Гэбриель Конрой.
XLVIII. Чего не знал А-Фи

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гэбриель Конрой. XLVIII. Чего не знал А-Фи (старая орфография)

XLVIII.
Чего не знал А-Фи.

После внушительных нравоучений практической Олли, Гэбриель ретировался в безопасные твердыни Конроевой Горы, где, покуривая трубку в своей покинутой хижине, предавался тяжелым думам о неверности женского пола. От времени до времени, он медленно ходил взад и вперед, простирая свои прогулки до уединенно возвышавшейся над другими деревьями гигантской сосны, и там, усевшись на её торчавшие над землею корни, разсуждал сам с собою об удивительном предвиденьи Олли и о милосердии Творца, который терпел на земле такого грубого, неловкого и безполезного человека, как он. Иногда он, по привычке, безсознательно направлял свои шаги к своему прекрасному дому на горе, куда он не заглядывал со времени роковой сцены разлуки с женой. Опомнившись, он быстро возвращался вспять, с каким-то чувством стыдливости и суеверного страха. Однажды, во время подобной невольной экскурсии вне пределов своего владения, он заметил на траве маленькую рабочую корзинку, по всей вероятности, забытую или потерянную. Он тотчас признал ее за собственность жены и остановился, но потом, покраснев, продолжал путь. Однако, через минуту, снова вернулся. Дотронуться до чего-нибудь, принадлежавшого его жене, после их разлуки, казалось ему невозможным, неблагородным; но, с другой стороны, он считал жестоким оставить эту вещь на поживу всякого проходящого китайца или на волю стихий. Он остановился на средней мере и поднял корзинку, намереваясь послать ее стряпчему Максвелю, как доверенному лицу жены. Но, поднимая корзинку, он, к величайшему своему ужасу, разсыпал все, что в ней было, и должен был подобрать вещи с земли. Между прочими предметами ему попалась в руки маленькая детская рубашечка, которую он тотчас признал за аттрибут новорожденного.

Он не положил рубашечки в корзинку, а, покраснев, сунул ее за пазуху. Он также не послал корзинки стряпчему Максвелю и даже не упомянул Олли об этом происшествии, представляя ей обычный отчет о всем, что с ним случалось. Впродолжение двух дней, он был особенно молчалив и задумчив, так что Олли, более чем когда, упрекала его в идиотстве.

-- Бог знает, что ты делаешь! тебя нельзя нигде найти, говорила она: - а стряпчий Максвель нашел очень важного свидетеля, китайца А-Фи. Он тебя всюду искал, а ты ухаживал за грудным ребенком мистрис Вельч. Как тебе не стыдно! ты - взрослый мужчина, да еще судишься за убийство. Наконец, у тебя свое семейство!

-- Я никогда не видывал такого маленького ребенка, отвечал поспешно Гэбриель, стараясь возбудить в Олли инстинктивное женское сочувствие: - право, тебе бы надо на него посмотреть. Ему вчера минуло две недели, а он меньше кролика.

-- Не болтай пустяков, произнесла Олли презрительно, хотя в глубине сердца решила посмотреть на диковинного ребенка, как только окончится суд: - беги лучше к Максвелю и поговори с китайцем.

Гэбриель вошел в контору стряпчого в ту самую минуту, как этот джентльмэн и Артур Пойнсет оканчивали длинный и неудовлетворительный допрос А- Фи. Они надеялись, что им удастся доказать отсутствие Гэбриеля, во время совершения убийства, каким-либо обстоятельством, которое мог бы подтвердить А- Фи. Но китаец решительно отрицал, чтобы он видел какого-нибудь европейца в то время, когда ходил отыскивать Гэбриеля, и вообще начал путаться в тех подробностях, которые прежде передал насчет поручения, данного ему мистрис Конрой. К тому же, он хмурил брови и высказывал явное неудовольствие, очевидно, утомившись от постоянных разспросов.

-- Мы ничего не добились от вашего друга А-Фи, сказал Артур, пожимая руку Габриелю: - постарайтесь вы разбудить его память, хотя это почти невероятно.

Гэбриель пристально взглянул на А-Фи, быть может, потому, что он был последний человек, видевший его исчезнувшую жену. Китаец отвечал таким же взглядом, но лишенным всякого уважения. Вслед затем, Гэбриель предложил несколько неопределенных, смутныхь вопросов и получил подобные же неясные ответы. Артур нетерпеливо встал и, взяв за руку Максвеля, вышел с ним из комнаты. Допрос был кончен. Гэбриель хотел последовать за ними, но, случайно взглянув на китайца, он был поражен необычайной переменой в его лице: А-Фи, с быстротою молнии мигал обоими глазами, кивал головой и щелкал пальцами. Гэбриель разинул рот от изумления.

-- Все обойдется, сказал А-Фи, смотря пристально на Гэбриеля.

-- Что? спросил Гэбриель.

-- Все обойдется, повторил китаец: - она говорит: "все обойдется".

-- Кто она? спросил Гэбриель с испугом.

-- Ваша жена... мистрис Конрой. Она вас любит, и я вас люблю. Она говорит "все обойдется" и гадкий шериф не повесит вас.

-- Понимаю.

-- Она еще говорит, что вы слишком болтаете, и я слишком болтаю, и Максвель слишком болтает. Все слишком болтают. Она говорит: держите язык за зубами, и все обойдется.

-- Но где она? где я могу ее видеть? спросил Гэбриель.

пока Гэбриель снова заговорит с ним на понятном ему языке.

и дереву, а потому не можете понимать христианских чувств; но все же вы - человек и я вас прошу, как человека и брата, сказать мне: где моя жена? Положим, что это - мой идол, так я вас спрашиваю, как идолопоклонника: где она?

Китаец улыбнулся добродушной, безсознательной улыбкой и произнес:

-- Я - не презренный мексиканец, а мои рубашки по полтора доллара за дюжину.