Дон Карлос.
Том 1. Часть 1.
II. Инес

II. Инес

На другой день дон Эстебан де Кортецилла приближался к воротам в монастырской стене на улице Гангренадо.

Граф был высокий, статный мужчина лет сорока пяти. Лицо его, с отпечатком благородства, было приятно, у него была черная борода и большие, проницательные беспокойные глаза. Одет он был нарядно, но ничто в нем не выдавало его несметных богатств. У него даже не было на руке ни одного бриллианта. Казалось, он ненавидел всякое тщеславие. Одежда его ничем не отличалась от той, какую обычно носит высший класс в Мадриде, не принадлежащий к военному сословию: граф был одет в черное, и только жилет и галстук были ослепительной белизны.

Дон Эстебан де Кортецилла быстро подошел к воротам и позвонил в колокольчик. На звон явился дежурный монах, который, казалось, узнал посетителя и поклонился ему.

-- Доложи обо мне патеру Доминго, - обратился граф Эстебан де Кортецилла к молодому монаху, пропустившему его в калитку и снова запиравшему ее за мирянином.

-- Будьте так добры, следуйте за мной, дон Кортецилла, - попросил скромный привратник.

Он пошел вперед через монастырский двор, по которому в тени высоких деревьев гуляли несколько монахов. Миновав открытую дверь, монах повел гостя по галерее, ведущей в аббатство Святой Марии, к тому самому зданию, в котором прежде жил аббат. Однако со времен инквизиции в этом обширном мрачном аббатстве произошло много перемен, которых мы коснемся ниже, в одной из последующих глав.

Монах поднялся с графом по ступеням, открыл тяжелую высокую дверь и, пропустив графа вперед, вошел вслед за ним. Далее привратник направился к рабочей келье патера Доминго, который вышел навстречу своему гостю.

На патере была францисканская ряса, подпоясанная веревкой. Доминго был худощавый старик с морщинистым лицом и венком седых волос на лысой голове.

-- Вы пришли к принцу, граф? - спросил он. - Пойдемте!

-- Вы сами, отец мой, хотите меня вести к нему?

-- В таких обстоятельствах я доверяю лишь самому себе, - отвечал патер и повел графа к потайной двери, скрытой в стене. Доминго отворил эту дверь, и Кортецилла увидел узкую винтовую лестницу, ведущую в верхний этаж. Граф и патер поднялись по ней и очутились в сводчатом помещении, из которого выходило несколько дверей. Патер подошел к одной из них, вынул ключ из кармана и отворил ее. Комната, в которую они вошли, была ярко освещена свечами, несмотря на то, что был день, тяжелые темные занавеси на окнах были спущены.

Доминго запер за собою дверь на ключ и подошел к другой двери, по-видимому, выходившей в смежную комнату. Он три раза тихо постучал в нее. Дверь приоткрылась, и из-за нее высунулась голова монаха.

-- Принц примет графа Кортециллу, отец Амброзио, - шепотом сказал патер.

Монах, казалось, понял распоряжение, заключавшееся в этих немногих словах, наклонил голову и, когда пришедшие вошли, опять притворил дверь.

В комнате, ярко освещенной свечами, у стола, заваленного бумагами, сидел дон Карлос. Он встал, когда граф вошел, и поклонился.

Дон Карлос был молодой, сильный мужчина лет двадцати пяти. На нем был военный мундир с королевским орденом. Его полное, с небольшой черной бородкой лицо выражало решимость и самоуверенность, а все движения выдавали человека подвижного и деятельного.

Возле него на стуле лежала сброшенная францисканская ряса.

Дон Карлос подошел к графу и подвел его к креслам, стоявшим у стола.

-- Милости просим, я ждал вас. Иностранец, которого вы мне вчера представили, уже оставил Мадрид, чтобы набирать нам рекрутов.

-- Доррегарай весьма пригодится вам, принц.

-- Я вполне ему доверяю и через два дня назначил ему свидание в том самом месте, которое вы указывали мне, как самое безопасное.

 Да, принц, там вы будете в безопасности, в отличие от Мадрида.

-- Как? Измена? - быстро спросил дон Карлос.

-- В Мадриде узнали, что вы находитесь в стенах города, и уже, быть может, начали вас разыскивать.

