Гэбриель Конрой.
XIX. Донна Мария производит впечатление

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гэбриель Конрой. XIX. Донна Мария производит впечатление (старая орфография)

XIX.
Донна Мария производит впечатление.

Ранча Блаженного Рыболова смотрела на море, как и следовало ожидать по её названию. Если основатель ранчи выказал свои религиозные наклонности в выборе местоположения для своего жилища, то прелестная его вдова обнаружила много практического вкуса в украшениях дома. Низенькое четвероугольное кирпичное строение потеряло свои резкия очертания, благодаря чисто-женским переделкам и прибавкам. К дому была пристроена широкая галлерея с колоннами, обвитыми виноградною лозой, и внутренний корридор, вопреки всем испанским обычаям, превращен в наружный. Двор, существовавший внутри дома, был уничтожен. Мрачная, тяжелая мексиканская архитектура была скрашена блестящими, французскими ситцами на мебели, кружевными занавесками и светлыми обоями. Галлерея была заставлена новомодными китайскими креслами и кушетками из бамбука, а венецианская, полосатая ткань защищала от солнечных лучей фасад, выходивший на море. Однако донна Мария, из уважения к местным предубеждениям, в силу которых эти нововведения считались несоответственными её вдовьему положению, придерживалась и некоторых преданий. В гостиной стояло фортепьяно, но в углу виднелась арфа; на столе, рядом с новым романом, лежал молитвенник; на камине французские часы с бронзовыми пастушками указывали время, а над ними на стене чугунное распятие красноречиво говорило о вечности.

В это утро мистрис Сепульвида была дома и ждала гостя. Юна лежала в манильском гамаке, висевшем между двумя колоннами в галлерее; её лице было частью скрыто сеткой, а в противоположном конце торчал носок миниатюрной туфли. Это не значило, чтобы донна Мария хотела принять гостя в подобной позе; напротив, она приказала слугам предупредить ее, как только на дороге покажется чужой Caballero. К сожалению, я должен сказать, что она не послушала совета Артура и рассказала о происшествии у Соснового Мыса нетолько своим приятельницам, но и служанкам. Вообще, женщины, интересуясь мужчиной, сначала чрезвычайно охотно говорят о нем и только, когда чувство становится серьёзным, оне перестают упоминать его имя публично. На другое утро, после своего приключения, донна Мария была поглощена мыслями о спасшем ее герое и наивно болтала о нем.

Насколько помнится, я еще не представил портрета донны Марии и теперь - прекрасный для этого случай. Лежа в гамаке, она казалась меньше ростом, чем в действительности; длинные её волосы были гладко причесаны по старой привычке, приобретеной ею, когда она была еще гувернанткой, пятнадцать лет тому назад. Свело-карие глаза отличались слегка красноватыми веками, соответствовавшими её вдовьему положению. Маленький сжатый ротик напоминал прелестно надутые детския губки; прибавьте к этому правильные белые зубы и здоровый цвет лица. Ей казалось на взгляд тридцать лет, и во всех чертах её заметна была та печать супружества, которую оставляет на подруге своей жизни почти каждый мужчина, как бы он добр и внимателен ни был. Клеимо дона Хозе Сепульвиды, столь же определенное, как тавро на его лошадях, заключалось в небольшой морщине, шедшей от ноздрей к обеим оконечностям рта, что придавало ему более сжатое, недовольное выражение. Эта морщина свидетельствовала о страсти покойного к бою быков и об его слабости к синьоре X. в Сан-Франциско, пользовавшейся нехорошей репутацией.

Когда, спустя час, Пепе подал своей госпоже на серебрянном подносе карточку Артура Пойнсета с просьбою принять его по делу, донна Мария была немного разочарована. Еслиб он явился неожиданно на галлерее, устранив её слуг, то это более походило бы на героя и лучше сообразовалось бы с её мечтаниями. Однако, тяжело вздохнув, она приказала Пепе провести джентльмэна в гостиную, а сама, выскочив из гамака, скрылась в уборную.

-- Он не мог бы поступить оффициальнее, еслиб был в живых дон Хозе, думала сна, подходя к своему туалету.

