Габриель Конрой.
XIX. Донья Мария производит впечатление

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Габриель Конрой. XIX. Донья Мария производит впечатление (старая орфография)

XIX.
Донья Мария производит впечатление.

Дом сеньоры Сепульвиды или ранчо "Блаженного рыболова", был обращен к морю. Если строитель этого дома выказал в его устройстве всю свою склонность к предметам религиозным, то его прелестная вдова выказала не меньшее расположение к предметам чисто светским. Низкое, четырехугольное, обнесенное стеною, здание было совершенно изменено против своего первоначального, слишком угрюмого, неприветливого вида. К переднему фасаду была пристроена обширная веранда, вокруг колонн которой вился виноград. Внутренняго двора уже не существовало. Комнаты, бывшия прежде такими мрачными, теперь получили веселый вид благодаря светлым обоям, светлой, изящной французской мебели и белым кружевным занавескам. Веранда была уставлена самыми новомодными китайскими бамбуковыми креслами и стульями; маркиза из полосатого венецианского полотна закрывала ее от солнца. Но все-таки донья Мария из уважения к общему мнению придерживалась некоторых местных традиций; например, рядом с пианино стояла арфа; если на пианино лежал новейший роман, то на мраморном столике непременно находился молитвенник; если часы, чудо французского искусства, на камине безпечно отмечали неутомимо бегущее время, то висевшее напротив Распятие напоминало о вечности.

Донья Мария кого-то ждала. Она качалась в приделанном к двум колоннам веранды гамаке, но пусть читатель не спешит вывести из этого обстоятельства заключение, будто она была намерена принять гостя в этом положении; она, напротив, приказала прислуге тотчас же доложить ей, если увидят приближающагося к дому всадника.

Воспользуемся этою минутою, чтобы описать её наружность. Когда она лежала не на диване, а на койке, рост её казался чрезвычайно маленьким; густые темнорусые волосы её были гладко причесаны - оставшаяся у нея институтская привычка; глаза её были нежно коричневого цвета; рот был чрезвычайно мал, с немного оттянутыми вниз углами и с выражением детского недовольства; зубы - блестящей белизны; цвет лица - меняющийся вместе с душевным её расположением. Ей казалось около тридцати лет, и во всей её особе был тот несомненный признак "женщины", который достигается лишь годами.

Когда, час спустя, индиец Пепе явился пред светлые очи своей повелительницы с визитною карточкою Артура Пойнсета, содержавшей просьбу о свидании по важному делу, то донья Мария состроила очень недовольную гримаску; окружив его ореолом героя, она была вполне уверена, что он неожиданно явится пред нею на веранде, избегая всяких формальностей.

-- Ввести его в приемную! - приказала она, вздохнув и ловко соскользая с своего места, чтобы итти в уборную.

-- Он разводит церемонии, как будто дон Хозе еще жив, - сказала она про себя, подходя к зеркалу.

Артур Пойнсет вошел в приемную в весьма скверном расположении духа; он заметил, что прислуге известно его приключение с госпожею Сепульвида (которая не могла удержаться, чтобы не рассказать об этом романическом происшествии своей любимой горничной); к тому же его злила мысль, что передача дела доньи Долорес сеньоре Сепульвида случилось по инициативе патера Фелипе; он твердо решился не говорить с доньей Мариею ни о чем, что не касалось дела, в котором ему приходилось участвовать против своего желания. Появление интересной вдовы не уменьшило его досады.

-- Я предполагаю, - начал он, после первых приветствий, когда донья Мария села напротив него. - Мне кажется... то-есть, мне сказали, что кроме собственного дела вы имеете на руках и бумаги, доказывающия какие-то права доньи Долорес Сальватиерра; поэтому я попросил бы вас заняться пересмотром их в продолжение тех двух часов, которые я могу посвятить вам... Впрочем, если угодно, то мы сперва займемся вашим делом.

-- Нет, уж лучше начать с бумаг доньи Долорес; мое дело терпит... Им даже может заняться один из ваших писарей, чтобы вам не тратить напрасно драгоценное для вас время; вам уж черезчур было бы трудно выслушивать мою болтовню, так как я в подобных делах решительно ничего не смыслю, - ответила она с некоторым раздражением.

Артур, улыбаясь, в виде протеста махнул рукой; ему понравился этот раздражительный тон, но, несмотря на это, он молча вынул свою записную книжку и взял карандаш.

