Гэбриель Конрой.
XXIV. Сокровище найдено и потеряно

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гэбриель Конрой. XXIV. Сокровище найдено и потеряно (старая орфография)

XXIV.
Сокровище найдено и потеряно.

Что говорили между собою в эту ночь мистрис Конрой и Олли - никогда впоследствии не было узнано, и я боюсь, что мои читатели взглянут на последующее их поведение с отвлеченной точки зрения Гэбриеля. Что же касается читательниц, справедливой и снисходительной оценке которых я преимущественно посвящаю эти страницы, то, конечно, оне не потребуют дальнейшого объяснения и охотно поверят, что, на другое утро, Олли и мистрис Конрой, повидимому, были величайшими друзьями и что обе оне стали обращаться с Гэбриелем очень резко, как он вполне этого заслуживал.

-- Ты ведешь себя, не так, как следует с Джули, сказала Олли Габриелю, через несколько дней улучив свободную минуту, так как она теперь почти не разставалась с мистрис Конрой.

-- Я в последнее время часто не бывал дома, видя, что я тебе и Джули вовсе ненужен, отвечал Гэбриель, смотря на сестру с удивлением. - К тому же, я столько потерял времени на исследование горного склона, что теперь надо хорошенько поработать. У нас большой недостаток провизии, Олли, но не бойся. Я вскоре все приведу в порядок.

-- Дело вовсе не в провизии, Гэб! воскликнула Олли: - ты не ведешь себя, как следует мужу.

-- Я в этом уверен, отвечал Гэбриель без малейшого неудовольствия и задумчиво смотря на сестру: - я прежде никогда не был женат и не знаю всех порядков супружеской жизни, а потому неудивительно, что женщина, привыкшая к этой жизни, недовольна моею неопытностью. К тому же, Олли, её первый муж был ученый, знаменитый ученый.

-- Ты нехуже его, поспешно воскликнула Олли: - и я думаю, что она любит тебя гораздо более. Но ты недовольно нежен, Гэб. Вот, на прошлой неделе, у мистрис Маркль останавливалась молодая парочка; так муж окружал жену самыми нежными ласками: он подавал ей шаль, отворял и затворял окно, чтоб ей не было душно или чтоб не подул на нея ветер; каждую минуту он спрашивал об её здоровье и постоянно сидел с нею вот так.

И Олли, насколько могла, обняла своими маленькими рученками могучую грудь Гэбриеля.

-- Как, при всех? спросил Гэбриель, покраснев.

-- Конечно, при всех. Молодая всегда любит доказывать всем, что она замужем.

-- Олли! воскликнул с отчаянием Гэбриель: - твоя невестка - не такая женщина. Она, конечно, сочтет низким подобное обращение.

-- Попробуй, отвечала Олли с хитрой улыбкой и убежала в комнату мистрис Конрой.

По счастью для Гэбриеля, Джули не доставляла ему случая выказать своих нежных чувств. Хотя она не упоминала о прошедшем и как будто забыла о недавней ссоре, она обращалась с ним сдержанно, что сильно поколебало его веру в непогрешимость мнения сестры. Когда же он, из повиновения к Олли, решился, однажды в воскресенье, обнять свою жену при публике на единственной улице Одноконного Стана, то мистрис Конрой преспокойно вывернулась из его рук.

-- Я сделал, что ты мне советовала, сказал он потом Олли: - но ей это не понравилось, и даже товарищи сочли мое поведение странным. Джо Гобион даже громко разсмеялся.

-- Когда это было? спросила Олли.

-- В воскресенье.

-- Где?

-- На большой улице,

-- Ох! Господи, воскликнула Олли, поднимая глаза к небу: - был ликогда на свете такой олух, как ты!

-- Может быть и не было, отвечал Гэбриель задумчиво.