Артур Пойнсет вошел в пустую гостиную не в самом лучшем настроении духа. По глазам всех слуг, встреченных им во дворе, он увидал, что история происшествия у Соснового Мыса известна всему дому. Привыкнув к тому, что все знакомые женщины за ним ухаживали, он приписывал передачу дела своей клиентки в руки мистрис Сепульвиды тайному замыслу патера Фелпппе или соглашению между ними. раздражение, причиненное ему советом патера и упреком в слабости, всегда сердившем его более всего, еще не изгладилось, и он решился ограничить настоящее свидание с вдовою деловым разговором. При этом, я боюсь, что он забыл на минуту даже присущую ему любезность. Его дурное настроение нисколько не разсеялось от приема мистрис Сепульвиды: она вошла в комнату спокойно, самоуверенно, не обнаруживая ни малейшого следа недавняго разочарования, и, спросив с полуиспанской учтивостью об его здоровье, пригласила сесть. Сама она опустилась в кресло по другую сторону стола и, вовсе не намекая на происшествие у Соснового Мыса, молча смотрела на него с равнодушным вниманием.

-- Я полагаю, то есть, мне сказали, произнес Артур, прямо приступая к делу и чувствуя какой-то антагонизм к этой красивой женщине: - что вы, кроме своего дела, еще имеете поручение ко мне от донны Долорес Сальватьеры. С которого дела мы начнем? У меня свободных два часа, и я совершенно к вашим услугам; но мне кажется, что лучше заняться каждым делом отдельно.

-- Так начнемте с дела донны Долорес, мое не спешное, отвечала донна Мария: - даже если вам время дорого, а я в этом уверена, то я могу передать свои бумаги одному из ваших писцев. Я ему разскажу, как умею, свое дело, а он уже из моей глупой болтовни выберет то, что нужно, и доложит вам, дон Артур. Вы не поверите какой; я ребенок в делах.

Артур улыбнулся и махнул рукой, в виде протеста. Несмотря на его прежнюю решимость, тон, несколько иронический, донны Марии ему понравился. Но все же он молча открыл свою памятную книжку и вынул карандаш. Донна Мария, заметив это, продолжала более серьёзным тоном.

-- Как глупо! Я болтаю о себе, когда надо говорить о делах донны Долорес. Прежде всего, я должна вам объяснить, почему она мне поручила хлопотать за нее. Как вы уже, вероятно, слышали, она очень застенчива, религиозна и любит уединение - совершенная монахиня. Надо предположить, что причиной этой странной черты её характера служит её щекотливое положение в здешнем крае: вы, конечно, знаете, что её мать была индианка. Только несколько лет тому назад, старый губернатор, оставшись бездетным вдовцем, вспомнил о своей дочери от индианки Долорес и узнал, что её мать умерла, а она сама живет в отдаленной миссионерпой станции. Он привез ее в Сан-Антонио, окрестил и признал своей законной дочерью и наследницей. Ей тогда было лет четырнадцать или пятнадцать, и от природы она имела почти белую кожу, как многие метисы, но в детстве ее окрасили по обычаю её расы, в какую-то краску, которую нельзя ничем вывести. Она теперь светло-медного цвета, в роде бронзовой пастушки на этих часах. Но все же я ее нахожу красавицей, быть может, потому, что я ее люблю и пристрастна к ней. Но вы, мужчины, так критически относитесь к цвету лица и кожи женщин, что не удивительно, если бедное дитя избегает общества. А, право, стыдно мужчинам на это обращать внимание. Однако... извините, мистер Пойнсет, я опять заболталась о постороннем предмете и удалилась от дела.

-- Нет, нет, произнес поспешно Артур: - продолжайте рассказывать по своему.

-- Неужели, дон Артур? сказала мистрис Сепульвида с улыбкой: - если так, то я повторяю, что стыдно мужчинам подвергать ее одиночеству; по этой причине и вы сами не можете лично проверить мой отзыв об её красоте.

Артур внутренно сердился на свое смущение, которое доказывалось выступившим на его лице румянцем, и хотел представить оправдание, но мистрис Сепульвида с женским тактом не допустила его до этого.