-- Ах, какая же я глупая! - проговорила донья Мария серьезно. - Мне следует говорить о деле Долорес, а я болтаю о себе... Начнемте же! Сперва следует объяснить, почему это дело поручено именно мне. Мой супруг и отец доньи Долорес были очень дружны между собою и поэтому имели общие интересы. Как вам, вероятно, уже известно, она жила очень тихо и скромно, почти как монахиня; к этому принудило ее особенное общественное положение... Вы, конечно, слышали, что мать её была индианка?.. Ну, несколько лет тому назад, отец её, губернатор, овдовевший и неимевший других детей, вспомнил о ней и начал разыскивать ее; оказалось, что мать её умерла, а она сама живет в одном отдаленном миссионерстве, в качестве сестры милосердия. Он поехал к ней, привез ее в Сан-Антонио, заставил ее принять католичество и, наконец, усыновил, и назначил ее своей наследницей по всем правилам законов. Ей было тогда не больше четырнадцати лет... У нея был бы хороший цвет лица, если бы ее не выкрасили тотчас же после её появления на свет какой-то несмываемой краской: ведь это обычай индийского племени... Поэтому она теперь имеет много сходства с бронзовой статуей... Помимо этого, я нахожу ее хорошенькой, быть-может, потому, что я люблю ее! Но мужчины ведь имеют весьма странный вкус относительно цвета лица... потому и не удивительно, что она боится показаться кому-нибудь... Ну, вот! Вместо того, чтобы говорить об её деле, я опять болтаю вздор... Простите великодушно, мистер Пойнсет!

-- Ничего, ничего, продолжайте! - ответил Артур торопливо. - Ваш рассказ меня итересует.

Донья Мария лукаво погрозила своим беленьким пальчиком.

-- Вот вы какой, дон Артуро!.. Я так и ожидала... Жаль, что её нет самой на лицо, чтобы свидетельствовать за себя!.. Однако, я продолжаю. Я сошлась с нею отчасти потому, что не разделяю презрения благородных фамилий к метисам, отчасти же вследствие того, что мы обе здесь были чужия. Сначала она избегала меня почти еще больше, чем других, но в конце-концов мы все-таки стали хорошими друзьями... Вы понимаете: друзьями, но далеко не интимными приятельницами. По мнению мужчин, это одно и то же; но донья Долорес совершенно особенное существо: она никогда не говорит ни о чем, как только о самых безразличных предметах; а все-таки я пользуюсь её дружбой...

-- Кажется, этим пользуется и духовный отец её, патер Фелипе - перебил Артур.

-- Кто его знает?.. Но мы опять уклоняемся от главной цели!.. Займемтесь же серьезно.

Она встала и вынула из своего письменного стола портфель со множеством деловых бумаг.

-- Я слышала, - начала она, перебирая бумаги, - что между бумагами Сальватиерры недавно найдена дарственная грамота Михаила Торрены, и оказывается, будто она пять лет тому назад была отдана дону Педро Рейцу в качестве залога под какую-то аренду, срок которой с тех пор уже истек. Грамота эта, повидимому, настоящая... Дон Педро сообщил, что многие из подписавшихся под нею свидетелей еще живы.

-- Если так, то почему же не подать прошения о выдаче дарственной грамоты?

-- Если бы дело стало только за этим, то мы не стали бы и приглашать мистера Пойнсета на консультацию; тут есть нечто другое. Дон Педро сообщил нам, что на эту землю есть еще другая дарственная грамота, в руках другой стороны.

-- Это, к несчастию, не единственный случай в судебной практике... Но мне кажется, что хорошая репутация Сальватиерры одна могла бы парализовать всевозможные доказательства противоположной стороны... Скверно то, что эти акты найдены только после его смерти.

-- Но владелец второй записи тоже умер! - воскликнула донья Мария.

-- Таким образом игра равная с обеих сторон; но кто был этим владельцем?

Донья Мария заглянула в открытую бумагу.

-- Доктор Деварж, - сказала она.

-- Кто?

-- Деварж!

-- Странная фамилия! - Должно-быть, он иностранец?

-- Может-быть... О, какие у вас холодные руки!

Артур быстро встал и безцеремонно хотел вырвать из её рук бумагу, но она кокетливо предупредила его, схватив одну из его рук.

-- К тому же вы ужасны бледны!.. Уж не простудились ли вы в то утро? Боже упаси!.. Я была бы безутешна! - проговорила она, кинув на него взгляд, выражавший опасение.

