Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон.
Глава осьмая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон. Глава осьмая. (старая орфография)

ГЛАВА ОСЬМАЯ.

Запас на зиму. Отсутствие к большой реке. Маленькая пальма. Мирака или восковое дерево. Поспешное возвращение в грот. Феликс делает свечи. Упражнения в другую зиму. Лук и стрелы угрызения совести Феликса. Он плачет, воспоминая о своей матери. Молится и чувствует утешение. Возвращение весны. Феликс вразсуждении сада. Феликс учится стрелять из лука. Он делает стол и скамьи.

оболочек, почему я мог сделать из нее хороший запас и иметь похлебку для худого времени года. Наловил множество птице петлями и вполовину их изжарил; потом опрятно положил в некоторый род чана и залил их растопленным жиром, дабы воздухе не мог иметь к ним доступа и не испортил. Таким образом я сохранил их почти целые полгода. Но не столь был щастлив в опыте иметь свете ночью. Козий жире угасал в моей лампаде, и я сколько ни старался, однако не мог совершенно зажечь ее. Между тем наступало дождливое время, и я не без горести вспоминал, что большую часть дня надлежало проводить во мраке. Сия печальная мысль привела меня в совершенное уныние, так что я остаток прекрасных дней провел в совершенном бездействии: однако скоро начале раскаяваться в такой слабости; подвергаясь закону необходимости, я решился до наступления зимы идти на берег большой реки, где еще не был в год сей.

И так в одно утро я отправился, запрягши Кастора в крошню, которую влачил он весьма легко, потому что в ней было мало грузу. Сам же медленными шагами шел, имея при себе разные орудия, с попугаем на плече, и почитая себя верховным обладателем всего, что представлялось моим взорам. Однакож охотноб променял свое владение на сообщество с подобным мне человеком, на щастие иметь искренняго друга. Я взошел на холм, и увидел большую плодоносную равнину, где все показывало совершенное спокойствие. На ней росла высокая ярко-зеленая трава и были кой-где рощицы пальмовые и других неизвестных мне дереве. Река, подобно широкой серебряной ленте, извивалась по оной, и береги её украшались тростником и другими водяными растениями. Я поспешно стеле в сию долину и достиг первой рощи, где хотел остановиться на некоторое время. Там заметил я род пальмы, которой никогда прежде не видывал. Она была гораздо ниже прочих, имея в вышину не более обыкновенного человеческого роста; что и заставило меня прозвать сие дерево маленькой пальмой. На нем были колючие листья,а плоде не более голубиного яйца. Я решился вырыть из сих дереве самые молодые и укрепить ими свою ограду.

Прекрасный кустарник, совершенно мне неизвестный, привлек мое внимание; все его сучья гнулись от ягод {Восковое дерево или мирака растет в Лузиане и Каролине. Это прекраснейший куст, коего ягоды содержать косточки, покрытые некоторым родом воска, из коего жители делают хорошия свечи. - Ягодами называется мягкой плоде, заключающий в себе зерна, подобно лавровым, плющевым и проч.} редкого свойства. Я сорвал из них несколько, и они были как бы обмакнуты в некоторый роде воска, прилипавшого к пальцам моим. Сия странность удивила меня и заставила погрузиться в задумчивость. Нет ли средства, думал я, набрать сего воска достаточное количество для сделания свечь? Если я принесу домой побольше сих ягоде и вскипячу в воде, то воск без сомнения всплывет на поверхность оной, ибо таково свойство всех жирных веществе. При чем если я таким образом успею отделить его от плода, то после легко могу сделать род свечь тем же способом, как во Франции делают их из сала. И так пойдем домой: сия прекрасная мысль стоит того, чтоб отложить дальнейшее путешествие; и если я не достигну своего намерения, то по крайней мере мне не в чем будет укорять самого себя.

то было уже очень поздо; но полная луна освещала обратный путь мой, и прохладный вечерний ветерок уменьшал трудность дороги как для меня, так и для моего товарища. Кастор, при помощи моей сзади, бодро вез тележку. На дороге Коко забавлял меня своим болтаньем. Мужайся, мужайся маленькой господин мой! произносил он довольно внятно: спеши домой, домой и дай вина своему Коко. После чего пел он арию: голосу коей я научил его.

Пришедши на место, мне весьма нужна была постеля, и я, выпив чашку теплого молока, бросился на нее с нетерпением дождаться утра. Почему восходящее солнце не застало меня спящим.

Первою, или, лучше сказать, главною моею заботою было развести огонь. Я положил ягоды в горшок, слегка сварил их, и между тем как они варились, приготовлял светильни. Увидев же на поверхности воды светлозеленое, издававшее приятный запах вещество, снял его раковиною, служившею мне вместо ложки, и вылил в остав черепахи, которую, дабы содержать сие вещество в жидком состоянии, поставил у огня. - Когда я словил все сало, то получил довольное количество растопленного воску, в который попеременно обмакивал светильни и вешал на древесные сучья.

