Гэбриель Конрой.
XLV. Послеземлетрясения

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гэбриель Конрой. XLV. Послеземлетрясения (старая орфография)

XLV.
После землетрясения.

За четверть часа до появления в квартире Пойнсета прикащика Думфи, Артур получил телеграмму из Сан-Антонио. Она была очень короткая, но человеку с воображением говорила более, чем длинная, красноречивая речь. Вот её содержание:

"Миссионерская церковь уничтожена. Отец Филипе спасен. Св. Троица в развалинах. Долорес исчезла. Мое жилище уцелело. Приезжайте тотчас. - Мария Сепульвида".

На следующий день, в 4 часа, Артур Пойнсет был в Сан-Херонимо, в 15-ти милях от цели его поездки. Здесь, полученное им известие было подтверждено.

-- Нет более Сан-Антонио! сказал содержатель гостинницы, где он остановился: - Бог или чорт его унес. Вот что бывает на свете. Вы найдете, дон-Артур, вместо домов - груды камней. Хотите коньяку или водки? Этим служить могу, а Сан-Антонио весь вышел.

Несмотря на эти безнадежные слова, Пойнсет не стал дожидаться дилижанса, а наняв бодрого коня, отправился искать исчезнувший город. Увидав издали море, деревья миссионерного сада и над ними белую крышу одной из башен, он почти совершенно успокоился. Но через мгновение он остановил свою лошадь и с изумлением протер глаза. Не видно было другой башни. Он отъехал в сторону и опять остановится. Положительно, в воздухе выделялась только одна башня. И так, церковь была уничтожена.

Быть может, благодаря этому открытию или более сильному инстинкту, Артур теперь свернул влево от дороги, которая вела в Сан-Антонио, и направился по открытой равнине к ранче св. Троицы. Сильный морской ветер колыхал высокую траву, как бы преграждая ему путь на каждом шагу. Здесь, по крайней мере, все было по старому: та же однообразная тишина на земле и на небе, те же медленно двигавшияся стада. Он вздрогнул при мысли о той опасности, которой он подвергался на этой степи, и невольно покраснел при мысли, как его спасла прелестная, но холодная отшельница. Снова в его ушах раздавалось нежно произнесенное слово "Филипп", которое возбуждало в нем целый поток дорогих старинных воспоминаний. Однако, он уже давно убедил себя, что донна Долорес не могла назвать его в критическую минуту Филиппом и что, конечно, это был только плод его разстроенного воображения. Донна Долорес обращалась с ним с такой холодной учтивостью, что он не мог упомянуть в разговоре с нею об этом обстоятельстве, и она, повидимому, совершенно о нем забыла. Напротив того, Артур часто вспоминал эту сцену с каким-то мучительным удовольствием, как единственный эпизод в его жизни, не потерявший своей прелести от последующого критического на него взгляда. И теперь героиня этого поэтического приключения исчезла, и он никогда более ее не увидит. Получив это известие, он в первую минуту как бы обрадовался, точно прошел сон, хотя приятный, но опасный и грозивший сделать его неспособным на практическую деятельность. Донна Долорес никогда не казалась ему реальным существом, и её романичное исчезновение вполне соответствовало, в его глазах, её таинственному появлению на прозаическом пути его жизни.

Вот что чувствовал Пойнсет, получив телеграмму донны Марии. Так разсуждал человек, считавший себя хладнокровным эгоистом, стоявшим выше всякой обыкновенной человеческой слабости; при этом, подобное сознание нисколько не казалось ему унизительным. Но, свернув с своей прямой дороги и направившись к жилищу донны Долорес, он чувствовал, что повиновался новому безпокойному побуждению. Несмотря на все свое благоразумие, он не мог побороть в себе этого инстинктивного стремления и с некоторым самодовольством приравнивал его к тому неопределенному чувству, которое побудило его некогда возвратиться в Голодный Стан к покинутым товарищам.

Вдруг его лошадь остановилась, как вкопанная, и другой менее искусный всадник непременно был бы выбит из седла. Прямо поперек дороги тянулась широкая, в 30 футов, бездна и в глубине её виднелись в ужасном безпорядке развалины скотного двора св. Троицы. Еслиб эта бездна не была так громадна, то Артур принял бы ее за обыкновенную разселину в степи, которая под палящим солнцем иногда трескается, подобно сухому дереву. Но при более внимательном взгляде, Артур убедился, что это явление природы имело совершенно иной характер. Земля не треснула, не раздалась, а осела. Ширина пропасти внизу была почти такая же, как на верху, а дно этой миниатюрной долины было покрыто такой же растительностью, как и степь наверху.

