся на ней листьев. Когда я ввел козу с птенцами её в зверинец, то совершенно отвязал ее от снурка; за что она благодарила меня многими сметными скочками. Потом расположилась она на толстом слое сухих листьев, и молодые козленки начали сосать ее.

или при подошве оных таких, кои способныб были, извиваясь около молодых посаженных много деревцов, соделать еще непроницаемее ограду; и нашел новой странный роде оных, который прозвал каратос. Большие, густые листы сего растения были изогнуты посредине в виде чаши, и состояли из соткани, от которой, по видимому, мог я получить весьма крепкия нитки. Пень оного был пряме, а на вершине его между густых листьев находилось множество прекрасных алых цветов. Я пересадил несколько сих деревцов и укрепил оными ограду моего парка; но не мог воображать, сколько могли они мне быть полезны.

Наконец голоде заставил меня прекратить работу. Я пошел на берег искать устрице, и нашел Кастора, который прилежно занимался выкапыванием черепашьих яиц и с жадностию ел оные. Я также начале помогать ему в томе; принес много сих яиц домой и расположился варить их: но, о горе! увидел, что надлежало употребить последний остаток трута. Почему печально смотрел на кремень и огниво, и невозможность впредь употреблять их приводила меня в отчаяние. От сего обстоятельства я обедал весьма невесело; да и работа моя во весь сей день шла от того весьма худо. Вечером свершил я и молитву также весьма холодно, сверх чего безпокойство сделало еще то, что я большую часть ночи провел в печальных размышлениях. Что значить жизнь совершенного человека, думал я, когда и ребенок проводит ее в таких неприятностях! Потом я вспомнил о своем кораблекрушении, об одиночестве, безсилии, недостатке средстве к продовольствию, и находил себя самым бедным, самым жалким творением в мире. Еслиб, говорил я, был у меня по крайней мере топоре, пила, молоток и гвозди, то посредством сих орудий мог бы я исполнить многие начертанные в голове моей планы, коих не могу свершить просто руками. Еслиб кто нибудь из моих товарищей, подобно мне, спасся на сей острове, то сколь бы приятно было мне его сообщество! Тогда бы взаимно помогали мы, утешали бы друг друга; и я с своей стороны был бы к нему привержен и любил бы его как душу. Сии горестные мысли возбудили другую, но совсем особливого рода. Неблагодарный! вскричал я, на что ты жалуешься? Уже ли ты ропщешь на Бога за то, что Он спас только тебя одного? Напротив не есть ли это явное Его к тебе милосердие? Он учинил сие для того, дабы ты трудом и нещастиями загладил проступки свои. И так, покорись святой Его воле, и вспомни о всех доселе оказанных Им тебе благодеяниях. - Потом я размыслил, что мог быть выброшен на землю, наполненную кровожадными зверьми, которые сожрали бы меня, или на место совершенно безплодное, где бы умер от голода и жажды, и что получая теперь, напротив того, все потребности, обязан ими Творцу моему. Сии утешительные мысли произвели такое впечатление на мое сердце, что слезы отчаяния превратились в слезы умиления, и я, ободрившись, заснул на несколько часов.

На другой день ограда зверинца была совсем кончена, и я опять вознамерился начать свое путешествие; ибо тогда без заботы мог оставишь на несколько дней дорогих своих животных; потому что кроме оставленного им достаточного количества травы, коза могла еще щипать и листья с дереве, составших ограду зверинца. При чем хотяб она и обнажила внутренния стороны оного, но наружные всеб еще были густы.

Еще до восхождения солнца отправился я с своею собакою в путь, направляя шаги свои в туж сторону, как и прежде. Достигнув речного берега и прекрасных кокосовых дереве, я смело взлезь на них, и получил прекрасный завтраке. После чего пошел вдоль берега к северу, и в небольшем разстоянии от себя увидел рощицу, показавшеюся мне прекрасною; но чтоб ее достигнуть, надлежало проходить пространство, покрытое переплетшимся между собой кустарником, который весьма много препятствовал ходу моему. Впрочем Кастор, идя впереди, пролагал мне дорогу, и я за ним следовал. Дабы опираться на столь трудном пути, я срезал толстую палку с тростника. При чем думая, что он сахарной, зжевал его несколько, и почувствовал себя подкрепленным прекрасным соком оного. Почему срезал сих тростей еще с дюжину, и идя с новым мужеством, достиг наконец небольшой рощи, которая вся почти состояла из лимонных дереве. Ну Феликс! вскричал я: теперь у тебя будет славный лимонаде! Делать его было не трудно: я выжал в кокосовую чашу сок из лимонов, а также сахарного тростника, и получил здоровой, освежительный напиток.

