Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон.
Глава девятая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения молодого матроса на пустом острове, или Двенадцатилетний Робинзон. Глава девятая. (старая орфография)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

Великое предприятие. Тщеславие и неблагоразумие. Дремучий лес. О, как злы обезьяны! Сражение с ними. Победа Феликса и Кастора. Буря. Попугай. Коко . Сильный ветр. Страшный шум. Дерево кассия. Долина и водопад. Локсия, и её жилище. Сцена переменяется. У Феликса во всем недостаток. Он не может ни вытти, ни предохранить себя от дождя. Пещера смерти. Оставы. Феликс ничего не боится. Он хоронит найденные кости. Спит в пещере. Отправляется опять в путь.

Если Читатели наблюдали образе моей жизни и разные упражнения: то конечно заметили, что оные при наступлении зимы гораздо умножались. Надлежало жать пшено, готовить солонину, собирать материалы для работы, снабжать пищею свое стадо, запасая в большом количеств сено или траву и провяливая ее на солнце до тех пор, как она совсем лишилась влаги. Только в прекрасное время года пользовался я большою свободою, и его также употреблял на продолжительные путешествия; при чем, надобно признаться, что очень любил их. У меня было почти все, чего желать можно; однакож сего казалось мне еще недостаточно: но я безпрестанно хотел открывать новые места и распространять мое владение. Для чего человек, существенно имеющий столь мало потребностей для удовлетворения истинным нуждам своим, ненасытим в желаниях и не редко для исполнения оных нарушает свое спокойствие? И я, не взирая, что был еще почти ребенок, участвовал в сей слабости человеческой. Я прошел уже большую часть берегов моего острова, но мало проникал в его внутренность, и надеялся найти там много такого, которое удовлетворит любопытству и увеличит богатство мое. А как намеревался я путешествовать только для наблюдения: то и не хотел брать с собой корзины или плетеной повозки, котораяб замедлила ходьбу мою, а также изнурилаб меня и собаку. Почему привязал на спину Кастору только два свернутых мешка и плащ свой. Чтож касается до самого меня: то я вооружился топором, пилою, луком и стрелами; при чем нес также сделанный незадолго пред сим ранец. А как не имел причины бояться воров: то оставил отворенною дверь в пещеру, дабы козы могли выходить на пастбище в поле; ибо был уверен, что на ночь они сами возвратятся на прежнее свое место. Сад же свой напротив того я крепко запер, опасаясь, чтоб сии животные не причиняли в нем опустошения.

Наконец я отправился с серцем, исполненным надежды и радости. Кастор, соразделявший со мною склонность мою к путешествию, весело мне предшествовал; а попугай Коко, сидя у меня на плече, забавлял меня своим лепетаньем. Перейдя большую равнину до реки, пересекавшей ее во всю её длину, пошел я вдоль по берегу и нашел такое место, где вода была столь низка, что я перешел на другую сторону, имея ее только по пояс. Таким образом я отчасу более вступал в страну, поросшую от места до места цветущими лимонными деревьями, кои издавали от себя сильный ароматический запах. За ними, на большом плоском пространстве, увидел я густой, или лучше сказать дремучий лес, к коему немедленно направил шаги свои. Новые, никогда прежде невиданные мной деревья манили меня, заставляя предполагать, что могу получить от ним какую нибудь особенную пользу. Туда достиг я в самое то время, когда солнечный зной необходимо заставлял искать убежища, там я порядочно пообедал, запасшись земляными яблоками, несколькими изжаренными птицами, и довольно отдохнув, пошел далее во внутренность леса. Тогда томила меня жажда; ибо когда я удалился от реки, то уж нигде больше не мог найти воды; и увидев одно толстое кокосовое дерево, вздумал взлесть на него и снять несколько орехов, дабы напиться молока из них. Но сколькожь удивился и даже испугался я, заметив, что множество оных упадали сами собой, имея ко мне направление, так что я и мой Кастор едва могли охраняться от оных; от чего последний громко лаял. Тщетно искал я неприятеля, так дерзко на меня нападавшого; и хотя видел колеблющиеся листы, но густота оных препятствовала мне что либо в них заметить. Наконец увидел я обезьяну, прыгнувшую с одного дерева на другое, которая наконец спустяс с него, делала предо мною множество смешных кривляний. При чем Кастор видя, что это животное, по пословице, ему на на руку, бросился на него и в одну минуту задавил. Но тогда вдруг целая стая обезьян спустилась с дереве, произведя пронзительный крик и приступая к обоим нам с видом самым неприязненным. Я возбуждал своего товарища напасть на них как можно с большим жаром, и в помощь ему натянув лук свой столь хорошо и столь верно прицелился, что ранил одну обезьяну, потом видя, что они окружают мою собаку, и что ей трудно от них защищаться, напал на них с топором и много умертвил. Прочияж, испугавшись, обратились в бегство, сопровождая оное страшным криком. Таким образом мы остались победителями и получили добычу: то есть, около двадцати кокосовых орехов, на нас брошенных.

