Гэбриель Конрой.
XLIX. Дело Джона До, Гэбриеля Конроя то-жь и Джени Ро, Джули Конрой то-жь

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гэбриель Конрой. XLIX. Дело Джона До, Гэбриеля Конроя то-жь и Джени Ро, Джули Конрой то-жь (старая орфография)

XLIX.
Дело Джона До, Гэбриеля Конроя то-жь и Джени Ро, Джули Конрой то-жь.

Суд над Гэбриелем Конроем возбуждал в сильнейшей степени любопытство и внимание всего Одноконного Стана. Судебная зала и все окружающие её корридоры были запружены народом с самого утра. Но, надо сознаться, что интерес сосредоточивался не на личности Конроя, а на самом процессе. Всем было известно, что важнейшия лица штата прибыли из Сакраменто нарочно, чтоб присутствовать при судоговорении, что один из известнейших адвокатов Сан-Франциско был нанят для защиты подсудимого за громадную сумму ста тысяч долларов и что известный полковник Старботль должен был содействовать обвинителю. Таким образом, можно было ожидать бойких прений, пожалуй, дуэли, любопытных разоблачений нравов высшого общества и скрытой политической борьбы между югом и севером, представителями которых были полковник Старботль и Пойнсет. Вот что составляло главную приманку для Одноконного Стана в этом процессе.

В десять часов, Гэбриель вошел в залу в сопровождении своих защитников, а вслед за ним явились полковник Старботль и судья Бутнойнтер, который оффициально поклонился Артуру и фамильярно Старботлю. С последним он находился в дружеских отношениях и проиграл ему много денег; но присутствие знаменитого молодого адвоката, видимо, его смущало. Артур нисколько не рисовался, но судья смутно сознавал, что было бы гораздо лучше, еслиб секретарь надел чистую рубашку, а он сам не снял галстуха и воротничка, как всегда делал во время заседания. Присяжные смотрели также недоброжелательно на молодого франта-адвоката. Что же касается до их состава, то публика обманулась в ожидании многочисленных отводов со стороны защиты, в виду недавняго народного волнения. Пойнсет удовольствовался только несколькими вопросами о происхождении присяжных, большинство которых оказались южанами и даже клиентами полковника Старботля.

Я сожалею, что речь Старботля, названная "Знаменем" одним из самых блестящих образцов юридической реторики, не сохранилась в стенографическом отчете; поэтому, мне приходится передать ее только вкратце. Он начал с заявления, что никогда не находился в таком важном, ответственном и деликатном положении, так как настоящее дело имело громадное юридическое, общественное и политическое значение. Конечно, может быть, ему будут возражать на подобное определение, но он смело его повторяет в присутствии такого состава присяжных, лица которых сияют рыцарским благородством, образованным умом, неподкупным правосудием и... (В эту торжественную минуту внятно раздалось в толпе: "И одноконной водкой!" Судья улыбнулся и приказал приставу наблюсти за порядком, а Старботль, как ни в чем не бывало, продолжал свою речь). Он понимал, почему защита доверяла такому рыцарскому составу присяжных; она, конечно, станет доказывать, что убийство было совершено из самозащиты, из мести за нарушение святости супружеской жизни. Но он, полковник Старботль, победоносно докажет всю ложность этой защиты; он ясно обнаружит, что подсудимый руководствовался только низкими, материальными разсчетами и что по своим действиям, как прежде, так и после убийства, он не заслуживает никакого сочувствия. Он представит очевидные улики, что обвиняемый смотрел сквозь пальцы на легкое поведение своей жены и что самое убийство произведено не по рыцарски. Преступление, в котором обвиняют подсудимого, могло быть совершено китайцем или негром. "Не в присутствии прекрасного пола, прибавил полковник, грациозно махая рукою в ту сторону, где сидели Мануела и Солли, которые приняли его слова за личный комплимент: - стану я унижать влияние женщин на мужчин. Но я докажу, что великая, благородная, очаровательная страсть, одинаково царящая во дворце и в лачуге, не одушевляла Гэбриеля Конроя. Посмотрите на него, господа, и скажите сами, как опытные и благородные люди: может ли он пожертвовать собою ради любви к женщине, заклать себя на алтаре Венеры?"

Все глаза были обращены на Гэбриеля, и, конечно, в эту минуту он не походил ни на влюбленного Артура, ни на страстного Отелло. Его серьёзное, смущенное лицо было очень сосредоточено, а, видя, что все на него смотрят, он совершенно смутился и, вынув из кармана гребень, стал причесывать себе волосы, словно желая выказать полное равнодушие.

-- Да, сэр, продолжал полковник торжественно-строгим тоном: - вы можете, сколько хотите, приглаживать себе волосы, но вы никого не уверите, что они были в руках Далилы.

