Габриель Конрой.
XX. Дева скорби

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Габриель Конрой. XX. Дева скорби (старая орфография)

XX.
Дева скорби.

-- Вы сегодня еще не уедете, - сказал патер Фелипе, когда Артур на следующее утро вошел к нему.

-- Напротив, я через час уже буду в дороге, - возразил Артур весело.

-- Но не по направлению к Сан-Франциско... Послушайте-ка! Я могу сообщить вам, что ваше желание исполняется: вы сегодня будете иметь желаемое свидание с прекрасною "невидимкою": донья Долорес прислала вам, через меня, приглашение явиться к ней.

Артур с удивлением взглянул на говорившого. Его лицо, должно-быть, выражало меньше радости, чем ожидал патер Фелипе, потому что этот последний поднял глаза к потолку и пробормотал:

-- Ah, lo que es el mundo! Теперь, когда его желание исполнилось, он совершенно равнодушен.

-- Этому я обязан вашей доброте, патер Фелипе?

-- Боже сохрани! - ответил тот торопливо. - Поверьте, сын мой, что я тут решительно ни при чем; вероятно, это устроено сеньорой Сепульвида.

-- Едва ли; она так хорошо ознакомила меня со всем делом своей подруги, что свидание с последнею теперь совершенно лишнее... Но, уж так и быть, я пойду!

Несмотря на его кажущееся хладнокровие, он все-таки был не в себе, что выражалось у него отсутствием аппетита и неразговорчивостью. Все его вчерашния убеждения оказались теперь шаткими. Не было ли еще некоторых обстоятельств, относительно этой дарственной записи которые донья Мария сочла лучшим от него скрыть?

Или, быть-может, эта таинственная отшельница имела особенную не относящуюся к делу причину пригласить его к себе? А быть может, она уж вела переговоры с Габриелем или Грэс, вследствие которых ей стала известна их прежняя жизнь? Быть-может, также, что ей стали известны его прежния отношения к семейству Конроев?

Последнее предположение мелькнуло ему и вчера, когда донья Мария упомянула о Габриеле, но он тогда ничем не подал ей повода к подозрениям... А в состоянии ли он будет услышать это имя вторично с тем же спокойствием? Не совершилось ли в последние часы чего-нибудь, в роде какого-нибудь открытия о прежних отношениях?... А ведь это могло бы повредить ему!.. Нет, этого быть не может!..

Артур был сильно возбужден; обладая инстинктами вечно находящейся между собою в противоречии натуры и легко впадавший в сентиментальность, он опасался этого свидания, между тем как с другой стороны страстно желал его. В конце-концов он помчался к Долорес еще за час до назначенного времени.

Поместье её, или ранчо св. Троицы, находилось в трех милях от миссионерства, у подошвы горы. Когда Артур достиг до широкой равнины, не орошаемой никаким озером и никакой рекою и опаленной знойным солнцем, тогда он невольно оставил свою буйную торопливость; - безотраднее этой пустыни ничего не могло быть; монотонность её, на сколько глаз видел, ничем не прерывалась; даже стадо, бродившее в отдалении, не вносило никакой жизни в эту картину; она казалась символом терпеливости - безнадежной, покорной терпеливости, вечной терпеливости.

Он ехал уж около часа, когда невдалеке пред ним показалась темная стена; он пришпорил коня и вскоре очутился в виду дюжины ленивых, тупых вагеро, ожидавших его у ворот. Когда он приблизился к ним на разстояние нескольких шагов, они выстроились в два ряда по бокам ворот и подобострастно сняли свои черные лакированные шляпы; через мгновение они все исчезли.

Артуру помог соскочить с лошади старый индиец, который и повел ее после того в конюшню; другой индиец также молча и неслышными шагами ввел самого Артура в коридор, увешанный самыми разнообразными попонами, а потом в пустую переднюю, где передал его на попечение третьяго индийца, старого, седого и с лицом, похожим на изсохший табачный лист. Этот индиец вдруг как будто вырос из земли. Он с достоинством, но вежливо, поклонился Артуру и повел его в просторную, богато убранную гостиную, где и оставил его, снова низко поклонившись. Хотя подобные формальности не были новы для Артура, но все же оне, при данных обстоятельствах, имели для него особенный смысл. Он нетерпеливо оглянулся, когда на противоположном конце отворилась дверь, в которую сперва долетел до его обоняния странный, но приятный аромат различных индийских курений и духов, а затем вошла старая сгорбленная мулатка.

