Бледная графиня.
Часть 1.
X. Бруно и графиня.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бледная графиня. Часть 1. X. Бруно и графиня. (старая орфография)

X. 

Бруно и графиня.

В то время как вышеописанная сцена происходила в домике лесничого, Мария Рихтер явилась в покои графини и велела служанке доложить о себе.

Графиня сидела за письменным столом в своем кабинете, когда вошла Мария.

Графиня Камилла была вся в черном. Глубокий траур необыкновенно шел к ней, еще резче выделяя замечательную матовую белизну её кожи и чудный блеск её глубоких, черных глаз. Она была поразительно хороша в этом костюме.

Мария тоже была в трауре.

При входе её графиня любезно встала с места и приветливо поздоровалась с молодой девушкой.

- Что тебе нужно, дитя мое? ласково обратилась она к Марии, ты такая бледная, разстроенная, ты так сильно удручена горем; я хорошо понимаю это. Я и сама не знаю покоя со времени того ужасного пронзшествия, которое нанесло всем нам такой страшный, неожиданный удар!

- Я пришла просить у вас, графиня, позволении, оставить замок, сказала Мария, невольно потупив свои покрасневшие от слез глаза перед ослепительной красотой графини; или, быть может, что-нибудь другое заставило ее опустить глаза? Мария не могла выносить жгучого острого взгляда графини, она чувствовала к ней невольный страх, какой-то инстинкт побуждал ее остерегаться этой женщины с бледными и неподвижными, как мрамор, чертами.

- Ты хочешь оставить замок, дитя мое? спросила Камилла.

- Вы знаете, графиня, что я давно уже собиралась это сделать; давно уже решилась я не злоупотреблять более вашей добротой! Я многому училась и могу сама заработывать себе кусок хлеба.

- Ты, кажется хотела тогда поступить в какой нибудь порядочный дом гувернанткой,

- Я тоже думаю сделать и теперь, графиня!

- Обдумай хорошенько свое намерение, дитя мое, я должна тебе сознаться, что оно мне не особенно-то нравится; мне кажется не совсем приличным отпустить молочную сестру Лили в чужой дом трудиться из-за куска хлеба.

- Честным трудом добывать себе хлеб, нисколько не стыдно, графиня.

- Пожалуй ты и права, дитя мое, но что скажут люди? о, ты не знаешь, как в большинстве случаев смотрят, на эти вещи! Пожалуй еще обвинят меня; скажут, что я прогнала тебя!

- Я обо всем подумала, графиня! Я хочу ехать так далеко, что подобное предположение не может иметь места. Я еще по другой причине желала бы уехать, как можно дальше. То счастливое, невыразимо прекрасное время, которое провела я здесь в этом доме, осталось позади меня, оно прошло и никогда уже более не вернется, ведь нет уже в живых той, которая любила меня как родную сестру, прерывающимся от волнения голосом произнесла Мария: слезы душили ее, она с трудом удерживалась от рыданий; мне хотелось бы уехать далеко, далеко отсюда, чтобы ничто не напоминало мне более о прошлом, мне нужен новый край, новые люди, так я начну новую жизнь, похоронив наперед старую!

- Куда же ты собираешься ехать, дитя мое?

- В Америку, графиня! Совсем прочь отсюда! Вы знаете, у меня нет ни родных, ни друзей! В целом свете нет человека, кому была бы я дорога, кого интересовала бы моя участь. До меня никому нет дела! Я всем чужая! Ни с кем раздука не будет тяжела для меня.

- Даже и со мной? спросила Камилла.

- Я вам многим обязана, графиня, я глубоко ценю вашу доброту и от души благодарю вас за то, что столько времени терпели вы меня в замке, отвечала Мария. Нежная и любящая, она не смотря на то, даже в минуту разлуки, когда забывается всякая ссора и вражда, не чувствовала ни малейшей симпатии к графине, ей не жалко было разстаться с нею, как ни старалась она быть ласковой с нею она не могла найти ни одного задушевного слова для этой холодной, безсердечной женщины, которая даже в подобную минуту предложила ей последний вопрос таким ледяным тоном, что у бедной девушки мороз пробежал по коже; позвольте же мне теперь в минуту разлуки поблагодарить вас за все что вы для меня сделали, графиня, довольно сухо продолжала она.