-- Частью потому, что я не разделяла предубеждения здешних старинных семейств против её расы и цвета кожи, продолжала она: - а частью оттого, что мы обе - иностранки, мы с нею подружились. Сначала она отворачивалась от меня и," кажется, избегала более всех других, но современем я восторжествовала, и мы стали с ней друзья. Я говорю друзья, мистер Пойнсет, но это не значит, чтоб я пользовалась вполне её доверием. Вы, мужчины, этого не поймете, но донна Долорес - странная молодая девушка и очень редко со мною откровенна, хотя я, быть может - её единственный друг.

-- За исключением патера Фелиппе, её духовника?

Мистрис Сепульвида пожала плечами и произнесла обычную скептическую фразу обитателей Сан-Антонио.

-- Quien sabe! Но я опять удалилась от предмета. Возвратимся к делу.

Она встала и, вынув из конторки конверт с бумагами, продолжала:

-- Недавно обнаружилась в Монтерее, что Сальватьера владел участком земли, пожалованным ему Михельтареной, о котором ничего не было упомянуто в оставшихся после него бумагах. Это обстоятельство объясняют тем, что акт о пожаловании этой земли был отдан, в виде залога по прекратившейся ныне аренде, дону Педро Руису, из Сан-Франциско. Акт этот, повидимому, вполне правильный, законный и засвидетельствованный кем следует. Дон Педро пишет, что некоторые из свидетелей доселе живы и помнят его составление.

-- Так от чего же просто не просить ввода во владение?

-- Еслиб дело было так просто, то не выписали бы из Сан-Франциско дона Артура. По словам дона Педро, на ту же землю выдан другой акт другому лицу.

-- К сожалению это - не единственный пример в нашей практике, сказал Артур с улыбкой: - но репутация и честность Сальватьеры, конечно, дадут перевес его документу перед одинаковым документом другого лица. Жаль, однако, что он умер и что акт найден после его смерти.

-- Но владелец земли по другому акту также умер.

-- Кто?

-- Деварж, повторила мистрис Сепульвида, снова взглянув на бумаги: - странное имя, он верно был иностранец. Нет, мистер Пойнсет, я вам не дам этой записки. Я так торопилась, что написала совершенно неразборчиво, и вы ничего не поймете. Что это? Какие у вас холодные руки, мистер Пойнсет!

Артур, между тем, быстро вскочил и почти грубо схватил бумагу из рук красивой вдовы, но та кокетливо отшатнулась и отвела его руку.

-- И как вы бледны! продолжала мистрис Сепульвида: - Боже мой! я боюсь, что вы простудились в то

-- Ничего, отвечал Артур с принужденной улыбкой: - я сегодня встал рано и много ездил верхом. Но я вас перебил; пожалуйста, продолжайте. Остались после доктора Деваржа наследники, которые могли бы оспаривать права Сальватьеры?

Но мистрис Сепульвида не хотела продолжать рассказа. Она сказала, что устала и что, вероятно, Артур также устал, а потому предложила позавтракать и выпить стакан вина прежде, чем углубиться далее в это страшное дело.

-- Это - моя обязанность, отвечал Артур сухо, но потом поправился и объяснил с улыбкой, что, чем скорее она кончит дела, тем лучше, так как он тогда будет в состоянии воспользоваться её гостеприимством.

-- Мы не можем найти никаких наследников доктора Деваржа, произнесла мистрис Сепульвида, сияя удовольствием при мысли о предстоявшем завтраке с её героем: - но землей фактически владеет... как вы это называете....

-- Да, скватер, повторила вдова с легким смехом: - по имени... подождите, я сама не разберу... Да, Гэбриель Конрой.

Артур снова почти машинально протянул руку к бумаге, но мистрис Сепульвида, встав с кресла, подошла к окну, чтоб иучше разобрать свой нелепый почерк. Так как она держала бумагу перед своими глазами, то и не заметила, как страшно побледнел Пойнсет.

-- Гэбриель Конрой, повторила мистрис Сепульвида: - и... его... его...

-- Его сестра, произнес Артур с усилием.

Артур, впродолжении нескольких минут, молчал, но потом сказал спокойным, совершенно естественным тоном:

-- Позвольте мне переменить мое мнение и попросить у вас стакан вина и бисквит.