Артур ответил легким поклоном.

-- Донья Долорес немного нездорова и велела спросить: не обидитесь ли вы, если она примет вас в своем будуаре?

Артур снова поклонился.

-- Bueno! Угодно вам следовать за мною?

Она указала на отворенную дверь и повела его через узкий коридор до будуара, у порога которого Артур нерешительно остановился. В этой комнате царствовал такой полумрак, что он сначала ничего не мог различить, кроме самых ближайших к нему предметов; понемногу он разглядел, наконец, в глубине будуара кровать, возле нея налой, а напротив диван; затем уж, когда глаз его привык к скудному свету, проникающему сквозь два узкие, с широкою амбразурою, окна, он заметил на диване полулежащую женскую фигуру, лицо которой было закрыто огромным веером.

-- Habla Vm. Espanol, Don Arturo? {Говорите ли вы по-испански, дон Артуро?} - спросил нежный, приятный голосок из-за веера.

-- Un poco, Senorita {Немного говорю, сеньорита.}.

-- Садитесь же, дон Артуро.

Старуха поставила ему стул возле дивана; в эту минуту лежащая пред ним особа быстро сложила свой черный веер и повернула к нему свое лицо.

Сердце Артура сперва сильно забилось, а затем замерло; глаза, смотревшие на него, были большие, блестящие, редкой красоты; лицо, которому принадлежали эти глаза, было вполне симметрично, миниатюрное, с тонкими, изящными чертами, но цвет его был бронзовый. Несмотря на это, Артур сознался, что никогда не видал более хорошенького личика.

Быть-может, донья Долорес угадала его мысль, потому что она снова открыла веер и подняла его в уровень с лицом. Артур скользнул взглядом по всей её фигуре, до самых крошечных ног её, обутых в белые атласные туфельки. Платье её оказалось белым, но совершенно монашеского покроя.

-- Вы, вероятно, были удивлены моим приглашением, - начала она, - после того, как уже познакомились с моим делом у моей подруги?... Нужно вам сказать, что я этим временем раздумала начинать тяжбу.

Эти немногия слова мигом вернули Артуру его присутствие духа, напомнили ему то, о чем он совершенно забыл при её лицезрении; даже чудный её голос не мог больше заглушить зарождавшагося в нем дурного предчувствия.

-- Быть-может, вам стали известны некоторые обстоятельства, которые заставляют вас сомневаться в успехе этого дела? - спросил он осторожно.

-- Нет.

-- Или же сеньора Сепульвида забыла сообщить мне какой-нибудь важный пункт? - сказал он, после чего передал ей все полученные им сведения.

-- Bueno! Она сообщила все, что следует, - ответила она с более, чем женским любопытством, выглядывая на него из-за веера, что не мало смущало его, хотя он старался быть, по возможности, спокойным.

-- И вы не имеете ничего добавить?

-- Может-быть, и имею.

-- Мне, действительно, стали известны некоторые обстоятельства (в чем я давеча не хотела признаться, чтобы помучить вас загадками), которым вы, как адвокат, быть может, не придадите никакого значения, но которые тем не менее весьма важны для меня, как для женщины. Выслушав их, вы, пожалуй, скажете, что оне ничуть не изменяют, с точки зрения юридической, сущности дела... Быть-может, вы даже будете смеяться над принятым мною решением: но, несмотря на это опасение, я все-таки считаю необходимым сообщить вам, почему вам пришлось напрасно потерять столько времени с моею подругою.

Артур был слишком углублен в свои мысли, чтобы заметить с каким ударением были произнесены последния слова доньи Долорес, чего бы в другое время не случилось.

-- Да, дон Артуро, я изменила свой прежний план не из одного минутного каприза... Ведь, вам известна моя история... Выслушайте меня и вы поймете, почему я так заинтересовалась теми людьми, которые оспаривают мои очевидные права... Что происходило с нею, могло бы произойти - и со мною...

