Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон.
Глава шестая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон. Глава шестая. (старая орфография)

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Караван. Дикобразе. Обувь. Жатва. Очаг. Черепаха. Ах, прекрасной суп! Феликс помышляет о зиме. Он опасается скуки. Приготовляет себе платье из шкурок. Нитки. Корзина. Упражнения ума. Вот прекрасная погода! Путешествие к сельскому дому для отведения туда стада.

В третий день по моем сюда прибытии я с небольшим своим караваном оставил это место. Вел козу на простом снурке; козлята сами собой следовали за нею, а Кастор замыкал шествие; и если козлята удалялись, то он опять собирал их. От времени до времени останавливался я на тех местах, где была трава гуще, и давал пастись моему стаду. При одной из таких станций собака моя, удалившаяся немного, вдруг начала необыкновенно выть и лаять, как бы была поранена или испугана диким зверем. Прежде я боялся идти к ней; однако не мог оставить без помощи верного своего товарища, и пошел с одним только топором, решась до последних силе защищать дорогого своего Кастора. И так, озираясь на все стороны, подкрался, и увидел его пред неприятелем более странным, нежели ужасным. Это было животное величины с большую кошку, имевшее по всему телу иглы. Кастор, как доказывала окровавленная его морда, хотел напасть на него. Вдруг животное свернулась в клубок, с шумом устремив против нас острые свои спицы. Тогда я взяв в обе руки топор и столь сильно ударил по нем оным, что земля в минуту оросилась его кровию. Животное вспрянуло и заставило меня отскочить, однако я возвратился и повторяемыми ударами умертвил его. Признаюсь, я весьма гордился сею первою учиненною мной победою, и желал унести с собою тело умерщвленного неприятеля; но это было невозможно, потому что не льзя было схватить его. И так я довольствовался только обрубить у животного все иглы, которые были столь тверды и остры, что годились шить кожи, коими я надеялся снабдить себя. - Читающие сию книгу конечно сведущее меня в Естественной Истории, нежели как я был в то время, и по сделанному мной описанию догадаются, что это животное было дикобраз.

В сем путешествии заслуживало только одно это примечания, и я благополучно прибыл в новое свое жилище; расположил там мое стадо, и не намереваясь в тот день предпринимать ничего утомительного, употребил кожу зверка агута для предохранения ног своих от ран, коим оне не редко подвергались с тех пор, как я лишился обуви. Я выкроил из кожи род башмаков; a как для сшивки их потребны были иглы, то вот как я добыл их. Я раскалил на огне острый гвоздь, потом схватил его за шляпку смоченным водою платком, проколол им толстую сторону дикобразовых щетин и таким образом сшил башмаки свои. Вечере же употребил я для доставления себе на несколько дней съестных припасов, дабы иметь время работать с большим прилежанием. Горшок служил мне к варению разного рода раковин, в ожидании, пока моя собака доставит мне средство иметь мясной суп.

Первою моею работою было приделать дверь к гроту. О, каких стоила она мне трудов! Сперва я вымерял длину и ширину отверстия; потом отпилил верхе сундука, оставшийся в совершенной целости. Легко можно догадаться, что я употребил на сие не мало времени. Однако, сделав это, я не достиг еще цели своей. Надлежало отнести дверь к пещере, и хотя разстояние было не велико, но мне не льзя было сделать сего, потому что я едва мог двигать ее с места. Таким образом также и на сей раз страдал я от своей недальновидности. Надлежало загородить входе в пещеру заслоном, сплетенным из древесных ветвей. Вразсужденииж ставни имел я более успеха; ибо так как она была гораздо меньше двери, то я кончил ее в несколько дней и отнес к окну, в намерении употреблять только ночью, или когда пойдет дождь.

Потом начале я мыслить о собирании пшена и земляных яблоке, и при сем случае особенно радовался, что имел большие крепкие мешки: ибо без их помощи как мог я носить домой зимние свои припасы? в две недели собрал я довольно зерен и пататов для продовольствия ребенка моего возраста. Все было положено в самое сухое место моего жилища; и я начале варишь молочную кашу, которая весьма мне нравилась. Иногда же разваривал я зерна в воде, которую после выпаривал до суха и употреблял вместо хлеба с яйцами и раковинами. Это кушанье, приправленное солью и лимонным соком, было весьма вкусно.