Мистрис Сепульвида быстро направилась к дверям.

-- Могу я посмотреть вашу записку во время вашего отсутствия? спросил Артур.

-- Нет.

Донна Мария с веселым смехом бросила ему конверт и выбежала из комнаты. Артур поспешно подошел к окну с запиской в руках. Но на ней было написано только два имени и более ничего. По крайней мере, и это было для него утешением.

Неожиданность удара скорее, чем упреки совести или страх, поразила его. Как все люди с живым воображением, он был суеверен и, услыхав имя Деваржа, тотчас вспомнил анализ его характера, сделанный патером Фелиппе, его грустные мечты в часовне, случайность, приведшую его в СанАнтонио, и еще большую случайность, в силу которой ему поручено было вести дело против наследников доктора Деваржа и Гэбриеля Конроя. Конечно, он не мог принять на себя подобного дела и должен был уговорить других отказаться от него. По всей вероятности, права Деваржа основывались на правильном акте, а Гэбриель фактически владел землею. Но если он был действительно наследником Деваржа, то отчего он смело не потребовал признания своих прав? А где была Грэс?

будет очень благороден, так как время уже давно изгладило романтичный оттенок их первого знакомства. Он решился, поэтому, уговорить свою красивую клиентку пойти на сделку и, отыскав Грэс и Гэбриеля, уладить все миролюбно. Нервное волнение последних минут он приписал своей изысканно честной натуре, быть может, слишком щекотливой и благородной для адвоката. Кроме того, он сознавал, что действительно, ему следовало серьёзно обдумать совет патера Фелиппе и поставить себя вне заколдованного круга подобных романтичных влияний.

В таком самодовольном настроении нашла его мистрис Сепульвида по возвращении в гостиную. Он тотчас объяснил, что вполне ясно понял дело донны Долорес, вероятно, благодаря, главным образом, её основательным заметкам. Он теперь был готов выслушать её собственное дело и только просил, чтоб она его рассказала так же ясно, как дело своего друга. Артур был до того весел и любезен за завтраком, что прелестная вдова была совершенно им очарована и внутренно простила ему недавнее разочарование. Когда же, после завтрака, он предложил ей прогулку верхом по берегу для доказательства, что Сосновый Мыс можно обогнуть, не выходя в море, она тотчас согласилась, не обращая внимания на толки обитателей Сан-Антонио. Впрочем, не могло быть ничего дурного в прогулке с адвокатом покойного её мужа, который приехал к ней, как всем известно, по делу и не имел ни минуты свободного времени. К тому же, Пепе мог следовать за ними и сопровождать ее домой.

Конечно, ни Артуру, ни донне Марии не входило в голову, что они могли оставить Пепе далеко позади себя, что им представятся бесконечные предметы для разговора и кроме дел, что, в виду прекрасной погоды и окружающих пейзажей, они будут останавливаться на каждом шагу, что рев морских волн будет так силен, что им придется для продолжения разговора ехать очень близко и Артур будет постоянно ощущать на своей щеке дыхание донны Марии, наконец, что седло молодой вдовы свернется и ей надо будет соскочить на землю для приведения его в порядок, после чего, Артур возьмет ее на руки и посадит снова на седло. После всех этих непредвиденных обстоятельств, они благополучно обогнули Сосновый Мыс, и Артур на прощании дал своей клиентке несколько дельных советов, причем одной рукой крепко сжимал её маленькую ручку, а другой освобождал длинную прядь её волос, запутавшуюся от ветра вокруг его шеи. В эту минуту, по дороге проехала старомодная карета, запряженная четверкой мулов в серебрянной сбруе. Донна Мария быстро отшатнулась от Артура и выдернула свою руку, сильно покраснев. Но через мгновение, она, с громким смехом, послала рукой поцелуй удалявшейся карете. Артур также засмеялся, но принужденно и сам не зная почему.

Артур отвечал, что даже не заметил экипажа прежде, чем он проехал.

-- Я её и не видал, произнес со смехом Артур.

-- Но она вас видела. Она не спускала с вас глаз. Adio!