Лицо претендента омрачилось.

-- Доррегарай? - быстро спросил он. - Может быть, его готовность - один обман...

-- Невозможно! С этой стороны измена немыслима, принц.

-- В таком случае я этого не понимаю! В этом одеянии, - дон Карлос указал на рясу, - я чувствовал себя в полнейшей безопасности! Но будем говорить о деле, граф. Вы хотите дать мне взаймы пять миллионов на военные издержки, я выплачу вам за это восемь миллионов после вступления на престол.

-- Как ваш верноподданный и патриот, я не могу принять этой жертвы, принц, - с достоинством отвечал Кортецилла. - Я владею десятью миллионами, но вам известно, что у меня есть дочь. Мое состояние принадлежит ей, и поэтому уменьшить его я не вправе. Хотя я вполне убежден в вашем успехе, принц, однако было бы безрассудно с моей стороны рисковать состоянием моей дочери и лишать ее того, что она привыкла считать своим.

-- Вы заботливый отец, граф, и дочь ваша - самый прекрасный цветок испанских полей!

-- Вы знаете мое сокровище. Я не жалел ничего, чтобы подготовить ее к сколь угодно высокому общественному положению.

-- Граф, я люблю вашу дочь уже много лет и прошу у вас ее руки. Помните ли, как год тому назад мы встретились с вами в По?.. Я как сейчас вижу ее, как она была тогда прелестна, обворожительна, прекрасна! С тех пор я не могу ее забыть.

-- Для того, чтобы увидеть свою дочь королевой, я не остановлюсь ни перед какими жертвами! Приданое ее равняется десяти миллионам, принц; одну часть я выдам в день помолвки, другую - в день бракосочетания.

-- Я на все согласен! Но графиня?

-- Она моя дочь, и я отвечаю за нее! Инес отдаст вам свою руку.

-- Так напишите соглашение, граф, - сказал дон Карлос. - Я люблю действовать скоро и решительно. Поэтому я прямо сейчас торжественно провозглашаю графиню Инес своей нареченной невестой!

-- Надеюсь, принц, что этот союз будет для вас благотворен. Число друзей моих, особенно на севере, очень велико, я готов на все, чтобы доказать вам, принц, как высоко я ценю этот союз с вами!

-- Напишите наше соглашение; я готов его исполнить!

-- Вы увидите свою невесту, принц, на условленном месте и там же получите первые пять миллионов, - сказал граф, сложив один лист, а другой оставив дону Карлосу. - Поздравляю вас, принц, да и самого себя тоже, с помолвкой, - прибавил граф с неподдельной, чисто испанской гордостью.

Он простился с принцем, поклонился патеру и направился в обратный путь, к своему дворцу, расположенному в лучшем квартале Мадрида недалеко от Прадо. Здание это было выдержано в средневековом духе: готические окна и двери были украшены лепниной, а стены - разнообразными фресками. Вход был оформлен колоннами, поддерживавшими балкон. За дворцом тянулся прекрасный парк с тенистыми деревьями, зеленеющими шпалерами и изящными статуями.

Обширное здание производило строгое, суровое впечатление. Казалось, будто за этими толстыми стенами, за этими тяжелыми шелковыми занавесями, оттенявшими глубокие оконные ниши, скрывалась какая-то мрачная тайна. Дворец казался заброшенным, пустым. Никто ничего не знал о прошлом графа, о его роде, богатствах, его образе жизни и занятиях. Никогда у окна не показывалось смеющегося лица, веселые гости никогда не съезжались во дворец, лишь изредка в сумерках входили или выходили из него угрюмые молчаливые люди.

Стоявший у дверей старый швейцар в ливрее, шитой серебром, и тот был угрюм и несловоохотлив.

года проводил в путешествиях.

Инес только год тому назад оставила монастырь, в котором воспитывалась и обучалась под надзором монахинь. Это, впрочем, было понятно, потому что граф был вдов, а женское влияние считал необходимым для своей дочери.

Несмотря на строгое и серьезное воспитание, полученное ею в монастыре, Инес была весела, естественна и искренна. Однако с детства она была подвержена какому-то таинственному недугу, который нельзя было устранить никаким воспитанием.