- Так в Америку! я удерживать тебя не стану, дитя мое, может быть ты найдешь там счастье! Я понимаю, что происходит в душе твоей, знаю, как тяжело тебе оставаться здесь, после того как сестры твоей нет уже между нами, мне и самой часто, когда я остаюсь одна, делается так невыносимо, такая страшная тоска сжимает мне сердце, что так бы кажется и бежала вон из этого дома, после того как в нем нет уже моей дочери! Но мне тяжело отпустить тебя одну, в такую дальнюю сторону, я так успела полюбить тебя за это время, я все буду безпокоиться о тебе, все буду бояться, чтобы с тобой не случилось чего дурного. Ты должна обещать мне, что в таком случае будешь откровенна со мною и обратиться прямо ко мне, сказала графиня, протягивая Марии на прощанье руку.

Мария положила свою крошечную нежную ручку, в белую, изящную ручку Камиллы, отчего это она слегка вздрогнула при этом прикосновении, при этих ласковых словах графини?

- Ты нашла уже себе круг деятельности, дитя мое? спросила графиня.

- Нет, я прежде всего отправлюсь в Гамбург, оттуда на пароходе в Англию, а в Лондоне я надеюсь уже найти место в Америку.

- Ты вступаешь в чуждый тебе мир.

- Я оставляю эту прекрасную страну, оставляю Европу, с тем, чтобы никогда уже более не возвращаться в нее.

- Когда же думаешь ты уехать?

- На будущей неделе, графиня, а пока еще позвольте мне пользоваться вашей добротой! Я намерена на небольшую скопленную мною сумму заготовить себе все нужное для путешествия, а также и для поступления на место; когда все будет в порядке, я оставлю замок. Я заранее пришла спросить вашего согласия, чтобы вы не подумали, что я втихомолку делаю какие либо приготовления, я желаю, чтобы все это делалось открыто.

- Позволь, милое дитя мое, прибавить тебе кое-что к твоему небольшому капиталу! сказала графиня и вынув из письменного стола сверток золотых монет, подала его молочной сестре Лили, вся фигура которой в эту минуту так живо напомнила ей её несчастную падчерицу, что графиня невольно была тронута.

- Благодарю вас, графиня, отвечала Мария, у меня вполне хватит на мои нужды, пожалуйста, не давайте мне много денег! Лучше я обращусь к вам, когда понадобится.

- Ты всегда была такая ужь не в меру гордая, дитя мое, сказала графиня, видимо разсерженная отказом Марии. Еще не мало толчков даст тебе в жизни твоя гордость, не всегда можно поступать так, как хочется, не всегда можно исполнять свои капризы, нужно соображаться с людьми и с обстоятельствами, но я и не думаю вовсе сердиться на тебя за это, продолжала графиня, кладя сверток на письменный стол; у тебя, как кажется свои взгляды на жизнь, и потому я уступаю в этом случае твоему желанию, можешь не брать теперь этих денег, и обратиться ко мне, если тебе что-нибудь понадобится. Во всяком случае, ты уведомишь меня, в каком отеле остановишься ты в Гамбурге, чтобы хоть до тех пор, пока ты еще на континенте, не порвалась связь между нами.

На этом месте разговор графини с Марией был прерван, в комнату торопливо вошел управляющий, должно быть он ничего не знал о присутствии Марии, так как явился весьма безцеремонно и даже без доклада.

Графиня, гордо выпрямившись во весь свой роскошный рост, бросила на него уничтожающий взгляд за эту опрометчивость, которая здесь в присутствии Марии могла быть даже опасной.

Встреча с Марией была пренеприятным сюрпризом для господина фон-Митнахта, он надеялся застать графиню одну.

- Прошу извинения, ваше сиятельство, - сказал он, живо оправившись от замешательства, я ожидал встретить здесь только служанку и хотел приказать ей доложить обо мне, я пришел сюда по одному крайне важному делу. Графиня, должно быть нашла эту причину уважительной, и простила своему управляющему его опрометчивость, она не сделала ему ни одного упрека и обратилась прежде всего к Марии, как бы отдавая ей преимущество.

- Теперь я знаю все, дитя мое, снисходительным тоном сказала она, надеюсь, что до отъезда твоего мы еще не раз увидимся и поговорим с тобою, Мария поняла, что разговор кончен; она поспешила проститься с графиней, поклонилась и управляющему и вышла из комнаты.

- Эти безразсудства опять навлекут беду, задыхаясь прошептала графиня оставшись вдвоем со своим наперсником.

- При ней ничего! презрительно отвечал фон-Митнахт, движением головы указывая на портьеру, за которой скрылась Мария, но подойди к окну и погляди на улицу! Ты увидишь кое-что, что объяснит тебе мой приход.

Графиня вопросительно взглянула на управляющого.

- Какую весть принес ты мне, Курт? нетерпеливо спросила она.

Фон-Митнахт, вместо ответа, жестом указал ей на окно, его мрачное лицо предвещало, что-то недоброе.

