Габриель Конрой.
XIII. Габриель выдает себя

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Габриель Конрой. XIII. Габриель выдает себя (старая орфография)

XIII.
Габриель выдает себя.

Хотя Гэбриель принял на себя маску спокойствия и действительно чувствовал некоторого рода облегчение, он далеко не был доволен результатом своего визита с миссис Маркль. Что бы ни произошло на этом свидании, о котором читатель знает только по рассказу самого Гэбриеля, его дальнейшее поведение нисколько не согласовалось со смелым и решительным отзывом, который он дал Олли. В продолжение двух дней, он с неудовольствием прекращал разговор, когда Олли наводила его на этот предмет; но на третий день он сам завел с одним из рудокопов в таверне "Эврика" беседу, имевшую некоторое отношение к данному случаю.

-- В последнее время в газетах много говорят о процессах по поводу отказа от брака, - начал он очень осторожно, - поэтому, мне кажется, что всякий, любезно обращающийся с женщиной, всегда находится в опасности попасть под суд - не правда ли?

Собеседник Гэбриеля, искавший, по слухам, в Одноконном Стане убежище от своей жены, грубо отвечал, что все женщины - дуры и им никогда не следовало доверяться.

-- Я полагал бы необходимым издать по этому поводу общий закон, - продолжал Гэбриель. - Что бы вы сказали, еслиб вам пришлось сидеть присяжным по следующему делу? Это случилось с моим приятелем в Фриско - вы его не знаете. Одна женщина, скажем вдова, ухаживала за ним года два или три, но он ни разу не говорил ей ничего о женитьбе. Однажды, он преспокойно отправляется к ней в дом, чтобы дружески провести...

-- Это плохо, - перебил его цинический собеседник.

-- Быть может, с виду оно и нехорошо; но мой приятель не имел никакого дурного намерения.

-- Ну?

-- Вот и все.

-- Все! - воскликнул изумленный советчик с презрением.

-- Да, все. Теперь эта женщина уверяет, что заведет процесс и заставит его жениться.

-- Мое мнение, - произнес резко импровизованный советчик, - что ваш приятель - дурак, и больше ничего. Я присудил бы его к уплате убытков за глупость.

Это решение так поразило Гэбриеля, что он безмолвно отошел, но, находясь в подобном настроение духа, он не мог удержаться от дальнейшого собирания справок и, в тот же день, в лавке Бригса, искусно навел общий разговор на вопрос об ухаживании за женщинами и о браке.

-- Много различных путей познакомиться с женщинами, сказал Джонсон, изобразив при этом, как он победил сердце одной красавицы, - столько же различных путей, сколько различных мужчин и женщин. На однех женщин вовсе не действует то, что сильно влияет на других. Но есть одно средство, которое побеждает почти всех - равнодушие. Надо не выказывать, что вам нравится та или другая женщина, а вообще добродушно обращаться со всеми, как, например, обращается Гэб с больными, но не говорить ни одной из них чего-либо особенного и, таким образом, дать им понять, что все ухаживание должно быть с их стороны. Что с вами, Гэб, вы уходите?

Гэбриель с безпокойством выскочил с места и направился к дверям, бормоча под нос: "пора домой"; но потом он возвратился, снова сел и взглянул со страхом на Джонсона.

-- Этот способ действует почти на всех, - продолжал Джонсон, - но за человеком, придерживающимся его, надо зорко следить. Этот способ следовало бы запретить законом, как недостойную игру самыми святыми человеческими чувствами. Подобный человек должен быть заклеймен общим презрением.

-- Но, может быть, он поступает так без всякого намерения, просто по своему характеру, - заметил Гэбриель жалобным тоном и смотря пристально на всех присутствующих, - может быть, он по природе равнодушен к женщинам и к браку.

-- Чорт возьми! - воскликнул с презрением Джонсон, - как бы не так! Это - хитрейшая из хитростей. Это все равно, что зажать в одной руке горсть золота, а другой просить милостыню.

Гэбриель медленно встал и, отстраняя все просьбы посидеть еще, пошел к двери и там сказал несколько слов о дурной погоде, чтобы доказать присутствующим свое равнодушие к предмету разговора. Потом, понурив голову, он исчез под дождем, который в продолжение всего дня лил, как из ведра, превратив единственную узкую, но длинную улицу Одноконного Стана в ручей желтой, клокочущей воды.