Занятый своими мыслями, Пойнсет не замечал, сколько он проехал в последний час. Но если тут действительно находился некогда скотный двор, то белые стены ранчи должны были уже виднеться у подножия гор. Однако, ничего не показывалось на горизонте. Безконечная степь тянулась однообразно, безпрерывно. Между пропастью, на краю которой он стоял и первым отрогом отдаленных гор, не видно было ни крыши, ни стены, ни даже груды камней.

Мороз пробежал по его телу и поводья выскользнули из его окоченевших от ужаса пальцев. Боже милостивый! Неужели слова донны Марии относились к подобному действию, или произошло еще второе землетрясение? Он оглянулся по сторонам. Громадная, пустынная, безжизненная степь сияла, как безпредельный океан. Стоя на краю бездны, Пойнсет понял, какой судьбе подверглась ранча. Подземный переворот, происшедший под поверхностью мрачной пустыни, разверз лоно земли и увлек в бездну ранчу со всеми её жителями.

Первой мыслью Артура было поспешить на помощь несчастным, в смутной надежде, что они еще не все погибли; но пропасть, зиявшая перед ним была непреодолимой преградой. Вместе с тем, он подумал, что катастрофа, о которой телеграфировала донна Мария, случилась два часа перед тем, а, следовательно, помочь было уже поздно. Он проклял безумную мысль, побудившую его отправиться прямо в ранчу, не спросив предварительно совета и содействия патера Филипе. Он быстро повернул лошадь и поскакал сломя голову к миссионерной станции.

Между тем, солнце уже село, и густой туман, поднявшись с моря, медленно распространился по степи, застилая Сосновый Мыс с его блестящим маяком и окружая Артура непроницаемой пеленой. Как бы отрезанный от всего мира, он продолжал скакать все прямо; безмолвная тишина прерывалась только отдаленными звуками колокола, и даже шум копыт лошади как бы поглощался туманом. Сознание, что все это происходит во сне, а не на яву, вскоре овладело Артуром, и он поддался ему без малейшей борьбы.

Наконец, туман или сон принес его в поля, окружавшия миссионерную станцию. Мерцавшие кое-где огни придавали еще более призрачный вид селению, окутанному черной мглой. Очутившись на его улицах и пробираясь в темноте к церкви, Артур заметил, что одной из башен не существовало, а трапеза представляла массу безпорядочных развалин. Самая же церковь сияла огнями и кишела народом. В обыкновенное время это показалось бы ему странным, но теперь подобное явление было естественной частью сна. Машинально, он соскочил с лошади, поставил ее под сенью развалившейся башни и вошел в церковь. Внутренность здания вполне сохранилась; по прежнему, на стенах красовались чужеземные картины; восковые изображения мадоны и святых занимали свои места в нишах, а у центрального престола служил патер Филипе. Весь престол был драпирован черным, и певчие пели De profundis. Лихорадочное волнение, овладевшее всем существом Артура, в последние часы, неожиданно заменилось полнейшей апатией. Он опустился на одну из скамеек и закрыл лицо руками. Вокруг него раздавались мелодичные звуки органа, тихое пение и монотонная речь патера. Сон продолжался.

Когда, минут через десять, он очнулся, то увидел перед собою патера Филипе. Церковь была пуста и темнота нарушалась мерцанием нескольких восковых свечей на престоле.

-- Я знал, что вы приедете, сын мой, сказал патер нежно, положив руку на плечо молодого человека: - но где она? Привезли вы ее с собой?

-- Кого? спросил Артур, с трудом приходя в себя.

-- Кого? Бог с вами, дон Артуро! Да ту, которая вас вызвала - донну Марию? Разве вы не получили её телеграммы?

Артур отвечал, что он только-что прибыл и поспешил прямо в миссионерную станцию. Ему как-то было стыдно сознаться, что он старался прежде достигнуть ранчи св. Троицы и в последние часы совершенно забыл о существовании донны Марии.

-- Вы служили патер Филипе? произнес он, сомневаясь, действительно ли он на яву видел молящуюся толпу: - у вас, значит, были несчастья?

-- Боже милостивый! воскликнул патер, смотря с изумлением на Артура: - вы не знаете, о ком мы молились? Вы не знаете, что на небе прибавилась новая святая, что донна Долорес получила высшее воздаяние, мученический венец?

-- В телеграмме донны Марии сказано было, что она исчезла, промолвил Артур с неудовольствием, чувствуя, что он побледнел и что голос его дрожит.

-- Исчезла! повторил патер Филипе: - она найдется, когда ранчу св. Троицы, провалившуюся в бездну, мы поднимем снова на поверхность земли. Да, дон Артуро, она исчезла, исчезла на веки.

Отвечая, быть может, на выражение лица Артура, патер в нескольких характеристических фразах рассказал Артуру печальную катастрофу. Землетрясение нетолько стерло с лица земли стены ранчи св. Троицы, но погрузило ее в громадную могилу, разверзшуюся под её жилищами. Никто из жителей не остался в живых. Верные vaclieros бросились к ранче из степи в минуту опасности, но видели только, как все здания погрузились в зияющую бездну. Дон Жуан, донна Долорес, Мануелла и Алессандро, майор-дом, с дюжиною слуг, погибли безвозвратно.

-- Разве нельзя постараться откопать несчастных из под развалин? спросил Артур.

-- Вы, значит, не слыхали, что было второе землетрясение, и остатки ранчи, на дне бездны, покрыты густым слоем земли. Около дюжины людей работают на дне пропасти. Быть может, через неделю они откопают трупы, но и то невероятно.

Смиренная, фаталистическая покорность патера судьбе, погубившей донну Долорес, взорвала Артура. В Сан-Франциско сотня людей работала бы день и ночь, чтоб отрыть тела. Нельзя ли было, с помощью Думфи, вызвать сюда энергичных рабочих? Но тут обычная осторожность сказалась в Артуре. Если близкие родственники и приятели погибших так хладнокровно мирятся с этим ужасным бедствием, то имел ли он, чужестранец, право вмешиваться?

-- Однако, сын мой, сказал патер, отеческим тоном: - пойдем ко мне. Благодаря мадоне, я могу предложить вам убежище. Но что это? Одежда у вас совсем мокрая. Руки холодные, а щеки горят, Это верно от усталости, а, быть может, и от голода. Пойдемте, пойдемте!

Взяв Артура за руку, он повел его через отворенную дверь трапезы в маленькой садик, заваленный обломками обвалившейся башни, и оттуда в небольшой флигель, где помещалась прежде миссионерная школа. Теперь, это помещение было превращено в келию патера Филипе. Веселый огонь пылал в камине. На стенах висели калиграфическия прописи, а в конце, противоположном двери, помещался небольшой орган. По среди наружной стены было глубокое окошко, в котором, две недели тому назад, Джак Гамлин видел донну Долорес.

-- Она проводила здесь много времени, голубушка, сказал патер Филипе, отирая глаза платком: - она занималась ревностно детьми, и эта школа - лучший её памятник. Она всегда была очень щедра для святой церкви и, благодаря ей, основана обитель Богородицы всех скорбящих. Вам, вероятно, известно, как её адвокату, что по завещанию, уже давно составленному, она оставила все поместья Салватьеры святой церкви?

-- Нет, я не знаю, отвечал Пойнсет, неожиданно воспылав протестантским гневом против католического патера и впервые смотря на него подозрительно: - я никогда не слыхал от донны Долорес ничего подобного. Напротив, мне было поручено...

-- Простите, сын мой, перебил его патер, открыв табакерку и взяв щепотку табаку: - не прошло еще суток, как это дорогое детище церкви перенесено на небо, и нам не подобает говорить о таких вещах. На все свое время. Но позвольте вам отдать телеграмму, которую я получил на ваше имя, прибавил он, вынимая желтый конверт и подавая его Артуру.

Взяв телеграмму, Пойнсет случайно увидал на столе карточку полковника Кульпетра Старботля из Сискиу.

-- Вы знаете этого человека? спросил Пойнсет, указывая на карточку и не распечатывая телеграммы.

-- Да, вероятно, отвечал патер, вторично нюхая табак: - это, кажется - адвокат. Он у меня был по какому-то делу о церковных имуществах, но, право, хорошенько не помню. Что же вы не читаете телеграммы? Надеюсь, что она не заставит вас немедленно уехать?