гораздо опаснейших. И для удаления их от себя, развел к ночи большой огонь. Потом поужинав кокосовых орехов, я взлез на один дуб, расположившись спать на оном; при чем посадив попугая своего на сук, действительно заснул глубоким сном; но был пробужен громом и молнией. Все предвещало жестокую бурю; а я от сильного дождя имел защитою только древесные листья, которые однако не могли служить мне надежною кровлею. И так, закутался в плащ свой, посадив за пазуху Коно, который, испугавшись бури, дрожал. В сем положении ожидал я предвиденного мною дождя; но вдруг поднявшийся сильный ветре разогнал скопившияся тучи. Я не знал тогда, радоваться ли мне, или унывать от сего надлежало: ибо все деревья, а также и то, на коем сидел, чрезвычайно колебались. Сверх того, в большему моему ужасу, начался страшный, продолжительный и столь странный шум, что я, при всем напряжении ума своего, не мог понять тому причины. Он усиливался с каждым порывом ветра; и думаю, что человек, даже самый отважнейший, не мог бы снести его без содрогания. Попугай кричал и бился на груди моей. Кастор при корне дерева испускал печальный вой; а я, сев на самые толстые сучья, с трепетом ожидал своей участи. О! сколь сия ночь казалась мне продолжительною, особливож по причине несносного шуму, который оглушая, поселял в сердце моем ужас! Наконец показался день, и когда прояснило столько, что можно было различать предметы: то я начал обращать всюду взоры свои, и увидел в некотором разстоянии от себя несколько похожих на ореховые деревья, коих вершина, будучи покрыта жесткими темного цвета плодами и колеблема ветром, столько испугала меня шумом своим. Имея от природы особенную смелость, я стыдился минутной своей трусости и уверился, что не редко вещи, причиняющия нам страх, коего мы не знаем причины, не имеют в себе ничего опасного. Я полюбопытствовал разсмотреть ближе плоды сии. Между тем ветр начал утихать, а потому мне можно было влезть на одно из сих дерев и сорвать несколько росших на них орехов. При чем тотчас узнал, что это была кассия, ибо вспомнил, что ел ее в детстве. Продолговатая и жесткая как железо шелуха плода сего разделяется на несколько впадин, заключающих в себе род черного конфекта, а вместо семячка миндалину. И так надеялся уже впредь не бояться более подобного шума.

Оба мои товарищи в путешествии подкрепились от усталости минувшей ночи, один отъев убитую накануне обезьяну, а другой склевав кокосовое зерно. Чтож касается до меня, то мне больше всего хотелось пить. Однако я шел около двух часов, не находя ни капли воды; но безпрестанно понижавшаяся почва земли рождала во мне надежду иметь оную. Наконец спустился я на прекрасную равнину, на коей зелень была столь свежа, что предвещала по близости ручей, и скоро достиг моего слуха приятный шуме. Это было падение воды с скалы, имевшей более пятнадцати футов в вышину, которая помещаясь в естественный бассейне, производила вокруг оного как бы влажную пыль.

