Бледная графиня.
Часть 1.
XV. Роковое намерение.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бледная графиня. Часть 1. XV. Роковое намерение. (старая орфография)

XV. 

Роковое намерение.

Мария Рихтер отправилась в Гамбург. Никто не провожал ее! Как только она вышла из кареты и отдала чемодан свой носильщику, фон-Митнахт наскоро простился с нею и уехал.

Бедная Мария! В целом свете не было у нея человека, который любил бы ее, кому была бы она дорога, некого было оставлять ей здесь, некому было сказать ей сердечный прощальный привет, никто, знала она, не будет тосковать по ней. Она отправлялась одна в далекий, чуждый ей мир и никто о ней не заботится, никому не было до нея дела.

Грустные, тяжелые думы и сравнения теснились у нея в голове, при взгляде на прочих путешественников, вокруг каждого из них любовь собрала родных и знакомых. С тоскою на сердце замечала она на лицах всех их нежную заботливость. Тяжело было ей видеть, как любящия матери давали наставления своим уезжающим детям, и брат напутствовал сестру последним добрым дружеским советом.

А она, одна одинешенька, без родных, без друзей, сидела в углу большого, ярко-освещенного зала. О ней никто не заботился, никому не было до нея дела, никто не знал её.

Мария с трудом удерживала слезы, готовые брызнуть из глаз её под влиянием этих грустных мыслей! Она старалась быть твердой. Что за стыд плакать, убеждала она себя, что за ребячество! Да и к чему? Какая польза, жалеть, убиваться о том, что потеряно на веки? Она была совсем одинокая, всем чужая в этом мире, никем не любимая, все хорошее прошло для нея безвозвратно, ничего другого не оставалось ей теперь делать, как забыть это прошлое и бодро и мужественно привести раз принятое намерение в исполнение!

- Стоит только несколько времени прожить вдали отсюда, думала она, а там я уже попривыкну к своему одиночеству, ведь не всем хорошо живется на свете, многим приходится терпеть еще более горя.

Мария чувствовала на себе любопытные взоры, обращенные на нее со всех сторон обширного зала, там и сям шептались о ней - некоторые, быть может, и жалели ее, видя ее одну-одинешеньку, в трауре. Но вот раздался звонок - надо было садиться в вагон. Мария выбрала себе один дамский купе, вошла в него и пожелав доброго вечера всем своим спутницам, тихо поместилась в углу и пристально принялась смотреть в окно.

Вот она уезжала прочь отсюда с тем, чтобы никогда уже более не возвращаться! Как тяжело было ей теперь! Правда, она не оставляла здесь родительского дома, она его никогда не знала, но ведь все же тут была её родина! И она должна была ее покинуть, покинуть на веки! Образ Лили снова предстал у нея перед глазами - ей не суждено было даже принять последний вздох своей дорогой сестры, своего верного друга, не суждено было даже видеть ее мертвую, сказать последнее прости праху любимого существа, последним поцелуем и искренней, горячей слезой напутствовать ее в могилу!

Но вот раздался свист локомотива, - скрипя двинулись вагоны - поезд тронулся - еще один взгляд могла она бросить на освещенный луною город, и на темнеющие вдали леса; в той стороне должен был лежать Варбург, внизу маленькая рыбачья деревенька, где жили её настоящие родители, которых она совсем не знала и никогда даже не видала, вверху на горе замок, по ту сторону страшный овраг, где погибла её радость - еще раз; кивнула головой, мысленно послав последний прощальный привет всему этому выглянула она из окна еще раз - с шумом мчался поезд, унося ее все дальше и дальше, все более и более исчезали окутанные ночною мглою поля и луга её отчизны; с быстротою ветра неслась она на встречу нового, чуждого ей мира, который должен был стать для нея второй родиной.

Всю ночь просидела она у окна, грустно смотря в даль, в то время как остальные её спутницы крепко спали, забившись в уголок она не могла в этом случае подражать их примеру - сон бежал её глаз, она думала о своем будущем.

Под утро поезд подъехал к городу, гораздо больше и богаче того, из которого выехала Мария. Но здесь он стоял всего несколько минут и затем продолжал свой путь.

К вечеру приехала Мария в Гамбург, и остановилась в том самом отеле, который заранее назвала она графине, так как ей раз рекомендовал его кто-то из знакомых.