-- Что-то Гэб сегодня не в духе, - сказал Джонсон; - говорят, что утром спрашивал о нем стряпчий Максвель. Верно что-нибудь не ладно. Гэб - не дурной человек: он - не Бог весть что из себя представляет, но отлично ухаживает за больными, а это очень полезно для нашего стана. Надеюсь, что ничего не помешает ему продолжать свою деятельность.

что Олли совсем не сестра ему, как он говорит, а дочь. Правда, никто не стал бы так ухаживать за девочкой и отказывать себе ради нея в женщинах, в водке и обществе товарищей, еслиб она не была его дочь. Таких братьев не бывает в нашей стороне.

-- Во всяком случае, - прибавил один езь собеседников, - его рассказ о Голодном Лагере и бегстве оттуда чрезвычайно странный. Я никогда ему не верил.

-- Впрочем, это - его дело и до меня не касается, - продолжал Джонсон; - я оказывал ему услуги насколько мог; говорил, кто был болен, и советовал, как лучше ухаживать за больными. Но не стану же я отвечать за него, если он попал в какую-нибудь беду.

-- И я также не обязан следить за его нравственностью, - прибавил Бригс, - потому только, что позволял ему приходить сюда и ухаживать за больным мексиканцем.

Между тем, злополучный предмет этого разговора, пройдя по улице и держась стенки домов, чтобы избегнуть порывов ветра, свирепо дувшого прямо с горы, достиг, наконец, маленькой тропинки, которая вела через овраг к его хижине на противоположном горном скате. Он остановился в нерешительности. Эта тропинка шла мимо того дома, в котором миссисс Маркль содержала меблированные комнаты, и ему казалось, что, после всего слышанного, он, подвергаясь снова опасности, неосторожно бросал бы вызов судьбе. Он считал неизбежным одно из двух: или вдова и Салли, бросившись на него, затащат его к себе, или вдова, увидав, что он прошел мимо, не зайдя к ней, упадет в обморок. Другая дорога в его хижину была вдоль гребня горы, и ему пришлось бы пройти, по крайней мере, три лишних мили. Но Гэбриель не долго колебался и стал быстро взбираться на гору.

Это было не легко; при порывистом ветре и сильном дожде, преодоление физических трудностей силой своих могущественных мускулов изгнало из его ума нелепый страх. Достигнув вершины горы, он впервые заметил, к каким роковым последствием привели постоянные дожди в продолжение целой недели. Журчавший горный поток, в котором он две недели тому назад утолял свою жажду во время прогулки с Олли, теперь превратился в бурный водопад, а ручей, через который они перепрыгивали, сделался широкой, быстрой рекой. Внизу, в долинах и на далекой простиравшейся к горизонту равнине, виднелись громадные мрачные водяные пространства, а в воздухе стоял гул от неустанно лившого дождя.

В полчаса он прошел еще две мили по этой тяжелой дороге и очутился в виду узкого, крутого черного ущелья, через которое должен был проезжать вингдамский дилижанс из Морисвиля. Подойдя ближе, он увидел, что маленький горный поток, бежавший подле дороги, значительно разлился и занял часть дороги, которая там и сям исчезала под водой.

-- Не легко пробраться по этому ущелью, - подумал Гэбриель, вспомнив, что было уже время проехать вингдамскому дилижансу, - неприятно и опасно, но бывают на свете вещи и хуже (его мысли снова перенеслись к миссис Маркль), и, еслиб я мог поменяться местом с Биллем, то с охотою посадил бы Олли в дилижанс, сам бы вскочил на козлы и был бы таков.

В эту самую минуту глазам его представился на вершине горы резервуар вингдамского рва, и он забыл о миссис Маркль, обо всем мире. Он как бы вдруг преобразился. Что же он увидел? Ничего особенного для обыкновенного путешественника. Резервуар был переполнен водою и излишек её с грохотом выливался в боковой прокоп. Ничего более? Нет - для опытного глаза количество воды нисколько не уменьшалось за плотиной. И это все? Нет: на половине грубо устроенной плотины, вода медленно просачивалась сквозь небольшое, но постоянно увеличивавшееся отверстие над самым ущельем и почтовой дорогой. Плотина уступала напору воды.

Торопливо скинув с себя одежду, мешавшую его движениям, Гэбриель бросился съопасностью жизни вниз к ущелью, перепрыгивая с утеса на утес, с валуна на валун, придерживаясь за ветви дерев и торчащие громадные корни; а, очутившись в горном проходе, он пустился бегом навстречу дилижанса, чтоб предупредить его о грозившей опасности. Все это было делом мужественного человека, хотя не имело ничего особенного или своеобразного; сделал он все это без излишней потери сил и напротив, сохраняя их по возможности, с ловкостью и навыком горца, с такой простотою, определенностью и твердостью во всех движениях, что, казалось, он задолго приготовлялся к такому подвигу; это было отличительною чертою Гэбриеля Конроя. Всякий, кто увидал бы его спокойный, ровный бег, серьезное, энергичное, но не взволнованное лицо и зоркий, невозмутимый взгляд, принял бы его за великана, делающого моцион для здоровья.

