Гэбриель Конрой.
LII. Следы прошедшего

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гэбриель Конрой. LII. Следы прошедшего (старая орфография)

LII.
Следы прошедшого.

Джак Гамлин находился в очень опасном положении. Доктор Дюшен, вызванный нарочно из Сакраменто, отзывался при Джаке об его болезни очень легко и ничего не отвечал на распросы Пита, но, оставшись наедине, серьёзно задумался. Все это доказывало людям, хорошо его знавшим, что дело было серьёзное. Он также избегал прямо отвечать Олли, которая помогала Питу ухаживать за больным; но однажды спросил ее: не знает ли она родственников и друзей Гамлина? Уже и прежде Олли, с чисто женским инстинктом, думала об этом и раза два хотела написать Софи в школу, но теперь, понимая всю важность вопроса доктора, она вспомнила слова Джака об испанской красавице и решилась поговорить с Джаком о ней. Воспользовавшись минутой, когда он был в памяти, она сказала с хитрой улыбкой:

-- Вам было бы гораздо приятнее быть больным в Сан-Антонио.

Джак с удивлением взглянул на лукавого ребенка.

-- Там за вами ухаживала бы ваша любовница, мексиканка, вместо меня и Пита.

-- Неужели вы полагаете, что я, странствующий бродяга, да еще калека, стал бы мозолить глаза такой барыне, как она! воскликнул Джак, едва не выскочив из постели: - неужели вы думаете, что она - сестра милосердия? Вы совершенно ошибаетесь, мисс Конрой, и прошу вас никогда не называйте ее моей любовницей: это - святотатство и низкая клевета.

Чем более приближался день суда над Гэбриелем, тем менее Гамлин интересовался результатом процесса, и только из уважения к его сестре не высказывал прямо своего отвращения к слабости Конроя. Однажды, он удостоил Олли объяснением своего кажущагося хладнокровия.

-- В день суда явится свидетель, Олли, который совершенно снимет с вашего брата всякое подозрение, хотя тем стыднее будет для него, что не он убил Рамиреса. Я вполне сочувствую этому молодцу, настоящему убийце. Но, не бойтесь: если он не явится во-время, то я пойду в свидетели. Послушайтесь меня, не плачьте и не ходите в суд, пока не пришлют за мною.

-- Но вы не можете тронуться с места, вы слишком слабы.

-- Пит меня доставит в суд, хотя бы на руках, отвечал Джак: - а если я уберусь от сюда ранее, то у стряпчого Максвеля есть мое письменное показание.

Несмотря на это, Олли очень безпокоилась в день суда, пока Максвель не прислал Гамлину записку, в которой объявлял о прибытии Перкинса и просил немедленного появления Олли.

-- Кто это Перкинс? спросила она, поспешно надевая шляпу.

-- Не спрашивайте ни о чем, а будьте уверены, что Гэбриель спасен, отвечал Джак, - Ну, бегите, мисс Конрой; только прежде поцелуйте меня. Благодарствуйте. Ах, да, Олли, вы также интересуетесь вашей пропавшей сестрой, как и проклятый дурак Гэбриель? ДА, ну поздравляю, она нашлась. Да будет вам обоим блого от этого. Ну, раз, два, три, беги!

Розовые ленты Олли мелькнули в дверях, и Гамлин остался один. В доме царила гробовая тишина; все его обитатели, начиная от хозяйки до Пита, не воображавшого, чтоб Олли изменила принятой на себя обязанности сиделки - находились в суде.

поднялся с постели и частью оделся; но слабость была так велика, несмотря на его возбужденное состояние, что он едва дотащился до окна, и там упал в кресло. Свежий воздух придал ему на минуту новые силы, и он старался встать, но тщетно, и впал снова в забытье. Прежде ему казалось, что он очутился где-то в спокойном, мрачном, безмолвном убежище, а потом он мгновенно перенесся в большую комнату, полную суетившихся вокруг него людей, которых он тщетно старался уверить, что ему нисколько не хуже. После этого наступила ночь, прерываемая страданиями и знакомыми, но невполне внятными голосами, а наконец пришел день с однообразным повторением последняго слова, сказанного доктором, Питом или Олли, бесконечным мерцанием в глазах розовых лент Олли, и постоянным зрелищем одного и того же рисунка обоев. Затем следовал сон, безпокойный, прерываемый частым пробуждением, и минуты сознания, омрачаемые тенью смерти в виде летаргического столбняка.

Но посреди всего этого хаоса, выделялась одна центральная фигура, то смутно выступавшая из области воспоминаний и кропившая его святой водой в церкви в Сан.-Антонио, то являвшаяся как бы на яву перед ним, поправляя ему подушки и подавая лекарство. Как бы то ни было, донна Долорес не покидала его ни на минуту.

-- Донна Долорес!

Она вздрогнула, наклонила к нему свое прелестное, раскрасневшееся лицо и, приложив палец к чудным, розовым губкам, отвечала чистым английским языком: