Гэбриель Конрой.
XLII. Падение правосудия

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гэбриель Конрой. XLII. Падение правосудия (старая орфография)

XLII.
Падение правосудия.

Весть об убийстве Виктора Рамиреса произвела страшное волнение в Одноконном Стане. Убийство не было редким явлением в этом мирном уголке, и многие, более и менее почтенные граждане, умирали насильственной смертью; к тому же, жертвой был чужестранец, не возбуждавший к себе никакого сочувствия; но подозрение в убийстве мгновенно пало на таких значительных лиц, как мистер и мистрис Конрой, которые и без того уже подвергались очень строгому суждению туземцев. По этой причине, означенное преступление возъимело особенную важность и, в продолжении двух дней, все дела в Одноконном Стане прекратились. Только и было разговору повсюду, что о необыкновенном убийстве.

Первая узнала о преступлении Солли, которая, отправившись на поиски невозвратившагося накануне в отель Виктора, наткнулась случайно на его труп. Сначала злые языки уверяли, что незнакомец сам наложил на себя руку, чтоб избегнуть преследований мисс Кларк, но эта нелепая ипотеза была тотчас оставлена, как только разнеслась весть, что Гэбриель и жена его бежали. Потом стали рассказывать, что рано утром один рудокоп видел Гэбриеля, тащившого за шиворот незнакомца и осыпавшого его бранью. Мисс Кларк, с своей стороны, показала, что она видела, как мистрис Конрой, незадолго до убийства, разговаривала в тайне с Рамиресом; кроме того, по словам китайца, носившого письмо Габриелю, он по дороге слышал в кустах шум и крики о помощи, но это последнее показание не было включено в протокол следствия, так как, по знаменитому калифорнийскому закону, свидетелями могут быть только белые - христиане, тем более, что, в виду последующого бегства Гэбриеля, это показание было очень невероятно, и, конечно, глупый китаец ошибся во времени. Наконец, люди, работавшие в туннеле, свидетельствовали, что они видели в ту ночь Гэбриеля на скате горы. Только одно доказательство, очень важное в этом деле, осталось неизвестным большинству жителей Одноконного Стана, именно - записка мистрис Конрой. Ее подняла Солли и представила мистрис Маркль, а та передала стряпчему Максвелю.

Много теорий составилось о причинах, побудивших к совершению подобного убийства. Прежде всего уверяли, что Гэбриель случайно набежал на любовника своей жбны в минуту их бегства и убил его на месте; потом прибавляли, что Гэбриель вызвал своего соперника на свидание с женою, послав ему подложную записку от её имени. Наконец, пришли к тому убеждению, что Гэбриель, вместе с женою, отправили на тот свет неприятного, старого любовника мистрис Конрой. К вечеру же, на свободе, сочинена была новая история о том, что Гэбриель с женою убили действительного собственника участка земли, которым Конрой неправильно завладел. Это мнение преобладало над всеми остальными впродолжение нескольких часов, но потом явился новый вариант: что Виктор не был собственником земли, а только опасным свидетелем, которого Конрои хотели во что бы то ни стало устранить. Случайное, неосторожное замечание Максвеля еще более подтвердило эту теорию, и Гэбриель Конрой был объявлен нетолько убийцей, но и самозванцем. Самый приговор присяжных обвинительной камеры был произнесен против Джона До, то ж Гэбриеля Конроя. После этого, все дальнейшия предположения уже были излишни, и досужие языки даже обвиняли Конроя в краже лошадей и грабеже, недавно случившемся в окрестностях Одноконного Стана. Читателям, конечно, понятно, что я упоминаю об этом постепенном убеждении туземцев в виновности Конроя именно по характеристичности этого явления, немыслимого в других более образованных общинах.

Излишне говорить, что только одно лицо во всем селении с самого начала упорно отстаивало невиновность Гэбриеля, и что это была мистрис Маркль. Она нетолько была убеждена, что он - жертва гнусного заговора и что мистрис Конрой, совершив злодейство, съумела набросить всю тень подозрения на мужа, но и уверила в справедливости своего предположения стряпчого Максвеля и Солли. Мало того, она сильно повлияла на самое показание Солли, которая явилась перед присяжными в глубоком трауре и под креповым вуалем. "Показание мисс Кларк, говорил "Сильверопольский Вестник": - хотя прерываемое рыданиями и гневными выражениями против убийцы, произвело на присяжных сильное впечатление, как искреннее красноречие существа, соединенного самыми нежными узами с несчастной жертвой. Говорят, что Рамирес давно ее знал и приехал сюда в надежде увенчать долговременную, преданную любовь счастливым браком; но презренная рука убийцы превратила фату невесты в креповый вуаль. Из некоторых слов, вырвавшихся из уст свидетельницы, несмотря на всю её скромность, можно ясно вывести, что побудительной причиной была ревность, так как Гэбриель Конрой, до своей женитьбы, часто посещал дом мисс Кларк". Я привожу этот отрывок нестолько, как доказательство вновь образовавшейся теории, сколько в виду красоты изложения, составляющей поразительный контраст с грубой, резкой статьей, появившейся в "Одноконном Знамени". "Солли - не простая свидетельница, говорила эта последняя газета: - опутав себя двадцатью аршинами черного крепа и обвернув голову черной сеткой против мух, она походила на лошадь траурного катафалка. Если она намерена носить траур по каждому посетителю, которому она подает обед, то мы ей советуем скупить все черные материи во всех лавках и нанять на целый год траурный экипаж. Люди проницательные полагают, что эта комедия сочинена "Вестником", чтоб отвлечь внимание от настоящих причин убийства, в котором замешаны люди, стоящие гораздо выше Солли. Мы не назовем никого, но спросим у редактора, что он делал вчера, в десять часов вечера, в конторе агента Питера Думфи. Он подводил свой текущий счет - не правда ли? Какая цифра этого счета сегодня? Ответьте, господин редактор".