для выпуску дыма, который иначе задушил бы меня. Сперва начале я искать плоских камней и класть один на другой, соединяя некоторым родом жирной земли. Таким образом сделал я две небольшие стены вышиною себе по поясе, и сверху поперег положил доску, на которую также, в предосторожность от огня, накладе жирной земли. Этот очаг построил я близь окна, и по щастию нашел еще одно место в скале, имевшее отдушину, которая была только завалена землей и заросла густой травой. Я прочистил сие отверстие, которое было столь широко, что в него могли пройти обе мои руки. Потом напилил небольших досок, кои соединив гвоздями, сделал снаружи род трубы.

О! какое удовольствие причинило мне сие изобретение! Я захотел тотчас же испытать его и поставил под трубою на огонь горшок. Между тем как таким образом варилось пшено мое, пришло мне на мысль походить по берегу. Нередко видал я там больших черепах, которые, кладя в песок свои яйца, доставляли мне прекрасной обед. Я набрал их несколько: ибо слыхал от матросов, что это очень вкусное кушанье, и что из него можно варить бульоне. Я знал также, что дабы воспрепятствовать черепахе возвратиться в море, должно оборотить ее на спину. Однакож виденные мной превосходили мои силы, и я не мог учинить сего. Но на сей разе, по щастию, нашел я одну по своим силам. Я подозвал Кастора, дабы он препятствовал ей удалиться, а сам подошед, проворно оборотил ее на спину. Потом убив топором, вскрыл ей брюхо и нашел двадцать два яйца. Наконец отрубил большую часть мяса и положил в горшок. После чего возвратился к своей добыче, и изрезав ее в куски, не трогая черепа, получил прекрасный сосуд, коим немедленно воспользовался. Он подал мне мысль посолить черепаху и сберечь ее. При чем вспомнив, как матушка саливала ветчину, поступил и я точно также. Я принес в пещеру сей сосуде и мясо; насыпал в него сперва слои соли, потом положил слой мяса и так далее, пока совсем наполнил череп. После чего засыпав все на палец толщиной солью, положил сверху отпилки досок и навалил больших камней. Сделав это, возвратился я в своему обеду, который уже поспел. Я имел прекрасную из пшена похлебку. Мясо черепахи также показалось мне довольно вкусным, и Кастор с удовольствием участвовал в оном.

Самое главное, по видимому, было уже сделано. Я имел на зиму нужное продовольствие и спокойное убежище от непогоды. Надлежало подумать только, чем зимой заниматься. С тех пор, как нахожусь здесь, думал я, не имел я ни одной скучной минуты; но у меня нет товарища, с которым бы мог я разговаривать; нет ни спускального змея, нет никаких игрушек: отчегож дни протекают столь быстро и я никогда не скучал доселе? Но нет, я знаю тому причину! это от того, что мой ум и руки были всегда заняты. Но когда наступит дурная погода и дожди воспрепятствуют мне выходить из пещеры, в чем я буду проводить тогда время? Нет у меня ни сообщества, ни книг, ни средств писать, и если не буду уметь упражнения, то умру от скуки. Только работа может сохранить меня от оной: следовательно должно заблаговременно ее приготовить. Я буду делать корзины; запасусь тростником и ивовыми судьями. О! еслиб до наступления зимы удалось мне убить несколько козлов и иметь с них шкурки, я сшил бы из них себе платье. Так точно, о сем-то особенно должно постараться; ибо если мне в самом деле это удастся, то в зиму научусь я плотничьему и скорняжному искусству.

Сие мое намерение было твердо, но исполнение оного весьма затруднительно. Я не находил иного средства изловить козе, или козлов, как растянув сети по дороге, по коей обыкновенно ходили они пить. Тогда хотел внезапно броситься на них с своей собакой, испугать своим криком и лаем Кастора; при чем надеялся, что тогда какой нибудь из них на побеге попадется в силки, где я весьма легко могу убить его. Мне жаль было, что нитки мои поизвелись уже, и я решился сделать сеть из волокнистых растений. Самым удобнейшим к тому казалась мне оболочка кокосового ореха. я надрал с нее волокон и посредством нарочно сделанного веретена насучил ниток. Потом, видав, как делывали рыболовы, сплел из них большую, крепкую сеть. После чего совершенно предался ловле и столь удачно производил ее, что не проходило дня, в который бы не поймал козла или козленка. Первых я убил, ободрал, и шкурки растянул для сушения; а вторых присоединил к своему стаду, которое, кроме прежней, состояло из девяти козлят мужеского и женского пола. Я решился также насучить большое количество разной толщины бичевок и наплести разного рода сетей, одне для ловления рыбы, а другия для ловления птице; и сим средством предохранил себя от безделья и скуки.