Она была сильно утомлена; немного подкрепила себя пищею и затем уже весь вечер не выходила из своей комнаты. На другой же день намерена была она через посредничество американского консула или каким-либо другим путем хлопотать о получении места в Нью-Иорке. Вслучае, еслибы это удалось ей, она прямо поехала бы в Америку; иначе же приходилось ей отправиться сначала в Англию, в Лондон и оставаться там до приискания места.

Измученный, безсонной ночью и всеми тяжелыми дневными впечатлениями, организм её требовал отдыха: она крепко заснула. Освежительный сон подкрепил её силы. На утро едва успела она кончить свой простой, незатейливый туалет, как в дверь её комнаты постучали.

Мария отворила. Вошел разнощик депеш и спросил здесь ли живет фрейлейн Мария Рихтер.

- Это я! отвечала Мария, удивленная тем, что ее уже отыскивали здесь в чужом, незнакомом городе, на другой же день по её приезде.

- У меня есть телеграмма к вам, сказал разсыльный, подавая ей депешу и попросил ее росписаться в получении.

Мария подписала свое имя на росписке. По уходе разсыльного она развернула телеграмму.

Она была очень коротенькая. Вот её содержание:

"Марии Рихтер. Вернись сейчас же. Лили нашлась. Приезжай с ночным поездом сюда в город. Карета ждет тебя. Будь не в трауре, а в светлом платье. Камилла фон-Варбург".

Мария не спускала глаз с телеграммы. Не сон ли был это? Лили нашлась? И, должно быть, живая, так как в депеше приказано ей было снять траур и надеть то светлое платье, которое она всегда так любила, потому что и Лили носила такое же; она не одевала его уже более с того рокового дня, в который Лили погибла в своем.

Несколько раз перечитывала Мария депешу - внизу стояла подпись самой графини - нельзя было терять ни минуты, надо было ехать! Что такое случилось? в тоскливом ожидании спрашивала себя Мария. Телеграмма не представляла никакого удовлетворительного объяснения, и Мария, сосредоточившая все свое внимание на самом содержании депеши и не заметила, что она дана была не в ближайшем к Варбургу городе, а в другом, более отдаленном.

"Лили нашлась!" В этих немногих словах заключалась вся суть депеши.

Эта радостная весть вызвала в сердце молодой девушки целую бурю чувств.

В голове её возникал вопрос за вопросом и ни на один из них она не могла дать ответа!

Каким образом нашлась Лили? Что такое там вообще случилось? Все это оставалось для нея пока еще тайной!

Она должна была узнать все, должна была увидеть Лили! Как могла она оставаться вдали от больной, быть может умирающей сестры! Она нуждалась теперь в нежном, заботливом уходе, в преданном сердце! Кто же кроме Марии мог доставить ей все это! Ведь в замке теперь не было у нея ни одного преданного ей человека. Любви графини Мария не особенно-то доверяла. Да, она должна была ехать как можно скорее в замок, она была нужна теперь там, не даром же депеша звала ее немедленно назад в Варбург!

Без малейшого колебания решилась она последовать этому приглашению.

Она была еще такое короткое время в Гамбурге, что не успела даже включить свое имя в список приезжих.

Весть с родины пришла к ней так быстро и неожиданно, что она ни о чем другом не могла более думать, как о возвращении в отчизну.

И Лили была жива. Мария должна была снять траур и одеться опять в светлое. Может быть, каким-то чудом спасенная от верной смерти, Лили была так слаба, что траур мог испугать ее? Быть может она изъявила желание видеть свою молочную сестру, верно оттого-то и телеграфировала ей тотчас же графиня. В короткое время её отсутствия, как раз после её отъезда, произошла, значит, развязка. И бедный Губерт, в котором Мария принимала живое участие и вполне уверенная в его невинности, искренно жалела, что его постигла такая жестокая участь, быть может, и он теперь также был спасен.

Все эти мысли безпорядочно теснились в голове Марии и побуждали ее к скорому отъезду. Быть может, даже ей удастся еще привести все дело к благополучному исходу, хотя она здесь в дали и не в состоянии была уяснить себе тех или других частностей случившагося.

Не медля ни минуты, она вынула из чемодана свое любимое, светлое платье, которое было сшито ей весною, наравне с Лили, совершенно такого же цвета, фасона и с такой же отделкой, как это всегда бывало прежде. Живо переоделась она в это платье, а траурное убрала в чемодан.

Так точно предписано было ей в депеше, и Мария, в радостном ожидании, последовала распоряжению графини.