Утолив жажду, я начале думать о возобновлении съестных своих припасов. Я убил неизвестных птиц, коих было здесь чрезвычайно много. Причем нашед также много бананов. Изготовил себе обеде и поел на краю бассейна, с коего представлялось взорам моим прелестнейшее местоположение. Лес хотя был здесь и реже, но окружал его со всех стороне; и сия, так сказать, великолепная зеленая комната казалась мне жилищем, отделенным от остатка мира плотною деревянною стеною, коей не могли проницать лучи солнечные. Почему, не взирая на приятность сего места, я не мог не безпокоиться вразсуждении трудности вытти из лесу, по видимому, не имевшого предела. Впрочем излишняя предвидимость не есть порок детей. Вскоре мысль сию заступила другая; и когда сильной жар прошел, я весело продолжал путь свой, и идя таким образом целые четыре дня, не нашел ни одного нового предмета, достойного моего внимания; но в пятый очутился под чрезвычайно высокими, совсем неизвестными мне деревьями, из коих вытекало множество смолы или гуммы. Захотев попробовать, я нашел ее весьма приятного вкуса. Потом устремил взор свой на вершину одного из сих дерев, и увидев род хижины с кровлей, довольно пространную. Не есть ли она произведение рук человеческих? подумал я. Жил ли в ней кто нибудь? Смею ли войти в нее? После таких сделанных самому себе вопросов я оставался в нерешимости, не будучи в состоянии угадать, какому роду творения принадлежало жилище сие. Наконец любопытство преодолело страх меня удерживавший; но древесный пень был столь высок и гладок, что я взбираясь по нем, упадал несколько раз на землю. И так, скинул с себя все мне мешавшее я, опять полез, имея при себя только топоре на случай внезапного нападения. Таким образом, по преодолении невероятных трудностей, я наконец достиг вершины дерева. Воздушное жилище было пусто и частию разрушилось от времени; при чем в разных местах находившиеся проломы давали мне- видеть его внутренность. Это были ряды гнезд, на два дюйма в две линии расположенных, и разные ходы, каждый образовавший роде улицы. Сии здания состояли из искусно сплетенной травы, и кровля прикрывала их так, что никакое животное не могло туда проникнуть. При чем несколько яичных скорлупе свидетельствовали, что сие строение было произведением птиц, кои подобно пчелам жили обществом. Впрочем, дабы доставить Читателям моим возможность справиться с каким либо Словарем Натуральной Истории вразсуждении сего странного феномена, то скажу: я узнал после, что это дерево есть мимоза; а птицы, состроившия сии достойные любопытства гнезда, называются локсиа.

Такое необычайное зрелище склонило меня к печальным размышлениям. Щастливые птички! вскричал я: сколько имею я причины завидовать вашей участи! Вы живете и умираете в недре семейства своего, будучи окружены существами своего рода. При их помощи вы свершите самые многотрудные работы; а я - один в пустыне, предоставленный собственным силам своим, без родителей, без друзей - я буду жить в печальном уединении и умру, не будучи ни кем оплакиваем. Но, прибавил я, кто мог разрушить убежище ваше, кроткия творения? Теперь вы конечно или живете разсеянно, или умерщвлены врагами своими! Ах! почему же не могу я собрать вас опять в мирное ваше убежище и возвратить щастие, коего сам лишаюсь!...

Потом я слез, будучи погружен в глубокую задумчивость, кою могли отчасти разсеять только ласки моего Кастора и попугая. "Откуда ты идешь Феликс? лепетала сия забавная птица. Дай вина Коко, поцелуй Коко!"

мне ничего приятного. Вместо прекрасных дерев, обремененных плодами, кои доставляли мне пищу и прохлаждение, я видел уже только сосны и другия подобные им деревья безплодные, столь близкия одно к другому и так окруженные тернием и прочими колючими растениями, что я только посредством топора мог пролегать себе чрез них дорогу. Часто недоставало у меня съестных припасов, ибо птицы редко прилетали на сии места безплодные; и я иногда шел целый день, не находя ни капли воды. У меня не было больше ни апельсинов, ни кокосовых орехов, ни сладких желудей; а я находил только и ел, когда чувствовал несносный голод, жесткие, горькие коренья, которые производили колику, а иногда и рвоту.

места, для проложения чрез которое прохода потребна была целая рота пионеров. Иступившийся топор оказывал мне весьма малую услугу; ноги мои были исколоты терновником по причине, что сандалии от ходьбы по кремням совершенно износились.