Между тем начались столь сильные дожди, что я несколько дней не мог вытти из пещеры, и сколько почитал себя щастливым заготовив себе дело! - Я забыл сказать, что упражнения и труды весьма укрепили мое тело, а привычка размышлять о средствах к доставлению себе всего нужного развила мой ум и понятия так, что я в физическом и нравственном отношении был гораздо совершеннее прочих детей моего возраста. Нужда сделала меня изобретательным и хорошим наблюдателем. На пример, первою моею мыслию при наступлении дурной погоды было уметь измерять время, дабы знать, сколько протечет лет моего пребывания на острове. В сем намерении взял я большую кокосовую скорлупу и каждый день кладе в нее по кремешку с тем, чтоб в конце зимы счесть оные.

короба, в кои всыпал пшено, где ему лежать было гораздо удобнее, нежели в куче. Когда случались дни без дождя, то я хаживал за травою для пищи моему стаду. Кастор также выходил в такие дни и доставлял мне иногда дичину. впрочем пататы, пшено, козье молоко и без того уже достаточно снабжали мою кухню; да еслиб не достало у меня съестных припасов, то я мог бы убить козу. Однако, сии животные, коих я приучил к себе, коих питал с такою заботливостию и которые составляли часть моего семейства, были для меня весьма любезны, и я решилсяб на сие разве только в последней крайности. Впрочем мне не хотелось также, чтоб стадо мое увеличивалось; однако думая, что весной это непременно последуешь, решился убить маленьких козлят, когда они перестанут сосать мать свою; что доставляло мне двойную выгоду, а именно: много молока и шкурок для одежды. Посоленная мною черепаха совершенно сохранилась, и когда совсем вышла, то я искал случая добыть другую, приготовил ее так же, как прежнюю, и получил от того еще посудину и возможность иметь большее количество солонины.

Когда снабдился я корзинами, то вколотил в разселины скалы большие гвозди, повесил на стены грота короба, в кои положил всю свою провизию, и расположил их в таком порядке, что после того, так сказать, не узнавал своего жилища.

Самым неприятным для меня обстоятельством был недостаток освещения в пещере; ибо не редко весьма сильный дождь заставлял меня закрывать у окна ставню, и я должен был работать у двери. Сверх того дни были очень коротки, и потому надлежало оставлять работу весьма рано. Я не знал, что тогда делать от скуки, и погрузился в глубокую задумчивость. Видя себя обладателем множества потребных для жизни вещей, я тем сильнее чувствовал неприятность не иметь существо, котороеб делило его со мною. Теперь самый ненавистный мне из моих камрадов был бы для меня драгоценнейшим товарищем, и его дружество составилоб мне щастие. Ласк моей собаки было для меня недостаточно, ибо я желал иметь существо, котороеб делило со мною и удовольствия и неприятности. Такия размышления часто заставляли меня проливать горькия слезы, кои обыкновенно начинались с наступлением мрака, и я иногда ложился спать не иначе, как прежде поплакав несколько часов.

Однажды, когда был я таким образом угнетен грустию, пришла мне в голову щастливая мысль - потому щастливая, что возвратила мне мужество и разсеяла уныние, вот как я думал: к чему служат мне горесть моя и слезы? говорил я самому себе: я тщетными своими желаниями не получу того, в чем нуждаюсь теперь. Если Бог осудил меня влачить жизнь мою в совершенном уединении: то Его воля исполнится, не взирая ни на ропот мой, ни на жалобы. И так, лучше добровольно покориться оной и постараться сделать себя сколько можно менее нещастливым. Я провожу в скуке часть дня, потому что сижу во мраке и не могу ничем заняться; но есть два рода упражнения: то есть, упражнение тела и упражнение души. Я не имею ни книг, ни перьев, ни бумаги для занятия ума, но у меня есть память. Что мне препятствует вспомнить то, что я учил некогда и читал дома или в школе? Не будет ли это значить почти то же, как бы мне рассказывали историйки, или как бы я их снова перечитывал? Хочу также припомнить все, что я думал, и все, что делал со времени моего пребывания на сем острове. Кто знает, не найду ли чего нибудь такого, которое заменить мне бумагу? Тогда опишу я свои приключения, и уверен, что это много будет веселить меня. Сия мысль занимала уме мой во весь вечер; слезы мои изсякли, и я лег на листвянную постель свою с сердцем гораздо довольнейшим обыкновенного.

устремлены только на полезное; что, не будучи развлекаем ни играми, свойственными моему возрасту, ни пустыми разговорами с другим подобным же ребенком, я всегда занимался только самим собою, и что наконец наставления, полученные мною от добрых родителей и учителей, так сказать, прозябали в уединении подобно семени, брошенному на такую землю, на которой ничто не мешает его развитию.