Взволнованная до глубины души радостным известием о спасении своей дорогой сестры, Мария верила только в возможность всего хорошого, ей и в голову не приходило, что ее могло ожидать какое-либо несчастие. Чрез несколько часов после получения телеграммы, она сидела уже в вагоне, на поезде, который должен был отвезти ее обратно на родину.

* * *

На другой день после произнесения приговора над лесничим, Бруно, сильно взволнованный, явился в замок. Графиня приняла его с очаровательною любезностью.

- Очень рада видеть вас у себя, господин ассесор, сказала она, мучительный процесс наконец кончен! Мне доносят, что мать и сестра лесничого все еще в городе, не можете ли вы позаботиться о том, чтобы бедняжки вернулись сюда в свой лесной домик?

- Процесс кончен, но он может еще возобновиться и на этот раз дело примет, пожалуй, совсем другой оборот. Я поспешил сюда сообщить вам, графиня, одну весть, которая, надеюсь, обрадует вас точно также, как и меня: Лили нашлась, сказал Бруно.

И его всегда такое спокойное лицо светилось теперь счастием и надеждой.

- Вас, может быть, обмануло слабое сходство, господин ассесор, с видом глубокого сожаления отвечала графиня, мы, люди, созданы уже так, что всегда охотно верим тому, чего пламенно желаем. Но я уже потеряла всякую надежду! Когда вчера донесли мне, что ночью нашлась, среди города, молодая девушка и что ходят слухи, будто это молодая графиня, я сейчас же послала туда своего управляющого хорошенько разузнать обо всем, он видел найденную девушку!

- И что же он сказал?

- Что это чужая, незнакомая девушка!

- Нет, нет, он ошибся графиня, это Лили, я узнал ее.

- Не предавайтесь пустой, обманчивой надежде, мой милейший господин ассесор, чем дольше продолжится ваше заблуждение, тем тяжелее и больнее будет потом разочарование, тоном живого участия убеждала его Камилла.

- О, верьте мне, графиня, тут не может быть ни малейшого сомнения! Это Лили! На белье вышит вензель W с короной.

- Это еще не доказательство, господин ассесор. Мало ли у кого на белье вензель W с короной, наконец, на этой девушке надета, быть может, и краденая вещь. Я не могу поверить вам после того, как господин фон-Митнахт, ночью вернувшись из города от доктора, в доме которого находится найденная девушка, с полной уверенностью объявил мне, что это не Лили, а какая-то чужая. Ну, подумайте только, господин ассесор, можно ли в самом деле предаваться надежде увидеть опять нашу милую, незабвенную Лили, жертву ужасного преступления, похищенную волнами жестокого моря, не оставившого нам даже её трупа и унесшого его на какой-нибудь отдаленный берег?

- Как хотелось бы мне разделять ваше мнение, господин фон-Вильденфельс, вы сами это знаете! Как хотелось бы мне тоже предаваться надежде, которую питаете вы, но я боюсь, что нам вдобавок еще придется иметь дело с искусно устроенным подлогом!

- С подлогом? удивился Бруно.

- Конечно, господин ассесор, я серьезно опасаюсь этого!

- Но я не знаю, где должен я искать подлога?

- Признаюсь вам, я не удовольствовалась объяснениями своего управляющого, я хотела сама своими глазами убедиться в истине. Сегодня утром отправилась я в город к новому врачу, инкогнито, не сказав доброй старушке-экономке доктора своего имени; самого же его не было дома.

- И вы видели найденную девушку?

- Да, видела, отвечала графиня, это не наша Лили, господин ассесор! прибавила она, отрицательно покачав головой.

- Я не мог ошибиться - это невозможно! при взгляде на нее, сердце сейчас подсказало мне: это Лили!

- Обман чувств, господин фон-Вильденфельс, я понимаю это! Вы видели не то, что действительно было у вас перед глазами, а то, чего яиелало ваше сердце! Со мною было почти тоже самое, что и с вами! я не верила объяснениям управляющого, я не верила даже своим собственным глазам, не нашедшим в девушке этой никакого настоящого сходства с моей дочерью, я все-таки старалась убедить себя, что это Лили: такие же белокурые волосы, такия же маленькия, нежные руки, наконец слабое сходство в чертах лица.

- Сходство большое! возразил Бруно.

- Но только это не наша несчастная Лили, господин ассесор, убедительно сказала графиня, боюсь что тут придется нам иметь дело с подлогом, который еще более запутает это, и без того уже такое темное дело. Заметили ли вы на лбу и на голове еще не вполне зажившия раны?

- И мне также бросились в глаза, согласился Бруно.

