Бледная графиня.
Часть 3.
XXVII. Погиб!

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Бледная графиня. Часть 3. XXVII. Погиб! (старая орфография)

XXVII. 

Погиб!

Когда полицейский пришел вместе с Губертом в бюро, хозяин был уже там и сейчас же обратился к полицейскому, прося чтобы тот оказал ему помощь для получения обратно его денег.

- Это негодяй и мошенник, сказал он, указывая на Губерта, они все сговорились нас обманывать. Они пьют и едят всегда самое лучшее. У них целая метода как это делать. На этот раз я покрайней мере захватил хоть одного, я уже довольно нлатился за свою доверчивость.

Тогда Губерт в простых словах объяснил случившееся с ним.

- Ха, ха, ха! насмешливо вскричал трактирщик, это известное дело, они всегда рассказывают такия истории. Послушать их, так они все ангелы невинные, а на самом деле так первые негодяи.

Однако чиновники остановили расходившагося трактирщика.

- Вы дали ваше показание и теперь можете идти, сказали ему.

- Это самая последняя сволочь, сказал он уходя, но по крайней мере постарайтесь, чтобы я хоть на этот раз получил мои деньги обратно, прибавил он, обращаясь к полицейским.

Губерт был точно на горячих угольях. Несчастие привело его снова в полицию, и у него было предчувствие, что на этот раз, ему не отделаться так благополучно, как после истории с фермером в маленьком городке.

- Вы эмигрант, немец, как я слышу по вашему выговору, сказал полицейский, где ваши бумаги?

- У меня нет никаких бумаг, отвечал Губерт.

- Нет бумаг? Где же вы их оставили?

- У меня их совсем не было.

- Как ваше имя?

- Этого я не могу сказать, отвечал Губерт немного помолчав.

Полицейский взглянул на него с удивлением.

- Почему это? спросил он.

- У меня есть на это свои причины.

- Во всяком случае, вы поступите лучше сказав кто вы, заметил он.

- Я мог бы назвать вам первое попавшееся имя, но к чему это поведет? Вы не поверите мне, так как у меня нет бумаг, а моего настоящого имени я не скажу.

- Вы скоро раскаетесь в этом, так как после того, что вы сказали я не могу отпустить вас, пока не узнаю кто вы. Во всяком случае, я даю вам время подумать.

Сказав это полицейский позвал сторожа.

- Поместите этого человека под арест, сказал он, указывая на Губерта.

Сторож сделал Бургардту знак следовать за ним, и повел его по корридорам во внутренния комнаты, окна которых были с решетками, и запер Губерта в помещение, где уже до него было человек шесть или семь, которые с любопытством глядели на новоприбывшого.

Сторож снова запер за ним дверь и ушел.

Тогда Губерт взглянул на своих товарищей по заключению, которые сидели по большей части на своих соломенных матрасах и обменивались замечаниями, вероятно насчет новоприбывшого, но он не мог понять их слов. Арестованные были одеты кто в лохмотья, кто в довольно приличное платье, но лица у всех имели одинаково отталкивающее, неприятное выражение.

Губерт чувствовал себя очень неловко в этом обществе, и не имел ни малейшого желания входить в какие бы то ни было сношения со своими товарищами по заключению, поэтому он ушел в угол и не обращал на них никакого внимания.

Что же касается до них, то они глядели на нового пришлеца, чуждавшагося их, далеко не благосклонно. Они начали делать обидные замечания на его счет, но Губерт делал вид будто ничего не замечает.

Довод к началу неприязненных отношений скоро представился. Для каждого из заключенных было по табурету и для Губерта точно также как и для других, по один из заключенных, сидя на своей табуретке прислонясь спиной к стене, взял табурет Губерта и положил на него свои грязные ноги.

Наскучив и устав стоять, Губерт подошел к тому, кто положил ноги на его табурет и хотел взять его.

- Ищи себе другую табуретку! грубо сказал арестант, что мне за дело, что ты хочешь сесть.

- Во первых, не извольте говорить мне ты, отвечал на это Губерт, во вторых, вы положили ноги на мой табурет, а иначе я не стал бы вас трогать.

Остальные глядели на Губерта с затаенной злобой и ждали, что будет дальше.

- Оставь меня в покое и не говори со мной более таким образом, а то я пересчитаю тебе ребра, вскричал арестант.

Тогда терпение Губерта истощилось, он столкнул ноги своего противника с табурета и взял его.

Было ли движение Губерта слишком сильно, или сидевший потерял равновесие, только он с проклятием растянулся на полу.

Это было сигналом всеобщого нападения на Губерта.

нападающие попятились.

В это время долговязый арестант, уроненный Губертом, поднялся на ноги.

- Назад! закричал он. Оставьте его, он мой!

Тогда поднялся страшный шум.

- Бери его! Убей его, собаку! раздалось со всех сторон.