Как бы то ни было, между этими тремя воюющими сторонами заключено было перемирие, и мистрис Конрой не поехала в Сан-Франциско по делам, для успешного ведения которых было, повидимому, достаточно частой переписки. Впродолжение следующих двух недель, она с большим безпокойством ожидала каждой почты, а в одно прекрасное утро дилижанс ей привез нетолько письмо, но гостя, играющого значительную роль в нашем рассказе.

Его приезд возбудил энтузиазм в жителях Одноконного Стана. Всем было известно, что он - богатый банкир из Сан-Франциско, а его энергия, грубая резкость, невозмутимый скептицизм и презрение ко всему, что выходило из практической, матерьяльной области, а главное, его слава, как успешного коммерческого деятеля, пленили всех пассажиров, приехавших с ним вместе в дилижансе. Они прощали ему отрывистые дидактическия речи, похожия на изречения оракула, потому что он произносил их самым добродушным голосом, любезно хлопая, от времени до времени, по плечу своего собеседника. Он легко убедил их в превосходстве своих материалистических принципов нестолько логичностью своих доводов, сколько успешностью своей практической деятельности. Не трудно было помириться с скептицизмом человека, который, очевидно, от него нисколько не пострадал. Радикализм и демократизм гораздо привлекательнее для нас, когда их проповедует не бедняк в лохмотьях, а состоятельный, богатый человек. Люди жаждут плодов от древа познания добра и зла, но предпочитают получить их от счастливого обладателя ключа от эдемского сада, чем от похитителя, только-что изгнанного из его пределов.

Однако, по всей вероятности, незнакомец, обладавший этими славными качествами, не презирал людей, выказывавших-подобную слабость, как презирает их автор этих строк и, надо надеяться, все читатели. В противном случае, он вряд ли был бы так счастлив в делах. Как истинный герой, он не сознавал свойства своего героизма и не умел его анализировать. Таким образом, без всякого заранее обдуманного плана, он отделался от своих поклонников и, не обманывая жителей Одноконного Стана насчет своих намерений и, в то же время, не обнаруживая их, он принялся за дело, для которого нарочно прибыл из Сан-Франциско. Общее мнение приписывало ему план открытия новой линии дилижансов из Сакраменто или устройства новой гостинницы в Одноконном Стане, который, очевидно, обратил на себя особое внимание могущественного капиталиста. Каждый из местных жителей предлагал ему даром всевозможные сведения, и из собранных, таким образом, фактов, он почерпнул то, что ему было нужно, не прибегая ни к каким разспросам. Достаточно кому-нибудь пользоваться славой проницательного и прозорливого человека, чтоб весь свет поставил его в положение, в котором эти качества становятся излишними.

-- Я теперь наведу справки, которые вы у меня спрашиваете.

-- Как?

-- По телеграфу, если вы отправите депешу.

И оторвав листок из записной книжки, он написал ножем несколько слов.

-- А вы?

-- Я еще похожу, хотя кажется здесь более нет ничего замечательного.

-- Нет, ничего; следующий участок - Гэбриеля Конроя.

-- Верно, не важный?

-- Да; Конрой только кормится.

-- Ну, до свидания, обедайте со мною в три часа, где и как хотите - вы лучше это знаете. Пригласите кого угодно.

И свита великого дельца удалилась в восторге от его непостижимой энергии и щедрости. Оставшись один, незнакомец направил шаги к участку Гэбриеля Конроя. Еслиб он любил природу или поддавался влиянию её дикой красоты на слабый человеческий ум, то его поразил бы постепенный переход пастушеского пейзажа в величественный горный вид. Через несколько минут, он миновал ряд тенистых сосен и очутился на обнаженном, сгоревшем от солнца горном скате, на котором, вместо зелени, виднелся шлак и сухой мох, осыпавшийся под его ногами, отчего восхождение становилось затруднительным. Еслиб он был ученый, то заметил бы там и сям в неожиданных углублениях или возвышениях следы волканических переворотов. Но я полагаю, что он ощущал только нестерпимую духоту. Взобравшись до половины горы, он снял сюртук и обтер лоб платком. Однако, по некоторым особенностям его походки, видно было, что он привык к горной местности. Достигнув вершины, он остановился и бросил взгляд вокруг себя.