В то же утро, в час, редактор "Вестника" выстрелил на улице в редактора "Знамени", но не попал. В половине второго, двое неизвестных людей были ранены в происшедшей свалке, у дверей магазина Бригса. В девять часов, около дюжины горожан собралось вокруг этого дома, и через полчаса толпа увеличилась до пятидесяти человек. В то же время, другая, менее значительная группа составилась на лестнице в здании суда, где содержался под арестом Конрой. В десять часов, в предместье города прискакал всадник и, бросив свою полумертвую лошадь, бросился к суду. Это был Джак Гамлин. Но три голоса, которые он слышал по дороге, опередили его и торжественно объявили с лестницы суда народную волю.

Это объявление относилось до Джо Тола, шерифа Коловераса, который, в продолжении двенадцати часов, один, без всякой помощи и покинутый всеми, сидел подле арестанта - твердый, энергичный, грозный. Он спокойно ждал за баррикадой, устроенной за дверью тюрьмы, нападения; за поясом у него были заряженные пистолеты, но в сердце не было надежды. Человек ограниченный, без всяких средств к защите, он знал только одно: что закон и голоса выбравших его людей повелевали ему умереть, исполняя свою обязанность. Сначала его несколько смущало, что между голосами, кричавшими на улице, он различал и голоса некоторых из своих избирателей, но потом он вспомнил, что в полученном им исполнительном листе было сказано: "предписывается вам арестовать и представить лично Гэбриеля Конроя". Эта простая, ясная фраза удвоила его силы. Он не походил на героя; маленького роста, суетливый, он не внушал своей внешностью никакого уважения и, сидя за запертою дверью, молча гладил себе бороду.

-- Слышите! воскликнул он, наконец, подходя к Габриелю: - они подступают.

Гэбриель кивнул головой. Узнав, два часа перед тем, о предполагаемой народной расправе, он написал записку стряпчему Максвелю, передал ее шерифу, и с тех пор сохранял свое обычное спокойствие.

-- Вы мне поможете? спросил Гол.

-- Конечно, отвечал Гэбриель, с удивлением смотря на своего тюремщика: - если вы этого хотите. Но, пожалуйста, не подвергайте себя никакой опасности из-за меня. Я этого не стою. Не лучше ли вам отдать меня головою толпе? Но если вы считаете себя обязанным перед присяжными судьями доставить меня в целости, то я вас не выдам. Понимаете?

Произнеся эти слова удивительно-нежным тоном, он встал и отставил к стене свой стул. Шериф успокоился. Семидесятипушечный корабль приготовлялся вступить в бой и очищал себе дорогу.

Мало-по-малу шум на улице затих, и раздался один повелительный голос. Шериф подошел к окну и отворил его. Осаждающий и осажденный измерили друг друга взглядами.

-- Ступай домой, Джо-Гол! произнес голос из толпы: - мать давно тебя дожидается.

-- Чего брешешь, старая ведьма! отвечал поспешно Гол: - в попыхах, что ли, надела братьнины штаны вместо юпки? Убирайся сама по добру, по здорову!

-- Не болтай пустяков, Джо-Гол. Нас пятьдесят человек и, в том числе, наши избиратели.

-- Чорт бы вас всех побрал!

-- Смотри!

-- Смотри сам!

В эту минуту раздались страшный удар в дверь, пистолетный выстрел и стеклы в окне полетели в дребезги. Переговоры были окончены; военные действия начались.

Несколько часов тому назад, Гол перевел своего узника из плохо-защищенного каземата нижняго этажа в залу судебных заседаний во втором этаже, в окна которой нельзя было влезть, а массивные её двери были заставлены скамейками и столами. С боку находилась маленькая дверь для рекогносцировок. В эту залу вела узкая лестница, которую, посредине, Гэбриель загородил большим присутственным столом, так что проход по ней был почти невозможен. Наружная дверь, перед которой также была устроена баррикада, начала, однако, мало-по-малу, поддаваться могучим усилиям толпы. Осажденные тревожно следили с верхней площадки за тем, что делалось внизу. В ту самую минуту, как дверь, наконец, соскочила с петель, шериф поспешил отретироваться в залу; но Гэбриель, махнув ему рукою, быстро подлез под стол, который заграмождал ступени лестницы. Осаждающие, выведенные из себя новой преградой, бросились на стол, и некоторые взлезли на него, но тут словно сверхъестественной силой, он поднялся с одной стороны и всей своей тяжестью грохнулся на головы толпы, которая с криками и воплями бросилась назад на улицу. Между тем, новый Самсон преспокойно встал и медленно удалился в судебную залу, но он не успел затворить за собою маленькой двери и вместе с ним проник в залу один из осаждающих, незаметно проложивший себе туда дорогу. В ту же минуту, раздался выстрел, и несчастный упал.