Таким образом взирал я на приближавшуюся зиму без малейшей горести. Она, подобно прежней, была проведена в разных упражнениях: я сшил себе новое платье, усовершенствовав покрои оного; снабдил свой гардеробе хорошим плащем, который хотел употребить при случае бури, довольно часто здесь бывавшей. Также насучил много ниток и бичевок, как вещей необходимо для меня нужных; и когда, это было кончено, предпринял я делать лук. Остров производил весьма способное к сему одно упругое дерево; и я, после неоднократных, тщетных покушений, успел наконец сделать лук, которым легко мог владеть. Стрелы к нему также отняли у меня много времени. Острия к ним делал я прежде из рыбьих костей, но для сего потом годились лучше акациины иглы; ибо совершенно соответствовали видам моим. После чего я сшил также из кожи колчан, и решился, как скоро только дозволит погода, учиться стрелять.

ибо в самом деле чему можно учиться без книг и учителя? Но я учился из великой книги природы, всегда отверстой предо мною, и которую я старался разбирать с величайшим прилежанием. Я вникал во все произведения моего острова, старался извлекать из них какую нибудь пользу и располагал их в голове своей по порядку, не взирая на разнообразие и многочисленность оных. Созерцая чудеса творения, я возносился душею к Виновнику оных, удивлялся бесконечной Его премудрости и благости к существам Им произведенным, и смирялся во прахе.

Чтож касается до моих размышлений, то оне часто были весьма горестны; ибо чем более я возрастал и чем более развивался мой разсудок, тем более укорял я себя за проступок свой против матушки и оставление оной. Я видел нежность матерей к детям своим в разнородных животных, меня окружавших, которые напоминали мне о заботливости родительницы, столь худо награжденной мною за это. "О, Боже! часто восклицал я в сильной горести, если угодно Тебе, чтоб я всю жизнь свою проводил в уединении: то охотно подвергаюсь сему наказанию, как достойно заслуженному мною; но если после проведенных мною нескольких лет в страданиях, Ты соизволишь простишь меня: то, молю, возврати меня к родительнице, дабы я каждую минуту воспоминал о прошедшем своем поведении; почитал и помогал той, от которой получил бытие, и которая научила меня любить Тебя." Потоки горючих слез сопровождала молитву сию - и в сердце моем родилась лестнейшая надежда.

Дожди продолжались двумя неделями более, нежели в прошедший год; но как я имел свет, то это время не казалось мне очень скучным. Однакожь с удовольствием встретил я возврат прекрасных дней. Действие, произведенное на мою плантацию четырью с половиною месяцами зимы, причинило мне истинную радость. Деревья: весьма увеличились; плющ, пробираясь по них, достигал их вершины, и все таким образом взаимно переплетясь, составляло крепкий забор. Посеянное мною взошло и находилось в наилучшем состоянии; пшено было безподобно; цвет земляники уподоблялся снегу; сахарный тростнике чудесно укоренился; еловом, все как бы улыбалось в моей ограде. Множество птиц, привлеченных в сие место свежестию воздуха и обильною пищею, искали себе на деревьях спокойного убежища для свивания гнезд птенцам своим, и хотя поклевали часть моих зерен и плодов, но я предвидел,что оные вознаградят собой мне это. Яйца их снабжали меня любимейшим моим кушаньем, и я посредством лука и стреле надеялся поуменьшить число их, дабы они не причинили великого вреда моей жатве, и пользоваться ими для жаркого. Из чего легко можно заключить, что я учился метко стрелять. Выбрав какую нибудь цель, я не прежде оставлял ее, как несколько раз с ряду попадая в нее; и когда таким образом приобрел навыке в сем искусстве, то начале стрелять птице, и редко, очень редко не попадал в оных. При чем это упражнение, кроме того, что забавляло меня, еще приносило и пользу. Впрочем я конечноб укорял себя за умерщвление сих невинных творений, когдаб не принуждала меня к тому необходимость; ибо еслиб я этого не делал, то они истребилиб мой подсеве и плоды так, что мне зимой нечем было бы питаться.

Между тем имея все необходимое для жизни, я захотел снабдить себя некоторою излишнею мебелью. Изведя все доски от сундука, мне не льзя было сделать ничего деревянного; однако я желал иметь кровать с посланною на ней кожею, для предохранения себя от сырости, a также стол, стул или скамейку. В сем намерении прибегнул я к своему искусству плесть корзины, в коем весьма усовершенствовался, и для сделания кровати крепко вколотил в землю четыре стойки не более одного фута в вышину, на них положил раму, переплетенную ивовыми сучьями; потом все это покрыл тремя или четырмя козьими кожами, и таким образом получил довольно мягкую постелю. Стол был сделан точно так, же, кроме того только, что рама, на него употребленная, была квадратная, а употребленная на кровать продолговатая. Впрочем не заботился в сих вещах о правильности размера а старался только обе удобности, и достиг цели своей. Стулаж я никак не мог сделать, почему должен был довольствоваться скамьею, устроив её для крепости неподвижною на одном месте, то есть переде столом; и такияж точно поделал в разных других местах моей пещеры.