Столько трудностей наконец совершенно истощили мои силы. Я от изнеможения упал на землю, и пролил горячия слезы. О! сколь я тогда жалел о своем неблагоразумий, или, лучше сказать, неосторожности столько удалиться от жилища, потерять из виду морской берег и войти в сей лес дремучий. Сколь много жалел о своем жилище и приятном местоположении оного! При слезах, сопровождаемых всклипываниями, воздевал я руки свои к небу и с жаром просил его кончить мои страдания скорою смертию, или подать мне средства вытти из сего места, столь мрачного. Мольбы мои конечно были услышаны тем, Который никогда никого не оставляешь, и я в туже минуту имел доказательство Его милосердого покровительства. Кастор, побуждаемый голодом, всюду стараясь найти что нибудь посредством острого своего обоняния, притащил к ногам моим животное, которое было мне совсем неизвестно и у которого он отъел уже голову. Я выхватил у него оное и немедленно ободрал. Сухие и при том еще смолистые сучья, по причине моей нетерпеливости, казалось мне, горели слишком медленно. Наконец животное начало жариться, и я от голода часть оного съел вполовину сырую. Укрепившись же таким образом в силах, возблагодарил я Бога и уже с гораздо спокойнейшим духом стал разсуждать о своем положении. Видя, что не льзя было более итти вперед, я думал возвратиться назад; но такое предприятие было многотрудное ибо не льзя было распознать множества взаимно пересекавшихся дороге; почему и встречал я всегда только места новые. Тщетно искал я водопада и равнины, показавшейся мне столь прелестною; ибо не видел даже следа оной, и все мои старания найти ее опять только отчасу более приводили меня в заблуждение. К большемуж еще нещастию настала буря, дождь лил ливня с градом, и я мог укрыться от него только под деревья, коих листья, напоившись водою, лили на меня оную гораздо еще сильнее. От толь худых обстоятельстве я готов был притти в отчаяние - как вдруг лай Кастора привилк меня к скале, где я увидел весьма низкое отверстие. В положении, в каком я тогда находился, ничто не могло устрашать меня. И так я, хотя с великим трудом, пролез в оное и увидел большую пещеру, сверху коей проникали в нее несколько лучей солнечных. Походив в ней, я нашел наконец довольно просторную комнату, в коей находился род отверстого одра с палочками, положенными наперекрест, и поддерживаемый стойками вышиною почти в росте человеческий. Я слез по одной из них - и увидел на верху кости человеческия, почти в прах превратившияся; только были целы два черепа. В ногах сих останков лежала лук и стрелы, сабля из весьма жесткого дерева и многия пустые тыквы. При сем зрелище я стоял неподвижен от удивления, не понимая, каким образом могли зайти сюда скелеты человеческие, и после продолжительного размышления заключил, что некогда остров, на коем я находился, был обитаем; что островитяне избрали сию пещеру для погребения в ней мертвых и, может статься, своих Царей или начальников; но, что какое либо необычайное приключение принудило их оставить сей остров и при том давно уже. Впрочем это место, сколь ни казалось оно страшно, почитал я убежищем, посланным мне благостию Создателя: ибо для меня было тогда особенным щастием иметь убежище от непогоды.

было перенести кости сии в нарочно выкопанную мной могилу, в недальнем разстоянии от пещеры. Я завернул их в свой сделанный из козьих коже плащ и покрыл землею. Потом, возвратясь в пещеру, первою моей заботой было ее вычистить.

Для очищения воздуха развел я в ней огонь. Найденный мною лук был крепче и сделан лучше моего, а сабля столь остра, как бы состояла из стали; но тот и другая превосходили силы мои. И так я решился, сберечь их до тех пор, как возраст дозволит мне употреблять оные.

Уже ли суждено мне, думал я, быть заключенным в сем диком месте? При наступлении зимы я конечно погибну от недостатка; ибо в это худое время года мне не чем будет питаться. Что будет со мною, когда начнутся проливные дожди? И так, нечего делать, надобно стараться вытти из сего дремучого леса и возвратиться в свое жилище: ни труды, ни усталость не должны меня удерживать; ибо это касается моей жизни.

Почему, едва наступило утро, как я начал думать о способах облегчить свое путешествие. Из кожи животного, принесенного Кастором, сделал я новую обувь, сшив ее вдвое, дабы она долее послужила. На спинуж собаки привязал саблю, лук и стрелы, и отправился в путь, решившись преобороть все препятствия для получения свободы.