открытие - деревья, весьма похожия на наши акации. Они украшались цветами, и имели по трое расположенные жесткия иглы, столь острые, что из них можно было сделать смертоносное орудие. Я тотчас догадался, к чему оные могли служить мне; ибо думал, что когда высушу их на солнце, то он заменят мне гвозди. Почему срезал их несколько, привязал к палке, и таким образом понес за плечами. По выходе из лесу нашед поросшее пшеном поле, и виде оного сначала утешал меня, но когда я вспомнил, что невозможность иметь огонь делает мне его безполезным, то заключил, что могу употреблять только его солому: ибо надеялся сплесть из нее шляпу, в коей весьма нуждался для защиты себя от солнечного зноя. Потом взлез я на небольшое возвышение, откуда открыл еще часть берега, зрелище коего казалось мне столь отлично от виденного мной, что я решился ближе разсмотреть его, намереваясь идти туда в следующий день. После чего сошел я на равнину, и поужинав кокосовых орехов и желудей, а также выпив чашку лимонаду, для проведения ночи расположился на дереве.

Между тем товарищ мой, собака, не столько была озабочена вразсуждении пищи: ибо в высокой траве не редко находила разные птичья гнезда и пользовалась выведшимися в них птенцами; а как не редко также приносила и ко мне часть своей добычи, то сие увеличивало еще более мою горесть от невозможности иметь огонь.

Следовавший за сим день был для меня весьма труден: я не имел времени отдохнуть; но на пути срезал еще несколько сахарного тростнику, и нашед участок земли, поросшей земляникой, которая весьма ободрила меня. Ветр, дувший с моря, умерял солнечный зной, и сие благоприятное обстоятельство помогло мне достигнуть моей цели прежде ночи. Впрочем я чрезвычайно устал от своего путешествия, и пришед на место, начале искать успокоения, в коем весьма нуждался.

потому весьма удобно можно было в них мыться. При чем находилось там также много соли; а песок был усеян всякого рода раковинами, из коих узнав мне знакомые, умел бы я воспользоваться оными, еслиб имел средство варить их.

туда проникнуть. Ножа моего было недостаточно проложить туда дорогу, и я наконец, исколов до крови руки, должен был оставить свое намерение; однако не без горести, ибо вспомнил, что самое лучшее время года скоро пройдет, а за ним наступит зима, и что прекрасная моя хижина, строением коей столь гордился, не устоит от проливных дождей и порывистых морских ветров; почему заблаговременно надлежало запастись гораздо безопаснейшим убежищем; и я не находил ничего для сего лучшого, как ущелие скалы, да уже и видел пред собой такое; но непреборимое препятствие преграждало к нему доступ. Еслиб был у меня по крайней мере топор, думал я, проливая слезы, то вырубил бы весь этот кустарник, хотяб надлежало употребить для того целую неделю; или еслиб был у меня трут, то я мог бы огнем преобороть сие препятствие. Тогда сгорел бы только этот проклятой терновник; а камни, составляющие пещеру, уцелелиб: но я не имел ни одного из сих средстве, и мне непременно надлежало погибнуть или от воды, или от стужи.