Прямо под ним простирался овраг, кормивший золотым песком жителей Одноконного Стана и, мало-по-малу, расширявшийся в обширную лесную долину. Из её глубины доносилось нежное благоухание душистых смол. На западе, чрез случайное отверстие в ущелье виднелась едва заметная, туманная полоса берегового кряжа. К северу и югу тянулись еще более высокия горы с узкими террасами, покрытыми прямыми колонадами сосен, в виду чего, вершина, на которой он стоял, казалась еще чернее и обнаженнее. На востоке, между двумя громадными пиками, было какое-то странное, пустое пространство, но привычный глаз незнакомца тотчас признал в нем снег и несколько минут он не мог оторваться от этого как бы чарующого его зрелища.

На самой вершине находился ряд многочисленных углублений, недавно выкопанных. В одном из них незнакомец поднял обломок скалы и довольно небрежно осмотрел его. Потом он медленно спустился по отлогому западному скату, направляясь к тому месту, где работал какой-то человек. Через несколько минут он уже был рядом с ним. Работник поднял голову и, опершись на заступ, взглянул на пришельца. Его атлетическая фигура, окладистая русая борода и серьёзные, задумчивые глаза не могли принадлежать никому другому, как Гэбриелю Конрою.

-- Как вы поживаете? спросил поспешно незнакомец, протягивая руку, которую Гэбриель машинально пожал: - вы, на взгляд - молодец. Я вас помню, а вы меня, кажется, не признаёте. Не так ли?

Сказав это отрывистым, деловым тоном, он бросил нетерпеливый взгляд на Гэбриеля, который безпомощно смотрел на него. Какие-то смутные воспоминания воскресали в его голове, но он не мог себе дать ясного о них понятия. Вокруг него была прежняя обстановка и, солнце также светило, но это лицо, этот голос...

-- Я приехал по делам, прибавил незнакомец, устраняя вопрос об его признании, как не имевший значения: - что вы можете мне предложить?

-- Это - Питер Думфи, произнес Гэбриель со страхом и как бы про себя.

-- Да, вы меня признали. Я так и думал. Ведь прошло не более пяти лет с тех пор, как мы с вами виделись. Было тяжелое время, не правда-ли? А вы теперь, на взгляд, молодец, верно благоденствуете, а? Ну, что вы думаете делать с этим участком? Вероятно, вы ни на что еще не решились. Но я вам сделаю предложение. Конечно, ваше право собственности основано на безспорном документе?

По глазам Гэбриеля, широко раскрытым от удивления, Думфи ясно видел, что он его не понимает, и потому прибавил, пристально смотря на него:

-- Я говорю по делу об образцах, которые вы мне прислали.

-- Какие образцы? спросил Гэбриель, все еще погруженный в воспоминания о прошедшем.

-- Ваша жена мне их прислала, но ведь это все равно.

-- Нет, не все равно, отвечал Гэбриель с своим обычным прямодушием: - вы лучше поговорите с нею. Это - её дело. Да, я припоминаю, она говорила что посылает какие-то камни в Фриско для исследования, но меня это нисколько не интересовало и я не спрашивал подробно. Это - все её затеи, обратитесь к ней.

помнил, что, в первое время процветания конторы Думфи и Дженкинс, он постоянно отсылал людей, с которыми не хотел вступать в решительные объяснения, к Дженкинсу, и потому полагал, что Гэбриель. по той же причине, отсылал его к мистрис Конрой.

-- Конечно, я могу переговорить с нею, отвечал он поспешно: - но у меня мало сегодня времени, а потому прямо обратился к вам. Может быть, я не успею повидаться с нею, но, во всяком случае, вы можете мне написать.

