Бледная графиня.
Часть 1.
VII. Свидетель.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бледная графиня. Часть 1. VII. Свидетель. (старая орфография)

VII. 

Свидетель.

Таким образом, было уже доказано, что здесь, при самых ужасных и таинственных обстоятельствах, совершилось убийство; оставалось только разоблачить тайну, его окружавшую.

Задача эта выпала на долю Бруно, исправлявшого должность судебного следователя.

Ассесор фон Вильденфельс, а равно и прокурор самым учтивым образом отказались от любезного приглашения графини отобедать в замке и предпочли закусить в деревенском трактире, после чего прокурор вернулся в город, пожелав ассесору успеха.

Как дорога была фон-Вильденфельсу покойница, никто не знал; он вообще был скрытен и не любил никому открывать своих тайн.

Графиня, под впечатлением ужасного происшествия, казалось, совершенно забыла свою ссору и вражду с Бруно или, быть может, приостановила ее только на время. Так или иначе, но она предложила ему, через управляющого, на время следствия, занять несколько комнат в замке. Но Бруно отказался и от этого приглашения, говоря, что у него есть на то особые причины.

Причины эти стали вдруг ясны всякому более или менее проницательному человеку, когда Бруно с секретарем отправились в домик лесничого и просили позволения, вместе со своим помощником, поместиться на верху.

- Мне здесь так удобно, говорил он, никто не мешает, да и я никого не буду безпокоить.

Здесь же намерен был он выслушивать свидетельския показания.

Губерта не было дома, когда пришли туда фон-Митнахт и Бруно с секретарем.

Вдова лесничого удивилась такому странному желанию господ поселиться на чердачке и убеждала их лучше занять любую комнату внизу. Но Бруно отказался и решительно объявил, что берет себе три верхния комнаты, которые он сейчас же и занял. Первую комнату сделал он приемной для свидетелей, вторую взял себе, третью отдал секретарю.

Добрая старушка засуетилась, принялась убирать комнаты и устанавливать кое-какую мебель, так что в короткое время все было приведено в порядок и Бруно поселился в домике лесничого, поблагодарив управляющого за его любезность.

Фон-Митнахт вернулся в замок не совсем-то в духе; несмотря на все старания, ему никак не удалось выпытать ни от Бруно, ни от секретаря, на кого они имеют подозрение.

Между тем, в замке, в деревне и в окрестностях быстро разнеслась весть о прибытии судей для следствия.

Из своего убежища Бруно украдкой наблюдал за обитателями домика лесничого. Странное безпокойство матери и дочери не ускользнуло от его внимания. Но он пока не придавал этому никакого значения: он решился действовать без предубеждений, не принимая в разсчет ни личных чувств, ни внешних впечатлений и обращая внимание только на факты. Прежде всех намерен был он допросить Губерта, не потому только, что встретил его вблизи того места, где совершено было преступление, но главным образом вследствие того, что ему хотелось узнать, не известно ли Губерту что-нибудь о случившемся, может быть даже не знает ли он и преступника. Бруно отогнал от себя всякое подозрение на лесничого; он знал, что Губерт всегда пользовался расположением и полнейшим доверием Лили, а следовательно, разсуждал Бруно, он не имел никакого повода к совершению преступления.

Только к вечеру вернулся домой Губерт; все бродил он, должно быть, по лесу.

Мать, первым долгом, сообщила ему о прибытии из города судебного следователя, но для него это была уже не новость; когда же она прибавила, что он поселился у них на верху, Губерт сильно вспылил.

- Здесь, у нас в доме? Это еще что такое? Разве не нашлось другого места? кричал он так громко, что старушка и София не на шутку перепугались, ведь его мог услышать следователь!

- Ужь много они узнают! продолжал он таким тоном, как будто знал более других.

Бруно, по всей вероятности, слышал голос лесничого, так как в ту же минуту явился Ленц и объявил Губерту, что господин ассесор просит его к себе. Вместе с тем, он взял у старушки несколько свечей, за которые тут же и заплатил.

- Подите сюда, Губерт, сказал Бруно, сядьте вон тут, мне нужно предложить вам несколько вопросов. Вы, вероятно, знаете, что я прислан сюда в качестве судебного следователя.