Я измерял время лунами. Претерпенное мною кораблекрушение случилось в Апреля. Тогда мне было двенадцать лет с половиною, и я с сего времени до начала дождей счел четыре полных луны. Из чего заключил, что теперь были последния числа Августа; и Читателям известно уже употребленное мной средство для знания с точностию времени их продолжения. Я не мог упрекнуть себя в потери ни одного дня. - Так как платье мое совершенно износилось, то я из козьих шкур сшил его новое. Оно было сначала род очень широкой туники, достававшей только до колен, и состоявшей из двух коже грубо сшитых одна с другою. К сему употребил я дикобразовы иглы и тонкия известным способом ссученные нитки. Это платье подпоясывал я кушаком из такой же кожи. Из нее сделал я себе также род чулок для предохранения ноге своих от ужаления насекомых, и две пары сандалий, потому что они скоро изнашивались. Надлежало также прикрыть и голову от солнечного зноя, который часто весьма меня обезспокоивал. И так я сплел сперва из ивовых сучьев род. острого колпака, и обтянул кожею, обращенною, так как и на платьи, шерстью вверх.

Еслиб кто видел меня в сем наряде, тот конечно почел бы за медвежонка. Однако как бы то ни было, только я остался весьма доволен своей работой, возбуждавшею справедливую надежду, что никогда наг не буду.

Между тем в сих упражнениях протекли мрачные, дождливые дни, и вечера при помощи известной выдумки проходили для меня уже в меньшей скуке. Я читал и перечитывал Евангелие и Библию в продолжение трех или четырех лет; то и другое еще твердо было в моей памяти, почему находил удовольствие вспоминать по порядку заключающияся в них события, почему скоро составилась в уме моем история, начинавшаяся сотворением мира и оканчивавшаяся смертию Иисуса Христа. О, как мне хотелось тогда писать! Я бы обогатил сию историю разными благочестивыми размышлениями. После чего занялся расположением в уме собственных приключений, и сему-то обязан возможностию отдать верный отчете во всем случившемся со мною на острове. Причем не мог вспоминать прошедшого без чувствования признательности к милосердому Богу, спасшему меня от смерти и осыпавшему толикими благодеяниями, а также не жалеть о прежнем своем ропоте. С сих пор доверенность моя к Провидению сделалась совершеннее, а молитвы искреннее. Я не почитал уже себя более безпомощным нещастливцем; но сыном, живущим под надзором отца и в случае опасности имеющим в нем верного покровителя и защитника.

толщины ниток и сетей для рыбной ловли.

удивлением сие заметил, когда погода дозволяла мне выходишь из пещеры. Наконец дожди прекратились, солнце просияло во всем своем величии, и я мог льститься надеждой, что зима миновала. Это причинило мне великую радость. Я пошел опять смотреть на прекрасные рощицы - свое владение, возобновлять провизию и готовить новые кушанья. Счел камешки, ежедневно в сосуд мною кладенные, коих было сто пятнадцать, и это составляло почти четыре месяца; из чего я заключил, что столько продолжается зима в сей части света.

Приняв важное намерение путешествовать, я захотел сделать себе из кожи роде кушака, дабы нести с одной стороны топор, а с другой пилу из крепкого сука, оборвав листья и отпрыски, сделал я палку, которую положив на плечо, как носят ружье, привесил к ней корзину, долженствовавшую служить для поклажи в нее найденной на пути добычи. Сверх того взял я еще с собой мешок, и пошел сперва к летнему дому для отведения туда в парке моего стада. Бедные животные радовались видя себя на свободе, щипали свежую на лугу траву и молодые листья. Они весело следовали за мною; Кастор также, будучи на вольном воздухе, смешными скачками вокруг меня изъявлял свою радость.

По прибытии на место я не нашел и следа своей хижины: она была совсем разрушена дождем, и вода унесла её остатки. Парк же напротив того был в наилучшем состоянии. Загородка сделалась столь плотна от сплетшихся сучьев, что я не мог просунуть в нее руку; а у отверстия деревья пустили такие отпрыски что почти совсем его загородили. Я обрубил их и впустил туда свое стадо с некоторого времени коза не давала молока, и я не находил никакого неудобства предоставите сих животных самим себе. Даже почел ненужным запасать для них пищу, но решился дать им свободу выходить из зверинца и щипать росшую вкруг траву, будучи уверен, что на ночь они сами собою будут приходить на свое место. При чем прекрасное состояние сего моего заведения возбудило во мне желание сделать такоеж у пещеры, и для удовольствия окружить себя садом отборных дереве. Впрочем я отложил это намерение до зимы, думая, что сильные дожди будут ему благоприятны.