По совету опытного патера Доминго дон Кортецилла взял своей дочери в наставники двадцативосьмилетнего патера Антонио, который в отсутствие графа обязан был смотреть за ней. Эта предосторожность, как мы после увидим, была необходимой и помогла избежать большого несчастья.

строг и воздержан. Он постоянно ходил все в том же черном одеянии, все с тем же, хоть и не угрюмым, но и не веселым лицом. Казалось, будто это лицо никогда не смеялось, а вместе с тем о н о было прекрасно и вызывало доверие. Художник мог бы смело писать с него Иоанна Крестителя. Антонио был бледен, у него был римский нос, тонкие, красивые губы и кроткие глаза.

Вернувшись из монастыря, дон Эстебан де Кортецилла нашел свою дочь в обществе Антонио в просторном прохладном покое, открытые окна которого выходили в парк.

Инес стояла у окна и смотрела вдаль, патер Антонио читал ей что-то вслух. Белое шелковое платье, облегая прекрасный стан графини, широкими складками ниспадало на ковер. Короткая кружевная мантилья, накинутая на густые черные волосы, спускалась до плеч. Инес внимательно слушала, и чтение, казалось, вызывало в ней грусть, по крайней мере сейчас, когда она смотрела в парк, во взоре ее сквозила какая-то странная тоска.

Инес была так прекрасна, что всякий, увидев ее, бывал поражен и восхищен ею. Черные волосы еще сильнее оттеняли белизну ее лица и нежный румянец щек. У нее были умные, живые глаза и хорошенький маленький ротик. Непринужденная естественность и детская невинность еще больше усиливали красоту Инес. Видно было, что этот нежный цветок не знал еще ни одной бури, ни одного жестокого прикосновения.

Когда дверь открылась и в комнату вошел граф Эстебан де Кортецилла, патер Антонио встал, закрыл книгу и хотел с поклоном удалиться.

 Останьтесь, пожалуйста, - приглашая его садиться, сказал граф. - Вы совершенно свой человек в доме, и я знаю, что могу на вас положиться... Как твое здоровье, дитя мое? - обратился граф к дочери, с раскрытыми объятиями поспешившей к нему навстречу. - Твое сияющее, цветущее лицо само ответило на мой вопрос.

-- Здравствуй, отец! Как тебе понравился вчерашний праздник? - просто спросила Инес. - О, как прекрасно, как весело было на маскараде! Я так много рассказывала о нем патеру, что он никак не мог начать своего чтения.

-- Позволь же мне сесть, - перебил граф живую речь своей дочери. - Сядьте и вы, патер Антонио.

-- А я сяду тут, у твоих ног, - воскликнула Инес. Строгий молодой патер молча сел.

-- Это больше не твое место, Инес. Пока ты была дитя, я охотно позволял тебе сидеть у моих ног, но теперь уже недалеко то время, когда ты других увидишь у ног своих.

 Я, отец? - воскликнула пораженная Инес. - Как мне понять эти слова?

-- Твоя дальнейшая судьба объяснит и подтвердит тебе мои слова. Тебе уже семнадцать лет, и поэтому пора позаботиться о твоей судьбе. Я сделал это и сегодня пришел уведомить тебя о результатах моих родительских забот.

-- Отец, почему ты говоришь таким серьезным, даже торжественным тоном?

-- Потому что все дело, как и известие, которое я принес тебе, серьезно. Ты достигла возраста, в котором должна подумать о том, чтобы достойному мужчине отдать свою руку и свою судьбу. Хотя мне трудно с тобой расстаться, но мой долг и твое назначение велят мне сделать это.

Глаза патера Антонио сверкнули, но он ничем не выдал своего волнения и продолжал сидеть неподвижно.

 Ты хочешь расстаться со мной, отец? Да, ты прав, я понимаю, ты в своей заботливости уже решил за меня. Но, может, я могу остаться здесь, отдав свою руку достойному и любимому мною мужчине, тогда мне не придется расставаться с тобой, - отвечала Инес, и что-то вроде надежды блеснуло в ее глазах. - Скажи же мне все, отец.

-- Я уже решился, дитя мое, и горжусь своим выбором, потому что ты назовешь своим супругом первого дона Испании.