- Господину ассесору лучше бы не говорить вчера вечером с молодою графиней или, по крайней мере, проводить бы ее до замка, злобно отвечал Губерт, тогда не надо было бы никакого следствия, все равно ничего не узнают!

- С этих пор смотрите на меня, лесничий, не как на ассесора Бруно фон-Вильденфельс, а как на судебного следователя, и отвечайте на мои вопросы, сказал Бруно, стараясь скрыть досаду на неприличное поведение Губерта. Почему вы сейчас сказали, что все равно ничего не узнают?

- Всякий может думать, что ему угодно.

- Вчера вечером, во время грозы, слышали вы крик, так вы, по крайней мере, сказали управляющему, где вы были, когда слышали крик?

- Недалеко от того места, где я вас встретил.

- Вы выглядели чрезвычайно разстроенным и не обратили внимания на мои слова, отчего это?

- Этого я и сам теперь не знаю, но у меня тогда верно была на то причина.

- Что делали вы так поздно в лесу?

- Я лесничий, и моя обязанность бродить по лесу, я делаю это по воскресным дням также, как и в будни.

- Лес так велик, каким образом очутились вы именно на том месте?

- Я и сам не знаю!

- Вам попалась молодая графиня на возвратном пути?

- Да!

- Опишите мне, где видели вы графиню?

- По дороге от трех дубов к замку.

- На каком месте?

- Еслибы я встретил ее на том месте, где она убита, этого бы не случилось!

- Так вы на этом месте не видели, не встречали более молодой графини?

- Нет!

- Вас еще позже видели в лесу; управляющий и прислуга встретили вас, вам поручили вести одну партию на обыск, что вы нашли?

- Что же вы дошли до трех дубов, когда по другой дороге делали обыск?

- Нет, до дубов не дошли! Мы услышали голоса и крики других и думали, что они нашли молодую графиню.

- Вы поспеваете, господин Ленд? обратился Бруно к секретарю.

Тот утвердительно кивнул головой и перо его продолжало летать по бумаге.

- Вы полагали, что ничего не найдете, что другие нашли что-нибудь у обрыва, продолжал Бруно, вы вовсе не проходили мимо обрыва?

- Может быть, наверно не знаю.

- Вы там ничего не нашли?

- Нет, было слишком темно!

- Вы видели молодую графиню, вы говорили с нею?

- Нет, отвечал Губерт.

Он не хотел сказать, не хотел сознаться. что она отказалась идти с ним, что она прогнала его, да еще кому сознаться-то - счастливому сопернику, которого предпочли ему, сопернику, который, по мнению его, был виноват в смерти Лили, потому что, не имей он свидания с нею вечером, ее не застигла бы гроза и смерть у обрыва. Этим-то мнением и объясняется странное поведение Губерта относительно Бруно.

- Так вы не сочли нужным обыскать всю дорогу, но сейчас же ушли к другим, к обрыву, продолжал Бруно, почему же вы вдруг исчезли?

- Сам не знаю, только я не мог остаться там.

- Вы не могли там оставаться, и это было бы весьма естественно, еслибы вы принимали живое участие в поисках, ведь молодая графиня всегда благоволила к вам, всегда дарила вас полнейшим доверием, вы почти выросли с нею, вы были, так сказать, товарищем её детских игр! И вот, в этом ужасном происшествии, вызвавшем сочувствие людей, которым оказывали менее предпочтения, людей почти чужих, вы принимали так мало участия, что преспокойно удалились?

- Я должен был уйти, я не в силах был долее оставаться у обрыва! Но я не понимаю, к чему предлагаете вы мне подобные вопросы, возразил Губерт, странно право.

- Вы увидите, что не один вы подверглись допросу, будут спрошены и многие другие, одним словом все, имеющие какое-либо отношение к молодой графине или к самому происшествию.

- Также и графиня и другия высокопоставленные лица?

- Также! Перед судом все равны, никакой разницы быть не может.

- Тогда я доволен.

- Не можете ли вы дать какие-нибудь показания, Губерт?

- В таком случае вы можете удалиться, заключил Бруно допрос.

Губерт встал, сухо пожелал ассесору доброй ночи и вышел.

Бруно был поражен переменой, в эти несколько дней совершившейся с молодым лесничим. Он был неузнаваем! Его вид, его поведение производили крайне неприятное впечатление, и Бруно никак не мог подыскать никакого к тому объяснения, сколько ни ломал он голову над решением этого вопроса.