-- Да, да, это все-равно; если вы её не увидите, то я ей передам, что вы невиноваты, сказал Гэбриель и покончив с этим, по его мнению, маловажным вопросом, прибавил: - вы не слыхали ли чего нибудь о Грэс? Вы помните, Думфи, мою хорошенькую сестру Грэс. Не слыхали ли вы чего о ней, или не видали ли её?

Этот вопрос, в подобную минуту, показался Думфи новой хитростью Гэбриеля. Ясно было, что мистрис Конрой во всем созналась своему мужу, и он хотел сделать Думфи соучастником обмана для большого успеха предприятия. Он чувствовал, что имел дело с двумя первоклассными актёрами, из которых один был природный лицемер. Впервые в своей жизни зло показалось ему отвратительным; мы никогда так не ценим искренности и правды, как видя отсутствие их в нашем противнике.

-- Она кажется бежала с кем-то? сказал он: - Да, да, я помню. Вам её более никогда не видать, и потому она для вас все равно, что умерла.

Хотя Думфи был убежден, что Гэбриель только прикидывался нежным братом, он надеялся, что это колкое замечание затронет его сердце. Но Гэбриель не понял ядовитого намёка и, видя, что Думфи собирается уйти, сказал с неожиданным жаром:

-- Не можете ли вы остаться немного и поговорить о старине. Олли была бы очень рада вас видеть. Вы помните маленькую сестру Грэс; она стала теперь славной девочкой. Пойдемте к ней.

-- Нет, нет, отвечал поспешно Думфи: - мне теперь не время. Заверну в другой раз. Прощайте.

С этими словами он повернулся и пошел назад, пока не скрылся за окружающею листвой. Тогда он остановился и, перейдя через вершину горы, прямо направился к жилищу Гэбриеля.

Мистрис Конрой ожидала его; она заметила его издали на опушке леса, потому что отворила ему дверь и провела прямо в гостиную с такой любезностью и в таком кокетливо-грациозном костюме, что всякому человеку на месте Думфи грозила бы серьёзная опасность. Но он, подобно большинству людей, имеющих дурную славу между женщинами, строго отделял ухаживание за ними от своей комерческой деятельности.

-- Я могу у вас остаться только несколько минут, сказал он: - очень жаль, но надо ехать. Вы, кажется, процветаете?

Мистрис Конрой отвечала, что она не надеялась на личное свидание с мистером Думфи, который всегда так занят.

-- Да, произнес он: - но я люблю сам передавать хорошия вести. Присланные вами образцы изследованы первоклассными, надёжными учеными. Дельце выходит славное. Золота нет, но 80% серебра. Что? Вы, может быть, этого ожидали.

По лицу мистрис Конрой ясно было видно, что она никогда не питала подобных надежд.

-- Серебро, промолвила она, с трудом переводя дыхание: - 80% серебра!

Думфи был удивлен, но успокоился. Очевидно, она не обращалась ни к кому другому за советом, и потому он мог предлагать свои условия.

-- Чего же вы желаете? Ваш план? спросил он коротко.

-- Не знаю, я еще не думала, начала мистрис Конрой, но Думфи ее перебил:

-- Вы не имеете никакого плана. Вы не имеете мне ничего предложить. Время дорого. Выслушайте мой план. Руда в 80% - дело богатое, но серебряную руду пустить в ход гораздо дороже, чем золотую. Сначала будут одне издержки - 20%. Вот мое предложение: составит акционерную компанию, в сто паев на 5.000,000 капитала; вы возьмете 50 паев, я 25, а остальное я помещу, как удастся. Что вы на это скажете? Не можете сразу решиться? Ну, подумайте.

Но мистрис Конрой могла думать только об одном: о 2 ¹/₂ миллионах. Эта чудовищная, соблазнительная цифра сверкала перед её глазами.

-- Эти деньги... ведь, только в будущем! сказала она бледная, взволнованная.