-- Первого дона Испании? - повторила Инес со сверкающими глазами. - Я думаю, что угадала, кто это... И кто же иной может быть! Ты выбрал для меня знаменитого дона Мануэля Павиа де Албукерке!

-- Это странные слова, дочь моя! - воскликнул дон Эстебан, невольно взглянув на патера, который казался совершенно безучастным. - Дон Мануэль друг твоего ученого наставника...

 Никогда я не произносил здесь его имени, - строго сказал Антонио.

 Этому я верю и не стану больше думать о твоем ответе, Инес. Помолвка должна пока оставаться семейной тайной. Жениха твоего еще нет в Мадриде, и он еще не вернул себе всех своих прав.

-- Помолвка? С кем же, отец?

-- Радуйся вместе со мной своему счастью, - произнес дон Эстебан, вставая и целуя побледневшую девушку. - Ты помолвлена с доном Карлосом, который

через меня шлет тебе поздравления как своей нареченной невесте.

Патер Антонио тоже встал при этом имени. Но Инес покачнулась, она не могла ничего сказать, ужасное смятение охватило ее.

 Беспримерное счастье выпало тебе на долю, ты будешь королевой! - продолжал дон Эстебан де Кортецилла.

-- Что с благородной доньей? - воскликнул патер Антонио. - Обморок!..

Дон Эстебан поддержал Инес и подвел ее к креслу. - Неожиданное известие, - успокоительно произнес он. - Завтра ты оценишь свое счастье и поймешь, почему я сказал тебе, что скоро ты других увидишь у своих ног.

Инес поборола, наконец, овладевшее ею оцепенение.

-- Ты прав, отец, - сказала она слабым голосом, - это неожиданное известие...

 Я знаю свое дитя, свою дорогую, послушную Инес. Ее ждет несказанное счастье - она будет королевой, - продолжал граф Эстебан, спокойно улыбаясь, будто вовсе не замечая и даже не допуская возможности того ужасного смятения, которое охватило молодую девушку. - Ты моя гордость! Я первый приношу тебе мои поздравления!

-- Я буду королевой, - нетвердым голосом произнесла Инес. - Конечно, отец, ты выбрал лучшее для меня, но...

Она не могла договорить, голос изменил ей, и она залилась слезами.

-- Свадебный контракт подписан, то есть официальная помолвка уже произошла. Скоро я повезу тебя к твоему жениху. Избегай всякого волнения, Инес, дорогое дитя мое, вредные последствия его тебе известны. Пусть патер Антонио успокоит тебя набожной беседой, - заключил граф Эстебан де Кортецилла, поцеловал дочь и вышел из комнаты.

Когда дверь за графом затворилась, Инес обернулась к патеру.

 Вы мне друг, я это знаю. Каким бы холодным вы ни притворялись, я часто замечала в вас живое участие, - полушепотом произнесла она. - Сжальтесь надо мной! Дайте мне совет, патер Антонио! Я не могу быть женой дона Карлоса... Потому что... я люблю другого. Молодой патер, казалось, никогда еще так не нуждался в спокойствии и в самообладании, как в эту минуту.

-- Я не знаю, чем полно ваше сердце, - сказал он тихо.

-- Сердце мое полно любовью, безграничной любовью... Вам я могу довериться, патер Антонио. О, помогите, посоветуйте мне... Вам одному я могу довериться: я люблю дона Мануэля!

Патер содрогнулся, он будто не ожидал этого.

-- Мы должны бороться со своими страстями, донья Инес, - сказал он.

 Бороться! - воскликнула графиня, закрыв лицо руками. - Бороться!

-- Потому что в сердце каждого из нас есть что-то, что способно сделать его бесконечно несчастным!

-- Что напоминают мне эти слова? - сказала она чуть слышно, как во сне. - Красное домино! "Ступай на улицу Толедо, там найдешь ты..." - она остановилась и на минуту задумалась. Лицо ее осветилось бледным лучом надежды. - Оставьте меня, патер Антонио, прошу вас, - сказала она. - Вы видите, я почти спокойна.

-- На улицу Толедо, - воскликнула Инес. - То был мой добрый гений! На улицу Толедо сегодня же вечером...