Следствие доставило ему некоторое развлечение, которое если и не могло облегчить его горя, то все же отвлекло мысли его в другую сторону. Теперь же когда по уходе Губерта секретарь отправился к себе в спальню и Бруно остался один в своей комнате, ужасная тайна ночи снова поглотила все его мысли. Он никак не мог представить себе, что Лили умерла, не мог поверить, что невеста его потеряна для него на веки, навсегда разлучена с ним!

Сколько тяжелых, горьких впечатлений пережил он в течение этого рокового дня, сколько ужасных происшествий привелось узнать ему в это короткое время! И теперь снова выступал на первый план вопрос, где найти преступника?

Губерт, по мнений Бруно, не имел ни малейшого повода к такому ужасному делу!

Но кому же это смерть Лили была выгодна, кто мог бы желать её смерти?

Графиня! Невольно пришла она ему на ум в эту минуту, а вместе с тем и рассказ деревенской нищенки "всегда по воскресеньям, говорила старуха, совершает она свое ужасное дело, в воскресенье, вероятно, у нея является власть"; вспомнился ему и миллион, который по смерти Лили должен был достаться ей.

Но Бруно старался отогнать от себя эти мысли! Он хотел действовать без всяких предубеждений. Да и как могла графиня во время грозы незамеченной выйти из замка, как могла она подкараулить Лили, как могла она столкнуть ее в пропасть, нет, нет, это было немыслимо!

А все-таки эта бледная, таинственная женщина возбудила в нем и сегодня что то похожее на ужас. Было ли это ощущение только следствием холодного, отталкивающого вида графини, или ему способствовало также и народное поверье?

На следующее утро Бруно продолжал допросы. Первая, но его приглашению явилась в домик лесничого Мария Рихтер. Она была так взволнована, так удручена горем, что Бруно узнал в ней самое, а может быть и единственное, верное и преданное сердце, какиме обладала Лили. Он горячо пожал руку Марии и не находил слов успокоить ее, он и сам нуждался в утешении. Когда же она залилась слезами, он тоже почувствовал на глазах своих две крупные, горячия слезы.

Допрос продолжался недолго. Мария описала ему свою прогулку с Лили и все события того рокового вечера, все это было уже известно следователю, а более она ничего не знала.

Мария, до самого приезда суда, думала, что смерть у обрыва была общим уделом, как Лили так и Бруно. Это она тут же на допросе высказала ассесору и тот был весьма удивлен подобным мнением. Как верному другу Лили и поверенной её тайн, Бруно рассказал Марии все, что произошло между ними у трех дубов.

Мария не отвечала ни слова, она была теперь углублена в себя и, видимо, рада была скорее уйти из домика лесничого! Казалось какие-то новые, совсем иные мысли зародились в настоящую минуту у нея в голове.

После молочной сестры убитой графини, в квартиру следователя явился г. фон-Митнахт, тоже вызванный к допросу. За тем отобраны были показания от кучера и садовника. Но все они не сообщили ничего нового, ничего такого, что могло бы пролить какой нибудь свет на это темное дело.

Только что успели удалиться все эти свидетели и Бруно принялся вторично перечитывать показания управляющого, как вдруг в дверь сильно постучали.

- Посмотрите-ка, господин Ленц, кто там, сказал ассесор. Секретарь пошел отпирать двери. Он увидел перед собою высокого, широкоплечого, немного сгорбленного мужчину с добродушным, безбородым лицом. На нем был старый, длинный суконный кафтан, полотняные брюки и старые башмаки. Совершенно выгоревший черный бархатный жилет доходил до самого горла и был наглухо застегнут. В одной руке держал он грязную и помятую шляпу, а в другой палку. Можно было заметить, однакож, что костюм этот был своего рода праздничный.

Он не сразу вошел в комнату. Прежде всего он сунул свое доброе, улыбающееся лицо в дверь и вопросительно взглянул на присутствующих.

- Что вам здесь нужно, любезный? спросил Ленц, лесничого здесь на верху нет.

- Я это знаю! фамильярно отвечал странный посетитель! мне и не нужно господина лесничого, мне нужно того господина из города, который производит здесь следствие об убийстве дитяти покойного графа.

- Я пастух Гильдебранд, отвечал тот, подходя ближе, а вы сударь вероятно...