- Берегитесь! сказал тогда Губерт, я не позволю шутить с собою.

Но долговязый был убежден в своей силе и кинулся на Губерта. Товарищи приветствовали его нападение диким криком, но он слишком понадеялся на свои силы.

Едва успел он броситься на Губерта, как тот схватил его за талью как ребенка, поднял и бросил на пол.

Этот подвиг сделал сильное впечатление на остальных нападающих. Ничего подобного они не ожидали и никогда не видали. Нападать более на Губерта они не стали, а он в свою очередь не думал пользоваться плодами своей победы.

- Не ссорьтесь со мною, сказал он, я не трогаю вас, оставьте же и вы меня в покое.

- Слушай, ты молодец! вскричал тогда долговязый, медленно поднимаясь. Я твои друг! Я не хочу помнить о нашей ссоре, и если кто-нибудь сделает тебе что-либо дурное, то он будет мне враг.

Губерт кивнул головой и сел на завоеванный табурет.

- Зачем ты не хочешь сесть сюда, к нам? продолжал долговязый.

- Дайте мне сидеть здесь одному, отвечал Губерт.

- Он верно считает себя особенным человеком! заметил другой.

Очень может быть, что не смотря на слова долговязого, борьба снова бы загорелась, еслибы в эту минуту не отворилась дверь.

Вошел сторож, и его появление возстановило спокойствие.

- Пойдемте со мной к судье, сказал сторож Губерту.

Положение Губерта становилось все хуже; хотя он решился остаться при своем показании, но это не могло повести ни к чему; солгать же, назвав чужое имя, он не хотел.

Полицейский привел Губерта к маленькому человеку со светлой бородой с проседью и проницательными глазами. Это был судья.

"так, так!"

- Вы немец, обратился он к Губерту, все вполне подходит к находящемуся у меня описанию! Вы Губерт Бургардт, обвиняемый в убийстве.

Это неожиданное обвинение застало Губерта настолько врасплох, что он невольно выдал себя выражением лица.

- Вы можете спокойно сказать правду, так как ложь ни к чему не поведет. Я сейчас же телеграфирую в Нью-Иорк что с вами делать, а до тех пор вы пробудете здесь.

Губерт был не в состоянии произнести ни слова. Преступление, которого он не совершал, преследовало его в самые отдаленные страны.

- Отведите Губерта Бургардта в отдельную камеру, приказал судья сторожу.

Опустив голову под бременем нового несчастия, последовал Губерт за своим тюремщиком.

К чему послужило бы ему еслибы он стал говорить судье, что невинен в убийстве, что его преследуют несправедливо? Кто поверил бы ему?

Все было кончено, он даже не мог попытаться подкупить сторожа, так как не имел для этого денег.

Он мрачно шел обратно в тюрьму, где его посадили отдельно, как важного арестанта.

Оглядевшись в своем новом помещении, Губерт увидел, что его заперли в маленькую комнатку с одним окном, заделанным толстой решеткой, и вся мебель состояла из постели, стула и стола.

С наступлением вечера, сторож принес ему хлеба и воды, и снова ушел оставив его одного.

Через два дня в камеру Губерта вошел судья.

- Решено, что вы будете отправлены в Нью-Иорк, сказал он, завтра рано утром вы отправитесь в сопровождении одного солдата, но берегитесь пытаться бежать, так как это будет вашей верной смертью.

Губерт улыбнулся.

- Я не боюсь смерти, сказал он.

- Это ваше дело, хладнокровно отвечал судья, я только обязан был предупредить вас.

Сказав это он ушел. Теперь Губерт знал, что ему предстоит перевозка в Европу и на этот раз не было Гагена, который почти чудесным образом освободил его тогда.

На следующий день, рано утром, дверь к Губерту отворилась и в камеру вошел тюремщик в сопровождении солдата, получившого приказание доставить Губерта в Нью-Иорк.

Путешествие должно было продолжаться два дня и во время него Губерту невольно пришла в голову мысль, что если ему удастся благополучно выскочить из вагона во время хода поезда, то может быть ему еще удастся спастись.

Разбуженный стуком отворившейся двери, солдат в первую минуту не мог понять, что случилось, но быстро оправился и, в свою очередь выглянув в окно, увидал не в далеке Губерта, уже успевшого встать на ноги и бежавшого в сторону от железной дороги.

Между тем поезд шел все медленнее. Солдат не говоря ни слова прицелился в беглеца и выстрелил.

Раздался гром выстрела и почти в тоже мгновение бежавший упал, пуля попала ему в легкое.

Когда поезд подошел к станции, солдат донес о случившемся и поспешил к тому месту, где лежал раненый Губерт.

Раненого подняли, положили в вагон, и путешествие продолжалось как будто ничего не случилось.

Солдат занял свое место около раненого, который не надеялся доехать живым до Нью-Йорка.