-- Нет, это так... Я сегодня встал очень рано, - сказал Артур с неопределенной улыбкою. - Но я перебил вас, продолжайте, пожалуйста... Имеет этот Деварж наследников, которые могли бы оспаривать документ Сальватиерры?

Но донья Мария вовсе казалась не расположенною продолжать беседу.

-- Не хотите ли вы выпить стакан вина и закусить чего-нибудь, прежде чем снова углублятся в эту путаницу? - спросила она.

Вдова согласилась, наконец, продолжать.

-- Прямых наследников не имеется, но зато есть один... эдил... как их называют?.. Ну, одним словом, один человек, поселившийся на его земле.

-- Скваттер? {Поселенец на новых местах, или так-называемый "заимщик".} - спросил Артур коротко.

-- Да, да, скваттер, - засмеялась вдовушка, - зовут его... Ах, мой почерк такой не разборчивый, что я сама затрудняюсь его читать!.. Зовут этого скваттера... Гэбриель Конрой.

-- Гэбриель Конрой с... с... с...

-- Сестрою? - произнес Артур с некоторым усилием.

-- Ошиблись, милостивый государь! - ответила она, слегка надувшись. - Он живет там с женою!..

Артур молчал, отвернувшись от нея. Когда он снова заговорил, то голос его звучал с прежнею твердостью.

-- Осмеливаюсь изменить свое прежнее решение и попросить вас теперь угостить меня рюмкой вина с печеньем!

Донья Мария торопливо вышла из комнаты, между тем как Артур также торопливо схватил и пробежал глазами оставленную ею бумагу. Там действительно были обозначены произнесенные ею имена, но больше ничего. Впрочем, для него и этого было достаточно.

Как большая часть людей, обладающих живым воображением, он был немного суеверен, и поэтому ему тотчас же, при имени доктора Деваржа, пришел на память сделанный вчера патером Филипе разбор его характера вспомнилась ему также и вчерашняя грустная мечта в церкви. Затем он начал разсуждать о странности того случая, который заставил собственно его - изо всех прочих адвокатов - заняться этими старыми дарственными грамотами. Долго думал он обо всем этом, пока не пришел опять в нормальное состояние духа и к тому заключению, что право на стороне Деваржа, а прочия притязания незаконны. Но каким образом завладел Гэбриель правами Деваржа?

В вопросе о Грэс участвовало некоторое сентиментальное воспоминание, но ни капли угрызения совести или стыда. Он твердо был уверен, что ему когда-нибудь придется быть ей полезным так или иначе, и что он тогда вполне загладит свою вину перед нею. Удобнее всего ему казалось предложить своей прекрасной клиэнтке перемирие и затем разыскать самому и Гэбриеля, и Грэс.

Донья Мария нашла его, по своем возвращении, в весьма хорошем расположении духа: он был такой веселый и внимательный, что она просто восхищалась им и готова была забыть свое недавнее разочарование в нем. Когда он предложил ей после закуски проехаться верхом до залива, то она с удовольствием согласилась, не обращая внимания на то, что могут сказать по этому поводу злые языки, которых было не мало в Сан-Антонио.

Да и что ж в том дурного, если она поедет в сопровождении поверенного её покойного мужа?! К тому же их проводит Кончо.

День был так хорош, что они часто останавливались, чтобы полюбоваться блестящею гладкою поверхностью моря; а шум волн был настолько силен, что им необходимо было ехать рядом для того, чтобы иметь возможность продолжать свой "деловой" разговор, при чем горячее дыхание доньи Марии постоянно касалось щеки Артура; наконец лопнул повод, так что ей необходимо было сойти на землю, между тем как Артур старался поправить беду и получил позволение посадить ее в седло. Объехав мыс, при чем Артур показал ей, что тогда можно было ехать вот так-то, чтобы избегнуть прилива, они снова остановились, чтобы проститься, так как Артуру нужно было спешить в другое место. В это время мимо них проехала старомодная, запряженная четырьмя мулами, карета.

-- Вы должны бы быть повнимательнее, милостивый государь! - сказала она Артуру, почему то улыбавшемуся довольно безсмысленно. - Знаете ли вы, кто сейчас проехал?

Артур сознался, что заметил карету только тогда, когда она уже проехала, и что он поэтому не мог заметить, кто в ней сидел.

-- В таком случае вы очень много потеряли!.. Мимо вас проехала ваша прекрасная клиэнтка!

-- Что ж делать? - ответил Артур смеясь.