- Вы не задавали себе потом вопроса, каким образом, по прошествии нескольких недель, могла она быть спасена из оврага или из моря? вы не спрашивали себя, почему тот, кто донес ее до скамьи под окнами докторской квартиры, скрылся, как бы желая придать всему делу вид чего-то сверхъестественного? спрашивали-ли вы себя, господин ассесор, почему платье и белье её были мокры?

- Я должен сознаться, графиня, что не в силах был придумать никакого объяснения всему этому.

- Тут возможно только одно объяснение: вероятно, где-нибудь по близости была девушка, немного похожая на Лили. Мысль эта пришла мне в голову именно в то время, как вернулась я домой от доктора; при внимательном осмотре найденной девушки, по некоторым приметам я убедилась, что это не могла быть Лили! Нет, повторяю вам, господин ассесор, не может быть, чтобы это была Лили, так как ей не достает одной верной приметы моей дочери! Здесь, где-нибудь в окрестностях, должно полагать, была девушка, несколько похожая на Лили и вот, узнав, что Лили, по всей вероятности, была унесена морем и что она наследница большого капитала, кто-нибудь решился употребить эту девушку для своих корыстолюбивых целей и выдать ее за будто бы спасенную Лили, с её ли ведома или нет, пока еще определить невозможно. Вот видите ли, это служит ключем ко всему загадочному приключению! Явились охотники до миллиона! И должна сознаться, что видно большое искусство в дальнейшем выполнении этого замысла! Девушке нанесли раны, чтобы придать ей вид, как будто бы она упала и тяжело ранена. До сих пор где-нибудь скрывали ее и затем уже, вчерашнюю ночь, принесли в город и подкинули к доктору, наперед окунув ее в воду, чтобы окружить все дело еще большей таинственностью.

Бруно задумался и лицо его приняло строгое выражение.

- Это совершенно новая точка зрения, заметил он, по то сходство, о котором вы говорите, невозможно! Вы брали с собою фрейлейн Марию, когда ездили смотреть найденную девушку, графиня?

- К сожалению я не могла этого сделать, Мария, молочная сестра Лили, несмотря на мои увещания, уехала вчера из замка, она намерена поступить в гувернантки.

- Она давно уже, кажется, хотела это сделать!

- А теперь смерть Лили, так потрясла ее, что она решилась во что бы то ни стало уехать как можно дальше отсюда. Она объявила мне, что желает ехать в Америку.

- Как жаль! мне очень хотелось бы слышать мнение фрейлейн Марии о найденной девушке.

- Я, господин ассесор, так твердо уверена, что это не Лили, что даже случайное, небольшое сходство девушки с нею не возбуждает во мне надежды, что это и есть Лили.

- Я же никак не могу отказаться от этой надежды, я остаюсь при своем мнении!

- Еслибы только удалось привести ее в сознание, еслибы только могла она говорить, тогда бы, конечно, все разъяснилось! Я еще не теряю надежды, извините, графиня, что я противоречу вам - вопреки всему, я все еще думаю, что это Лили!

- Пусть время решит этот вопрос! сказала графиня, глубоко сожалею, что ваша и моя надежда не осуществятся! но я очень благодарна вам за то, что вы пришли сообщить мне это известие и высказать свое мнение.

нея непреложным доказательством того, что это была не Лили! Какого рода могла быть эта примета? ловким, искусно сделанным подлогом считала графиня это новое происшествие?

Вернувшись в город, Бруно первым долгом отправился к Гагену, передать доктору все слова графини и просить его еще раз показать ему больную. Гаген ничего не отвечал на это, он вообще не любил много говорить. Охотно согласился он исполнить желание Бруно и проводил его в комнату, где лежала больная все еще без всяких признаков жизни кроме легкого, едва заметного дыхания.

- Боже мой, как можно только не узнать Лили! восклинул Бруно, всплеснув руками, это она! это непременно должна быть она! И графиня перестанет уже сомневаться, как только моя бедная, милая Лили придет в сознание! Во мне тоже возникло было подозрение, но теперь, опять увидев больную, я остаюсь при своем мнении, это Лили.

На другой день, рано утром, фон-Митнахт верхом поехал в город, не в ближайший к Варбургу, а в другой, более отдаленный; он повез на телеграфную станцию депешу, призывавшую Марию Рихтер обратно в замок.

Мы видели уже, как отнеслась Мария к этой телеграмме и знаем, что она приняла роковое намерение вернуться в Варбург.