Взглянув на Артура, патер Филипе заметил, что молодой человек смотрит на него пытливо. Они встретились взорами. Через мгновение, Артур отвернулся от ясного, твердого взгляда патера. Он неожиданно вспомнил о тысячах скандальных историй, которые рассказывались насчет коварства и хитрости религиозного ордена, к которому принадлежал патер Филипе, и, сознавая, что следует вести себя осторожно с человеком, с которым он доселе был откровенен, Артур чувствовал себя в неловком положении. Телеграмма выводила его из затруднения, и он с удовольствием ее распечатал. Она была от Думфи и тотчас изгнала все другия мысли из головы Пойнсета. Вот её содержание:

"Гэбриель Конрой арестован за убийство Виктора Рамиреса. Что вы предложите? Отвечайте".

-- Когда проходит через Сан-Геронимо дилижанс? спросил он, поспешно вставая с места.

-- В полночь, отвечал патер Филипе: - но, сын мой, вы не хотите...

-- А теперь девять часов, продолжал Артур: - нельзя ли здесь достать хорошую лошадь? Дело очень важное.

-- Жизни и смерти, отвечал Артур серьёзно.

-- Вы пошлете ее как можно скорее, сказал он.

-- А донна Мария? спросил патер, взяв депешу и смотря с безпокойством на Артура: - вы её еще не видали? Конечно, вы заедете к ней, хотя бы на минуту.

-- Я боюсь, что не буду иметь времени, отвечал он с улыбкой, надевая пальто: - вы потрудитесь, патер, объяснить ей, что меня вдруг вызвали обратно. Зная, как приятно ваше общество, она верно не посетует на меня за несколько минут, проведенных у вас.

Прежде, чем патер успел ответить, слуга вошел в комнату и доложил, что лошадь готова.

Adios.

Патер Филипе вышел проводить своего гостя, и, через минуту в сером, густом тумане раздался глухой звук копыт, скачущей лошади. Патер промычал что-то себе под нос, понюхал табаку, запер дверь и, возвратясь в комнату, бросил в огонь карточку Старботля.

Но посещение Пойнсета имело и другия неприятные последствия для патера Филипе. На следующее утро явилась к нему донна Мария Сепульвида, бледная, взволнованная, разгневанная.

-- Скажите, пожалуйста, патер Филипе: провел у вас ночь дон Артур?

-- Когда он уехал?

-- В девять часов.

-- Куда? спросила донна Мария, покраснев.

-- В Сан-Франциско, но очень важному делу. Но присядьте, дитя мое, и успокойтесь.

-- Может быть, может быть, но он получил очень спешную депешу.

-- Депешу? повторила донна Мария презрительно: - неужели! А от кого?

-- Не знаю, дитя мое, отвечал патер, смотря с удивлением на раскрасневшияся щеки и блестящие глаза донны Марии: - ваше нетерпение и гнев неприличны.

-- Депеша от Думфи, повторила донна Мария, топая ногою.

Артура.

-- Что же вы? скажите или нет? воскликнула донна Мария с истерическою дрожью.

"Возвращаюсь тотчас". Но, право, не знаю, о чем депеша.

-- Вы не знаете! воскликнула донна Мария, вскакивая с места, бледная, с сверкающими глазами и взволнованным голосом: - так я вам скажу. Я получила тоже известие, прибавила она, вынимая из кармана телеграмму и размахивая ею перед лицом патера: - прочтите. Вот почему он убежал отсюда, как трус. Вот почему он не посмел явиться ко мне... негодяй, изменник! Вот почему я его ненавижу. Прочтите, прочтите! Отчего же вы не читаете? продолжала она, размахивая телеграммой, но не дозволяя патеру взять ее: - прочтите и вы увидите, что я - нищая! Меня обманули и обворовали! Думфи и мис...тер Ар...тур Пойнсет. Отчего же вы не читаете? Или вы - такой же изменник, как все? Вы, Долорес и...

Она скомкала телеграмму в руках и бросила на пол, потом неожиданно побледнела и в нервном припадке сама растянулась у ног патера Филипе. Он был человек старый и опытный, а потому, взглянув на телеграмму и на лежавшую без чувств женщину, прежде всего поднял первую и прочел следующее:

"С сожалением должен вас уведомить, что землетрясением уничтожена руда Конроя. Все погибло. Не могу более давать вам вперед денег или реализировать ваши акции.

-- Бедное дитя мое, сказал патер Филипе, подходя к донне Марии и поднимая ее: - но, вероятно, Артур этого не знал.