-- Реализируйте свои паи через десять минут после их выпуска. Это - коммерческое дело!

В виду этой возможности получить немедленно громадную сумму, мистрис Конрой успокоилась и медленно произнесла:

Думфи улыбнулся открыто, дерзко, и мистрис Конрой тотчас покраснела, но не потому что Думфи отгадал её хитрость, а от боязни, что он знал равнодушие к ней мужа.

-- Я уже виделся с ним, отвечал спокойно Думфи.

-- Конечно, заметил презрительно Думфи: - он мне так и сказал и послал к вам. Хорошо, это - коммерческое дело.

-- Вы ему не говорили, вы не смели...

Думфи посмотрел с любопытством на мистрис Конрой, потом встал, затворил дверь и произнес, не сводя с нея глаз:

-- Вы хотите меня уверить, что ваш муж сказал правду, что он ничего не знает о тех обстоятельствах, при которых вы явились сюда.

Это было непонятно, но Думфи ей поверил.

-- Как же вы теперь ему объясните? спросил он: - ведь, без него ничего нельзя сделать.

-- Зачем ему знать более? Он нашел руду и она - его, без всякого дара с моей стороны. По закону, он - собственник руды, на чьей бы земле ее ни нашел. Взяв на себя роль его сестры, я предъявляла свои права на землю, но он открытием руды придал ей ценность, которой она прежде не имела. Даже его сестра, прибавила она, сверкая глазами: - еслибы была в живых, не может у него отнять руды.

Она была права. Женщина, слабостью которой он хотел воспользоваться, перехитрила их всех и выскользнула из его рук. И как она сделала это просто. Он был ловко проведен, но не мог скрыть своего восхищения и откровенно произнес:

Но в эту минуту, умная женщина, ловкая искательница приключений, торжествующая победительница, заплакала и стала просить побежденного Думфи не говорить ничего её мужу. При этом доказательстве всеобщей женской слабости, Думфи мгновенно оправился и сказал отрывисто, но не без некоторого сочувствия:

-- Чем вы можете доказать, что ваш муж первый открыл эту руду? Не будет ли бумага, данная доктором Деваржем сестре вашего мужа, безспорным доказательством, что не ему, а доктору принадлежит право открытия руды?

-- Дк, но доктор Деварж умер, а бумага, о которой вы говорите, у меня в руках.

-- Хорошо, произнес Думфи и, посмотрев на часы, прибавил: - у меня остается только шесть минут; выслушайте меня. Я не буду отрицать, что вы поступили в этом деле дьявольски хитро и можете действовать теперь одне, без моей помощи; но, ведь и я вмешался в эту историю не без разсчета на прибыль. Это - коммерческое дело. Подумайте, мы друг друга знаем насквозь, и не выгоднее ли вам устроить это дельце вместе со мной, а не искать чужой помощи. Вы понимаете? Вам не трудно найти в Сан-Франциско десяток людей, которые предложат вам более выгодные, чем я, условия. Но ни один из них не будет иметь такого побуждения скрыть ваше прошедшее, как. я. Вы понимаете?

"его? отвечала мистрис Конрой, протягивая руку.

-- Конечно, это - коммерческое дело.

С этими словами оба хитреца пожали друг другу руку с чувством искренняго уважения, и мистер Думфи отправился обедать.

Не успела мистрис Конрой затворить за ним дверь, как Олли выбежала из внутренних комнат; она схватила девочку за плечи и, обняв, стала с жаром цаловать. Но Олли вырвалась из её рук и нетерпеливо воскликнула:

-- Пустите меня, мне надо его видеть.

-- Зачем тебе его?

-- Гэб говорит... Да пустите ли вы меня? Гэб говорит, что он знал...

-- Кого?

И, вырвавшись на свободу, Олли быстро исчезла. Будущая обладательница двух с половиною миллионов осталась одна, недовольная, сердитая, с горьким подозрением в сердце.