- Да, я судебный следователь?

Ленц запер дверь и вернулся на свое место.

- Ага, да! Хорошо, что я нашел вас, сударь, тихим, мерным тоном сказал пастух, неловко кланяясь. Потом он поставил в угол палку, возле нея положил шляпу и опять подошел к Бруно. Все слова и движения его были обдуманы, что далеко не редкость между стариками крестьянами, а добрая, приветливая улыбка почти все время не сходила с его лица! Вот видите-ли, я пришел насчет молодой графини! Я кое-что видел и слышал и решил, что следует мне сходит сюда и сообщить все это господину следователю.

- Это правда, Гильдебранд, хорошо что вы это сделали, отвечал Бруно, что же вы можете сообщить мне?

- Я коровий пастух в Варбурге, обстоятельно и почти фамильярно начал Гальдебранд, подойдя еще ближе к Бруно и нагнувшись к нему, так как Бруно сидел и высокому Гельдебранду неособенно-то было удобно разговаривать с ним стоя, третьяго дня, в воскресенье, собрался я идти к дочери, моя дочь замужем и живет в деревне, у нея хороший муж, зовут его Енс.

- Вы говорите о Енсе, рыбак, Гильдебранд?

- Да, да, вы его тоже знаете? это моей дочери муж, когда выберется у меня свободный денек, я отправляюсь к ней в деревню. В воскресенье, в то самое время, как я там был, Енс пришел домой такой веселый.

Бруно невольно улыбнулся, он знал или угадывал причину его веселости.

- Он что-то заработал на стороне, и вот он велел принести из портерной бутылку пива, один он туда не ходит, надобно же поделиться с женою, Енс хороший муж.

- Все это прекрасно, милейший Гильдебранд; но ведь вы хотели нам сообщить что то касающееся молодой графини!

- А вот подождите, разскажу все по порядку! За пивом незаметно прошло время и был уже девятый час, когда я отправился во свояси. Начиналась гроза, но мне надо было итти! Была страшная непогода! На верху я свернул на большую дорогу, ведущую мимо трех дубов к замку, потом я подумал про себя, пойду-ка лучше кустами, это будет ближе. Мне попались еще двое; но те остались идти по дороге.

- Еще двое? Кто же это были? нетерпеливо спросил Бруно, между тем как Ленц записывал показания пастуха.

- Я мог их узнать по голосу; они разговаривали между собою, это была молодая графиня и лесничий Губерт Бухгардт!

- На дороге от трех дубов к замку?

- Да, да, как раз там!

- Вблизи того места, где дорога идет мимо обрыва, не так-ли Гильдебранд?

- Нет, не много раньше!

- Вы не ошиблись, Гильдебранд, ведь было очень темно!

- Ужасная темень, хоть глаз выколи, но я слышал как разговаривали, а также слышал и имена, а покойного графа дочку-то, молодую графиню я сейчас же узнал по голосу! Будьте покойны, барин, ошибки здесь быть не могло! Они говорили громко, особенно молодая графиня.

- Слово в слово! Я не хочу, чтобы вы меня провожали, я желаю идти одна, сказала молодая графиня громко и с таким негодованием, какого я никогда еще не замечал в ней! - Я вам хотел только сказать, что привело меня сюда, возразил лесничий. - Не хочу ничего более слышать, ступайте к себе домой, приказала молодая графиня, громко и раздражительно, по всему видно было, что она была очень сердита! - тогда произойдет несчастье, вскричал лесничий.

- Это вы точно слышали, Гильдебранд? спросил Бруно, крайне удивленный этим показанием. Последнее было чрезвычайно важно: казалось, оно должно было наконец пролить свет на это темное дело, тем более, что Губерт сказал давича, что он не говорил с Лили.

- Тогда произойдет несчастье, это были его последния слова, утверждал пастух Гильдебранд, оказавшийся самым главным свидетелем, потом все стихло.

- Больше вы ничего не слыхали?

- Немного погодя, как будто бы крик, больше ничего?

- Сколько времени приблизительно прошло от последних слов лесничого до крика? Припомните-ка хорошенько, Гильдебранд от этого зависит многое.

- Сколько времени, пожалуй от того места, молодая графиня успела пройти шагов тысячу, когда раздался крик а может быть и меньше. Я не обратил на это особенного внимания, кто бы мог подумать, что случится нечто подобное, отвечал пастух.

- Вы не проходили мимо обрыва?

- Сохрани Боже, я пошел кустами.

- Можете-ли вы клятвой подтвердить свои показания, Гильдебранд?

- Дать клятву? отчего же нет? Это все истинная правда, действительно случилось все то, что я сейчас показал вам.

- Господин Ленц, прочтите свидетелю его показания и пусть он подпишется.

Показания были прочтены, но подписаться Гильдебранд не мог; так как, по словам его, он разучился уже писать буквы. Пришлось ограничиться тремя крестами.

Бруно и Ленц должны были засвидетельствовать его знаки, потом его отпустили. Он подал Бруно и секретарю свою жесткую загорелую руку и ушел.

осветил это темное дело. Против лесничого Губерта Бурхардта нашлось достаточно подозрений, чтобы породить и поддерживать в Бруно мысль о его виновности.

Но прежде всего он решился еще раз выслушать его и вскоре после ухода Гильдебранда, поручил Ленцу привести к нему на верх лесничого.

Губерт был дома. Сначала он отказался идти на верх, но Ленц съумел уговорить его; так что в конце концов он, хоть не совсем то охотно, но все-таки поднялся в приемную следователя.

Старый, опытный секретарь Ленц был еще более Бруно убежден в виновности Губерта, а потому при вторичном допросе лесничого он старался не проронить ни одного слова, подозреваемого в преступлении, Губерта.

- Хорошо ли вы помните то показание, которое дали вы вчера, лесничий? спросил Бруно.

Страшен был в эту минуту вид Губерта; мертвенно бледное лицо его представляло резкий контраст с рыжею бородою, впалые глаза горели лихорадочным блеском и мрачен был взгляд их, обращенный на Бруно.

- Конечно! отвечал он, отчего бы мне и не остаться при своем показании?

- Подумайте лучше, согласовалось ли все то, что вы сказали с действительностью! увещевал его Бруно.

- Вы помните слова! "Я не желаю, чтобы вы меня провожали, я хочу идти одна" сказал Бруно, возвышая голос и зорко наблюдая за лесничим.

Действие этих слов было удивительно. Губерт пристально смотрел на Бруно, как бы не веря своим ушам.

- Знакомы ли вам эти слова? "Я хотел вам только сказать, что привело меня сюда", продолжал Бруно, знаете ли вы, кто отвечал вам на это! "Я не хочу ничего более слышать, вернитесь к себе домой!

- Кто вам это сказал? спросил он глухим голосом.

"Тогда произойдет несчастие!" это были ваши последния слова!

- Вы знаете - даже и это? спросил Губерт как бы в оцепенении.

- К чему сказали вы эти последния слова, лесничий? Что они означали? продолжал Бруно.

При этом вопросе, к Губерту вернулось, повидимому, его прежнее мрачное негодование.

- Что они значат? То и значат, что случится несчастие! Но я не подразумевал при этом несчастия у обрыва!

- Чтобы лишить себя жизни!

- Вы хотели лишить себя жизни? спросил Бруно, которому слова эти показались важными, почему это?

- Потому что не хотел жить более, после того, как умерла молодая графиня.

- Но ведь смерть молодой графини не могла служить для вас, лесничий, поводом к тому, чтобы лишить себя жизни!

- Или вы боялись, быть может, что на вас падет подозрение и чтобы избавиться от всего вы решились покончить с собою?

- Согласитесь сами, что странно во всяком случае и даже удивительно слышать от вас о желании лишить себя жизни! продолжал Бруно. Какой повод имели вы к этому? Вы вполне обезпечены, имеете хорошее место, не знаете нужды, здоровы, чего же вам еще?

- Да! Сыт-то я бывал всегда, это правда, отвечал Губерт, но ведь этого, наконец, недостаточно, у человека кроме желудка есть еще сердце и голова! Не у одних вас, и у меня также, в этом мы схожи! А если есть голова и сердце, есть и и мысли и не у одних у вас, и у меня тоже! Но теперь, у нас у обоих ничего больше не осталось в жизни, в заключение сказал Губерт и слова его звучали как-то трогательно, теперь все кончено! Она умерла!

- Странный человек! пробормотал Бруно по уходе Губерта, какая странная перемена! его узнать невозможно! Нет никакого сомнения, он и есть преступник!