Не успел он пробежать и полумили, как до его чуткого уха долетел глухой рев воды, стремившейся вслед за ним. Но он только немного ускорил свой ровный шаг, словно за ним торопился какой-нибудь приятель, а не гналась неумолимая смерть. В то же мгновение на дороге послышался стук экипажа, который на секунду остановился и повернул назад, так как громкий крик Гэбриеля предвещал издали опасность. Но было уже поздно. С диким грохотом несшаяся за ним вода сшибла его с ног, а затем закрутила в своем водовороте дилижанс и лошадей, прибив их черной, безформенной массой к отвесной стене ущелья. Тогда сказался весь запас сил, сохраненных Гэбриелем. Сначала он не оказывал безполезного сопротивления неудержимому потоку, а носился со стороны на сторону по воле свирепой стихии, пока, наконец, не увидал близ себя дерева, нависшого надъущельем. С неимоверной силой схватился он за его длинную ветвь и приподнялся над клокочущим, всасывающим в себя водоворотом. Дилижанс исчез; только несколько фигур чернело в воде, кружась в безпомощной борьбе. Между ними была женщина. Гэбриель снова бросился в пенящияся желтые волны. Через минуту он был подле нея, схватил ее за талию своей могучей рукой и приподнял её голову над поверхностью воды, но в это мгновение он почуствовал, что его кто-то схватил с другой стороны. Он не стряхнул с себя опасного бремени, а, громко закричав "держи меня ниже", поплыл обратно, разрезая бушующую воду одной рукой. Достигнув дерева, он выпрямился и, схватившись зубами за ветвь, вытащил из пучины обоих несчастных. Но тут снова раздался роковой грохот и второй поток желтой воды ворвался в ущелье. Дерево начало подаваться под тяжестью висевших на нем трех человек. Гэбриель вонзил свои пальцы в землю у самых его корней, ухватился ногами за выдающийся уступ скалы и крепко прижал женщину к отвесной стене. Пенящийся вал пронесся, над ними; послышался отчаянный вопль и человек, спасенный Гэбриелем, исчез. Остались только Гэбриель и женщина.

Они были невредимы, но лишь на минуту. Оба они держались над бездною одной левой рукой Гэбриеля. Он впервые взглянул на женщину и промолвил нерешительно:

-- Можете вы продержаться одну секунду?

-- Могу.

-- Обхватите меня обеими руками за шею.

Она повиновалась. Гэбриель освободил свою правую руку. Он почти не чувствовал висевшей у него на плечах ноши и осторожно стал ощупывать утес над своей головой, стараясь за что-нибудь уцепиться. Найдя выдающийся камень, он с неимоверной силой приподнялся и поставил ногу в небольшое отверстие, из которого вырван был один из корней дерева. Он остановился.

-- Можете удержаться еще минуту?

-- Лезьте.

-- Можете вы долезть до верха? - спросила женщина.

-- Лезьте, - отвечала она просто.

Гэбриель продолжал подниматься и через несколько минут достиг вершины. Тут руки женщины неожиданно дрогнули, и она упала бы, еслиб Гэбриель не схватил ее за талию; он осторожно взял ее на руки и отнес к близ стоявшей сосне, вокруг которой земля была устлана шишками, словно ковром. Он положил ее там с своей обычной нежностью и уменьем обращаться с безпомощными существами. Она поблагодарила его такой грациозной улыбкой, обнаружившей ряд блестящих белых зубков, и таким странным взглядом темно-серых глаз, что он не мог оторваться от нея. Это была женщина небольшого роста с светлыми волосами, красиво одетая и совершенно незнакомого ему типа. Еслиб она не улыбнулась, то он никогда не подумал бы, что она хороша собой. Однако, несмотря на эту улыбку, она вдруг побледнела и упала в обморок.

своего положения. Что о нем подумают? Поверят ли его словам? Он болезненно вспомнил недавний разговор в лавке Бригса; ему представились разгневанные лица толстой миссис Маркль и сухопарой Салли; даже вопросительный взгляд маленькой Олли, казалось, пронизывал его до глубины сердца, и увы! этот мужественный герой обратился в бегство.