- Посмотри сама! сказал он, может быть я и ошибся.

Графиня подошла к окну и выглянула на улицу.

Там медленно взад и вперед проезжала карета, где сидели Губерт с двумя полицейскими, Бруно же с доктором остановились перед замком и что-то долго глядели на него, как будто разсматривая его старинную архитектору.

- Ассесор Вильденфельс везет арестованного в город, отвечал фон-Митнахт.

- Кто это с ним? почти беззвучно спросила графиня, неподвижно стоя у окна и пристально смотря вниз.

Фон-Миттнахт подошел к ней.

- Уйди прочь, они идут сюда! в сильном волнении, задыхаясь прошептала графиня и отошла от окна.

- Сказать, чтобы зажгли стенные лампы? Желаешь ты огня? спросил фон-Митнахт.

- Ничего, ничего не надо; пробормотала бледная графиня, казалось, она видела что-то недоброе в этом неожиданном посещении! Волнение её выдавало всю важность внезапного появления этой странной загадочной личности.

Управляющий вышел из комнаты, в которой царствовал уже вечерний полумрак. Явилась служанка и доложила о господине ассесоре фон-Вильденфельс.

Графиня тем временем успела уже-оправиться от своего волнения.

- Принять! коротко приказала она. Вслед за тем на пороге показался Бруно.

Графиня, должно быть, ожидала не одного ассесора, но также и его спутника; она видимо обрадовалась когда Бруно один вошел в её кабинет. Он явился один! к ней снова вернулось её обычное самообладание.

- Я счел долгом известить вас, графиня, что я намерен привести в исполнение приказ суда об аресте лесничого Губерта Бухгардта, сказал Бруно после любезного, но сухого поклона, на лесничем лежит подозрение в совершении убийства молодой графини.

- Очень благодарна вам за ваше внимание, отвечала графиня, все еще находившаяся в мучительном недоумении, которое она всячески старалась преодолеть. Как раз на вашу долю, выпала тяжелая задача, розыскать убийцу! Я знаю, вам тяжело было переступить порог замка, это видно уже из того, что вы предпочли встретиться у трех дубов с моей милой, бедной Лили, я и не подозревала этого намерения, не предчувствовала я и несчастия. О, как охотно, приняла бы я вас в замок! Да, откровенно, с радостью первая протянула бы я вам руку для примирения, я забыла бы все, что было тогда между нами, еслиб я только знала, что у вас было дело к Лили, что вы любили Лили! Да, теперь я знаю все, продолжала графиня, видимо сильно взволнованная. Я слишком поздно узнала это! Слишком поздно для того, чтобы спасти такую дорогую для нас жизнь!

Бруно наблюдал за выражением лица графини при этих словах, он пришел сюда, полный мрачного недоверия, ему не легко было сделать этот шаг; но он твердо решился на него, он должен был убедиться, есть ли какое нибудь основание в его подозрениях, неизвестность томила его!

- Прошу садиться, господин ассесор, любезно пригласила Бруно графиня, грациозным движением своей белой, изящной руки указывая ему на кресло. Бруно взглянул на нее, она была чудно хороша в эту минуту!

Никогда еще не казалась она ему так прекрасна; какая то таинственная, чарующая прелесть разлита была во всей её высокой, роскошной фигуре, окруженной вечерним полумраком. Бледное лицо её носило печать глубокой скорби, и черные, непроницаемые глаза, некогда с таким грозным, уничтожающим взглядом остановившиеся на Бруно, были подернуты облаком печали.

И эта-то женщина пользовалась такой дурной славой в народе; ее причисляли к числу тех существ, что высасывают кровь у предметов своей дикой, пожирающей страсти или у тех, кого хотят они погубить.

Какой вздор! На этом бледном лице лежало целое море скорби и печали! В этих прекрасных чертах была бездна доброты, ума и сочувствия, и Бруно должен был сознаться, что только зависть и невежество могли выдумать про нее такия вещи, какие слышал он от деревенской нищей!

Правда, для многих это загадочное лицо, эти непроницаемые глаза имели в себе что то таинственное, он хорошо понимал это, но при виде её, в воображении его мало по малу исчезли те мрачные краски, в которых рисовало не народное суеверие.

- Так вам удалось разгадать это темное дело, сказала она. Я в душе очень жалела вас, я понимаю как невыразимо тяжело было вам исполнять эту печальную задачу!

- Лесничий Губерт Бухгардт в минуту ослепления, в припадке безумной страсти решился совершить убийство, и повод к этому для меня теперь ясен, он любил Лили!