Между тем немного прошло времени, как я начале раскаяваться в сем новом ропоте. Боже мой! вскричале я, Ты конечно не для того спас меня от потопления, чтоб оставишь без помощи. Уже давно существую я чрез заботливость обо мне милосердого Твоего привидения. И так предоставляю себя Твоей благости." После чего ободренный сею молитвою, я пошел вдоль по берегу, глотая от времени до времени устрице. При чем сколько же удивился, увидев большой сундуке, почти до половины песком засыпанный. Я подумал, что он выкинут сюда волнами и бурею, разбившею корабль; почему надежда, найти в нем что нибудь полезное, заставила меня употребить все усилия к открытию оного. Надлежало воспользоватся морским отливом, ибо во время прилива сундуке покрывался водою, которая потому нанесла на него песку столь великое количество. Я едва мог освободить его от оного, и тогда увидел замок, но столь крепкой, что никак не льзя было разломать его. Еслиб я имел возможность срубить какой нибудь рычаг, то мог бы успеть в томе; но как у меня его не было, то попробовал сделать это ножем - и, к величайшему прискорбию, переломил его: ибо чрез то лишился способа разламывать кокосовые орехи, соделавшиеся главнейшею моею пищею. И так начале укорять себя за это, потому что надлежалоб подумать о сем заблаговременно.

Столь худые успехи повергли меня в глубокую горесть, и я чувствовал ее тем более, что не находил убежища в такой части острова, в коей собраны были все продовольствия: ибо по берегу лежало много раковине за скалами росли пататы, а кой-где разсеяны были деревья, обиловавшия питательными кокосовыми орехами, лимонами, фигами и другими плодами, коих я не знал названия, но кои были весьма вкусны. Со всех стороне протекали источники, осеняемые ивняком и тополями. Сюда приходили пить козы целыми стадами, и я мог надеяться поймать хоть еще одну из них. Но для сего надлежало отказаться от всех сих выгод; ибо я не мог построить себе жилища безопаснее того, какое имел уже, почему решился возвратиться туда, надеясь разсеять грусть свою видом своей собственности, особливож маленького стада. Однако обратный путь мой был не легок, или, лучше сказать, я избрал другую, дальнейшую дорогу провел несколько ночей поде открытым небом, и прибыл обратно из путешествия уже в четырнадцатый день. При чем нашел как хижину свою, так и зверинец в наилучшем состоянии, а козу и её детей совершенно здоровыми. Козлята начинали уже щипать траву и, играя, вешаться на молодые деревья. Таким образом видя их в состоянии продовольствовать самих себя, я решился подоить козу и молоком оной наполнил одну из кокосовых чаш своих; при чем нажав туда из сахарного тростника соку, выпил все это с удовольствием и подкрепил силы, изнуренные путешествием. После чего хотел я остаток дня посвятить успокоению. Вывел из зверинца козу с детьми её, привязав первую к дереву на длинном снурке, который дозволял ей удаляться на некоторое разстояние. Но впрочем такая предосторожность была совсем не нужна; ибо коза сделалась уже ручною, узнавала меня по голосу и ходила за мной как собака, а дети её прыгали вокруг нее. Я сел насладиться сим зрелищем, и потом разсматривал свой домик, который отчасу более мне нравился. Находившийся впереди зверинец не мало также придавал красоты сей сцене. Листья деревцов, его окружавших, сделались уже весьма густы, и плющ уже высоко вился по оным. При чем сквозь зелень мелькали алые, цветы, о коих я упоминал выше. Я взял стержень одного деревца, на коем росли оные, содрал с него кору и увидел за нею мягкое, губковатое вещество. После чего маханально, то есть без всякой цели, наломал еще несколько сучьев сего дерева и склал небольшую кучу помянутого мягкого вещества, не зная, к чему могло быть оное полезно. Нещастие от лишения возможности добывать огонь исторгало из груди моей вздохе за вздохом. Я вынул из кармана огниво, ударял по нем кремнем и таким образом, для препровождения времени, начал высекать искры. Но, о удивление! одна из них упала как-то на сказанное губковатое вещество, и оное тотчас загорелось, почему я сделался обладателем трута - драгоценнейшого для меня сокровища. Радость, которую почувствовал я от сего открытия, заставила меня делать множество глупостей. Я подозвал к себе мою собаку, целовал ее и прижимал к сердцу, как бы желая сообщить ей мое удовольствие. Бедное животное соответствовало моим ласкам, не понимая причины оным. потом я начале прыгать как бы помешанный в разсудке. Успокоившись же немного, вспомнил, что обязан своим щастием Богу, и благодарил Его от своего сердца. Когда же наступила ночь, я ввел свое стадо в зверинец, а сам с собакой удалился в хижину, где покойно лег на постелю, сделанную из сухих листьев.