-- Стой! воскликнул он, приподнимаясь на коленях: - я пришел вам помочь.

Это был Джак Гамлин, оборванный, запыленный, с пылающими щеками, но все же сильный, смелый, хотя кровь и струилась у него из раны на ноге. Гэбриель и шериф инстинктивно бросили свое оружие и подняли Гамлина с пола.

-- Посадите меня на стул, сказал он хладнокровно: - спасибо. Ну, мы с вами, Джо-Гол, квиты; вы разсчитались со мною за старое, хотя и лишили себя моей помощи. Но времени терять нельзя. Выслушайте меня. Вам можно бежать только по крыше, прибавил он, указывая на большое окно, освещавшее залу сверху: - задняя стена дома выходит на Вингдамский Овраг. Выбравшись на крышу, вы легко достигнете земли с помощью веревки; только вам надо распутать ее: она обвита вокруг меня. Чорт возьми! Я сам не могу ничего сделать. Вы можете добраться до верхняго окна?

-- Прежде, чем они обегут кругом дома, вы уже успеете скрыться в лесу. Но чего вы ждете? Ступайте. Вы еще можете удержаться десять минут, если они начнут осаду снова с двери; но догадайся они добыть лестниц и взлезть на крышу, то все дело погибло. Ступайте! ступайте!

На лестнице раздался новый шум; на тяжелую дверь посыпались удары ломов и мотык; баррикада начала поддаваться, и пули, проникая сквозь щели двери, засвистали в зале. Но шериф все еще колебался. Наконец, Гэбриель, взяв на руки раненного Гамлина, как малого ребенка, и сделав знак шерифу, направился к галлерее. Но он не сделал и двух шагов, как зашатался и едва не упал; Гол, следовавший за ним, также ухватился за перила лестницы. Грохот извне казалось усилился; нетолько дверь, но и окна затряслись, тяжелая люстра упала с потолка, увлекая за собою большие куски штукатурки. В осаждающей толпе раздались крики ужаса, и по шуму удаляющихся шагов можно было заключить, что она вдруг ретировалась. Наступила неожиданная тишина. Осажденные смотрели друг на друга с изумлением.

-- Землетрясение, произнес шериф.

-- Тем лучше, заметил Джак: - нам будет более времени.

землетрясения, поколебавшого весь дом. Оправившись, он положил Гамлина на крышу, а сам вернулся к двери, чтоб ее отворить для шерифа, но это было невозможно. Стены осели и дверь так крепко захлопнулась, что Джо-Гол остался узником внутри. Тоже самое произошло и с дверью залы, так, что осаждающие, несмотря на все свои усилия, не могли ее выломать.

Гэбриель посмотрел нерешительно на Джака, который пристально глядел вниз.

-- Нам надо поспешить, воскликнул Гамлин: - они уже достали лестницу.

Гэбриель встал и взял на руки раненного. Крыша была очень поката и посреди нея, на небольшом куполе, красовалась грубая, громадная, в пятнадцать футов вышины статуя из дерева. Она изображала правосудие с обнаженным мечем и колеблющимися весами. Достигнув статуи, Гэбриель осторожно пробирался за нею, как вдруг внизу, в толпе раздался крик. Его увидали и раздались выстрелы. Одна пуля вонзилась в меч богини, а другая нарушила с жестокой иронией равенство весов.

-- Распутайте веревку! воскликнул Гамлин.

-- Привяжите один её конец к трубе или статуе.

вниз. Но веревка оказалась на несколько футов слишком коротка, так что раненному Гамлину нельзя было соскочить с такой вышины на землю.

-- Ступайте вперед, произнес Гэбриель спокойно: - я вам спущу с крыши веревку. На меня можете положиться.

Не дожидаясь ответа Гамлина, он обвязал его веревкой и, притащив к краю крыши, лег на живот, нагнулся насколько возможно через щипец и медленно, осторожно опустил раненного на землю. Потом, притянув к себе веревку, он снова взобрался на купол, чтоб привязать ее и самому спуститься. Но тут он неожиданно увидал верхушку приставленной с улицы лестницы.

оживилась, простерла свои руки, меч и весы заколебались, и, сделав могучий натиск, она грохнулась, вместе с навеки умолкшими голосами, на землю. Из-за пьедестала показалась бледная, с трудом переводящая дыхание, но торжествующая фигура Гэбриеля.