- Я давно уже боялась этого! тихо сказала графиня, чрезмерная доброта Лили свела молодого человека с ума, он перетолеовал ее в свою пользу.

- И потом хотел лишить себя жизни, прибавил Бруно.

- Мне тяжело было исполнять мою обязанность.

- О, я вполне верю этому! И не смотря на то, что Губерт лишил меня Лили, я все-таки считаю своим долгом позаботиться о его матери и сестре, ведь оне бедняжки не виноваты в его безумном, гибельном поступке!

- Это благородное намерение, графиня!

- Вы не поверите, как пуст и скучен теперь для меня этот большой замок, с тех пор, как нет в нем моей резвой птички, моей веселой, живой Лили, продолжала графиня, и слезы блистали в её черных глазах; на каждом шагу замечаю я отсутствие моей дочери с её увлекательным смехом, с её звонким голоском, с её веселым детским нравом! Ах, вы и представить себе не можете, какую ужасную утрату понесла я со смертью Лили, оставшись одна в этом мрачном замке! Теперь я чувствую себя совершенно одинокой!

Бруно находил эту жалобу вполне справедливой и естественной. Как мы уже сказали, он пришел сюда с тяжелым недоверием на сердце; но мало по малу это мрачное чувство разсеялось при виде той трогательной скорби, которую с таким неподражаемым искусством умела розыграть графиня, что ей поверил бы даже человек более опытный и хитрый, чем Бруно.

- Вы знаете ведь, какие жестокие удары судьбы пришлось пережить мне в замке, продолжала она дрожащим от волнения голосом, все время моего пребывания здесь, в этом доме, было почти непрерывным рядом тяжелых испытаний; какую ужасную нравственную борьбу вынесла я! Не много радостных дней выпало мне на долю! Сколько безсонных ночей приходилось просиживать мне у постели больных и каких дорогих больных! Один вид их страданий каждый раз отрывал у меня часть собственной жизни! Мало того, мне пришлось схоронить их, принять их последний вздох! Как вы думаете, легко мне было это? может быть, сердце мое обливалось кровью, быть может, я испытывала такия страдания, о которых другие и понятия не имеют! А те другие еще смеют осуждать меня за мою холодность, неизбежный результат того жестокого прошлого. Но вы теперь поймете все! Я сочла своим долгом сказать вам это сегодня, о мнении других я не забочусь.

- Очень вам благодарен за ваши слова, графиня, отвечал Бруно, вы забываете то, что произошло тогда между нами!

- Что произошло тогда? Ничего серьезного! Пустое столкновение, которое вполне объясняется моей тогдашней раздражительностью! Неужели в виду нового тяжелого удара судьбы должны мы помнить о подобных пустяках! Нет, нет, господин фон-Вильденфельс, давайте мириться, вот вам моя рука! Вы любили Лили - общее горе должно сблизить и примирить нас! Забудем прошлое!

Бруно нагнулся поцеловать белую как мрамор руку графини - он не видел, каким торжеством блеснули в эту минуту черные глаза бледной красавицы.

- Это примирение по смерти Лили для меня благодеяние! сказал Бруно.

- Посещайте почаще замок, покои, где жила и порхала наша птичка, где раздавался её звонкий голосок, продолжала графиня, вы всегда будете у меня желанным гостем, с вами с одним могу я отвести душу, поговорить о милых умерших.

Бруно обещал воспользоваться её любезным приглашением и объявил, что он должен теперь проститься с нею.

- Кажется, когда вы подходили к замку, с вами был какой-то совсем незнакомый мне господин? как бы мимоходом спросила графиня.

- Да, доктор Гаген, наш новый городской врач, отвечал Бруно.

- Я сегодня в первый раз вижу его!

путь не могут остановить его.

- Какой достойный! Какой человеколюбивый! подтвердила Камилла.

Бруно распрощался с графиней.

В эту самую минуту вошла горничная с канделябром в руках и зажгла несколько стенных ламп.

- Посвети господину ассесору, приказала графиня, еще раз снисходительно поклонившись Бруно, и тот в сопровождении служанки торопливо вышел из комнаты.

ужасном свете; куда девались мнимая доброта, нежная грусть, которыми так ловко съумела она отвести глаза Бруно, теперь опять это был демон, безсердечный, алчный, безчеловечный демон, для достижения своей цели, не отступавший ни перед какими средствами, как бы ни были они гнусны и возмутительны!

То что привело к ней сообщника её планов, и что на минуту испугало ее даже, было ничто иное как случайное сходство! Городской врач для бедных был это.

лице!

Внизу раздался стук колес отъезжавшей кареты.

"Преступник нашелся", с каким то дьявольским злорадством прошептала графиня.