отправился в город.

Это случалось довольно часто и потому никого не удивило; нередко ездил он в город, по делам или в гости, и в таких случаях всегда имел обыкновение ездить один.

Была чудная, теплая, светлая летняя ночь. Вся прислуга замка, всегда после десяти часов почти уже свободная, высыпала на двор: кто уселся на стоявшую у задняго флигеля замка скамейку, кто отправился гулять в сад, куда графиня почти и не заглядывала. Комнаты, где помещалась прислуга, находились в задней, угловой башенке, стоявшей почти особняком. Только в том случае, если графиня чувствовала себя нездоровой, должна была одна из служанок оставаться у нея ночью.

Фон-Митнахт имел несколько комнат в нижнем этаже замка; остальные же, еще при жизни покойного графа, представляли из себя склад редких коллекций всевозможного оружия.

Сама графиня поселилась в бель-этаже, но не в тех обширных покоях, где жила графиня Анна. Камилла выбрала себе небольшое, но хорошенькое помещение и убрала его по своему вкусу, уставив самыми лучшими вещами из старинной, дорогой мебели замка.

Теперь весь бель-этаж, за исключением комнат графини Камиллы, был совершенно пустой, необитаемый, и когда, в двенадцатом часу, Камилла отпустила прислугу, сказав, что ей более ничего не понадобится, после чего та отправилась в свое помещение, весь обширный замок совсем как бы вымер. Кроме графини ни одной души не было теперь в этих огромных комнатах, даже и фон-Митнахта, помещавшагося внизу, не было дома.

Но вот в пустых, необитаемых покоях показался свет. Он, видимо, переходил с одного места на другое, как будто кто-нибудь ночью ходил по комнатам, где жили покойные граф и графиня.

Весь обширный замок был погружен во мрак и безмолвие, изредка прерываемое глухим ворчанием какой-нибудь сонной собаки, да криком совы.

Ясно можно было видеть с улицы, как в бельэтаже замка свет переходил из одной комнаты в другую. Только нельзя было разглядеть с низу, кто это ночью бродил там по пустым покоям, так как занавесы были спущены, видна была только одна тень.

матовую белизну её лица. В правой руке она держала канделябр с несколькими зажженными свечами.

Это она нарушала глубокую, мертвую тишину замка, она бродила по его пустынным залам и комнатам покойных графа и графини. Она была страшна в эту минуту. Обольстительно-прекрасное лицо её исказилось злобным, демонским выражением и жгучим, зловещим взглядом её глубоких, непроницаемых глаз.

Что влекло ее теперь ночью в эти покои? Чего искала она в пустых флигелях замка, обитатели которых уже умерли?

Пройдя целую анфиладу комнат, она вошла во флигель покойной графини Анны и отправилась прямо в ту комнату, где умерла графиня. Быстро раскрыла она ящики дорогого письменного стола и начала перерывать все хранившияся там бумаги, как будто искала чего-то.

Должно быть, она не нашла того, чего искала, снова убрала она бумаги и пошла дальше, казалось, она не находила покоя. Она остановилась в кабинете графа. И здесь тоже принялась она перерывать все ящики, глаза её быстро перебегали с листка на листок, её тонкие, белые пальцы ловко вытаскивали из потайных ящиков различные бумаги, она искала секретных писем, заметок; но и здесь не нашлось ничего подобного. Камилла решилась сжечь все бумаги, хранившияся в письменных столах покойных графа и графини.

В эту самую минуту должен был подходить к городу поезд, на котором ехала Мария, если только депеша застала ее еще в Гамбурге и если молодая девушка в точности исполнила предписания графини.

Через час экипаж, который должен был привезти Марию с поезда, мог быть уже близ замка, так как фон-Митнахт имел привычку ездить очень скоро.

Вероятно, у графини было другое, более важное дело, потому что она не стала теперь жечь в камине бумаги, которые хотела уничтожить, чтобы разом избавиться от могущих случиться тут писем и заметок, которых она, повидимому, боялась. Она отложила исполнение своего плана до другого, более удобного случая.

Кроме её никого не было более в замке, никто, значит, не видел её, никто не слыхал, что она, еще не далеко за полночь, спускалась по широким ступеням замковой лестницы и затем вышла в парк через открытые еще главные ворота, которые в подобных случаях фон-Митнахт всегда запирал сам по возвращении домой.

Как мрачный призрак ночи, тихо подвигалась высокая, черпая фигура графини по уединенному парку и скоро исчезла во мраке леса.