Потом Старботль нарисовал поэтический портрет убитого Рамиреса, туземца юга, впечатлительного и пламенного человека, как все южане. Нечего было распространяться более об этой личности, столь сочувственной всем его южным соотечественникам, и этот представитель стивменских, испанских родов, ведущих свое начало от Сида и дон-Жуана, сделался жертвою вероломных ков низкой женщины и презренного её супруга Гэбриеля Конроя. Он, Старботль, ясно докажет, что мистрис Конрой, тогда еще госпожа Деварж, взяв на себя имя Грэс Конрой, просила помощи благородного Рамиреса для осуществления своих прав, попранных жестоким братом. Поверив рассказу г-жи Деварж, впечатлительный Рамирес оказывал ей всякое содействие, пока брак с Гэбриелем не обнаружил её обмана. Нечего было характеризовать подобный брак; сами присяжные поймут, что это был союз не любящих сердец, а сообщников, спекулаторов, под сенью не Гименея, а Меркурия. Единственным результатом подобного брака могли быть только мошенничество, подлог, убийство. Овладев чужим имуществом, надо было удалить опасного свидетеля их преступления, Рамиреса. Жена нашла послушное орудие в своем муже. А как совершено убийство? Открыто, при свидетелях? Вызвал ли Гэбриель на честный бой свою жертву? Нет, посмотрите на убийцу и сравните его громадную фигуру с нежной, грациозной, юной фигурой жертвы, и вы поймете всю чудовищность этого преступления.

часов до убийства, его видели на горе; что он немедленно потом скрылся; что его жена доселе находится в добровольном изгнании и что мотив преступления совершенно объясняется обстоятельствами жизни подсудимого. Многое из этих свидетельских показаний было опровергнуто на перекрестном допросе. Доктор, вскрывавший тело убитого, не мог утверждать, что он не умер от чахотки в ту же ночь. Свидетель, видевший, как Гэбриель толкал испанца на большой дороге, не мог присягнуть, чтобы, в свою очередь, и Рамирес не толкал Гэбриеля. Наконец, обвинение мистрис Конрой в самозванстве было совершенно голословно. Однако, в публике держали парй за Старботля против Пойнсета.

По окончании обвинительной речи, защитник подсудимого просил его освободить от суда, так как ничем не было доказано, чтоб он находился в каких-нибудь отношениях с убитым и был сообщником мистрис Конрой, против которой, в сущности, были собраны все улики обвинительной властью. Этот отвод был оставлен без уважения, к величайшему удовольствию присяжных и всей публики, которые не простили бы Артуру, еслиб, благодаря юридической формальности, их лишили любопытного зрелища. Поэтому, встав, чтоб произнести защитительную речь, Пойнсет видел ясно, по лицам всех присутствующих, что его считают человеком, желавшим добровольно удалиться с поля брани. Этого было достаточно, чтоб возбудить в нем энергию, и он с жаром бросился в борьбу.

По его мнению, дело это было вовсе не важное, как полагал полковник, а самое обыкновенное. Конечно, была одна особенность в этом процессе, именно - что его красноречивый соперник должен был бы говорить не за обвинение, а сидеть с ним на одной скамье защиты. Поэтому, полковнику Старботлю приходилось идти против своих принципов, и, вследствие этого, естественно, происходила путаница. Он, Пойнсет, постарается ее распутать. Вся суть, дела заключалась в самозащите. Он готов был согласиться с искусной теорией обвинения, что убийство совершила мистрис Конрой или какая-либо другая особа, но так как Гэбриель Конрой один обвиняется в настоящее время, то все это вовсе к делу не относится. Доказав слабость обвинения, он не станет много тратить слов, а прямо сошлется на показания самого обвиняемого, который теперь незаконно судится в том самом здании, где так недавно он спасся от суда Линча.

Все присутствующие притаили дыхание. Гэбриель медленно прошел на свидетельскую скамью. Лицо его горело, и он дышал тяжело. Но, достигнув своего места и приняв присягу, он, повидимому, успокоился и устремил пристальный взгляд на Старботля.

-- Как вас зовут? спросил Артур.

-- Да, конечно, отвечал с нетерпением Артур.

Старботль навострил уши и не спускал глаз с лица Гэбриеля.

Вся публика вздрогнула, и наступило мертвое безмолвие.

-- Да, продолжал Гэбриель тихо: - меня зовут Джони Думбльди. Я часто называл себя Гэбриелем Конроем, но это имя мною ложно принято. Женщина, на которой я женился, была, действительно, Грэс Конрой. Все, что вам говорил этот старый, Богом забытый лгун, полковник Старботль - один вздор. Моя жена - настоящая Грэс Конрой, слышите! Господин судья и господа присяжные! я один - самозванец, я один виновен и никто другой.