-- О ком это вы изволите говорить? - спросил Артур спокойно.

-- Виновата!... Я забыла, что вам ничего не известно... Слушайте же! Ведь, донья Мария сообщила же вам, что на спорной земле поселился некто Гэбриель Конрой с женою? Хорошо! Затем вам известно, что он не предъявил никаких законных прав на эту землю, исключая того, что он купил ее раньше других, т.-е. раньше того, как ему стало известно о чужих притязаниях.... Ведь вам сообщили это дело в таком виде? Ну, скажу вам, что все это не верно.

Артур взглянул на нее с нескрываемым изумлением.

-- В таком случае дело это изменяется и с юридической точки зрения, донья Долорес.

-- Быть-может, - ответила она равнодушно. - Сущность дела следующая: доктор Деварж, который тоже обладал царственною записью на эту землю, передал ее сестре Гэбриеля... Понимаете? Ну, а эта сестра пропала без вести... Поняли?

-- Вполне! - ответил Артур, смотря в окно. - Этим объясняется его обладание этою землею... Но жива ли еще эта сестра? Вот вопрос не сентиментальный, а чисто юридический. Затем не была ли она замужем и не оставила ли по себе ребенка? Если да, то этот ребенок должен получить в наследство все.

Молчание, последовавшее за этим вопросом, длилось так долго, что Артур, наконец, взглянул на свою прекрасную собеседницу немного нетерпеливо; она, очевидно, сделала какой-то знак старухе, потому что та наклонилась к ней, вы слушала несколько шопотом сказанных слов и оставила будуар.

-- Вы правы, дон Артуро, - продолжала донья Долорес, все еще скрываясь за веером. - Видите ли вы теперь, что я не даром пригласила вас: ваш совет тут необходим.

Артур утвердительно кивнул и опять придал своему лицу выжидательное выражение.

-- Я, кажется, уж говорила, что настоящая наследница, Грэс Конрой, исчезла? Но теперь вместо нея явилась подложная Грэс Конрой...

-- Простите, что вас перебью! Почему вам известно, что это подложная, а не настоящая Грэс Конрой?

-- Почему мне это известно?

-- Да, какие имеете вы на это доказательства?

-- Мне просто сообщено это.

-- О!.. Так!

-- Это, действительно, очень сильное и в нравственном, и в юридическом отношении доказательство; но тем не менее оно не достаточно опровергает её прежнее показание, - сказал Артур хладнокровно. - Потрудитесь продолжать!

-- Я все сказала, - ответила донья Долорес, нетерпеливо поднимаясь с дивана.

-- Хорошо. Если я не ошибаюсь, то дело вот в чем: вы имеете дарственную запись на землю, которою завладел Гэбриель Конрой от имени своей жены или сестры, - а именно в силу данного полномочия со стороны Деваржа, в руках которого тоже была дарственная запись на это недвижимое имущество... Ведь так?

-- Так!

-- Хорошо! Таким образом все это сводится к спору между вами и доктором Деваржем; следует только доказать, кому из вас прежде была дана дарственная запись... Все сказанное вами мне ничуть не изменяет дела... Да, позвольте вас спросить, откуда вам известны эти новые подробности?

-- Из одного письма.

-- От кого?

-- Письмо было без подписи, но писавший вызвался предоставить мне доказательства его слов.

Артур встал; на губах его играла насмешливая улыбка.

-- Осмелюсь еще спросить: неужели вы хотите отказаться от своих прав на довольно ценное недвижимое имущество единственно вследствие какого-то анонимного письма?

-- Вовсе не вследствие анонимного письма, - ответила донья Долорес, усиленно обмахиваясь веером.

-- Ну, хорошо; взглянем же на это дело с нравственной точки зрения, если вы уж раз оказали мне честь, избрав меня советником... И так, вы чувствуете симпатию к какой-то сироте, настоящее существование которой очень сомнительно?

-- У нея есть брат.

-- Гм! Который не задумался стать сообщником обманщицы и жениться на ней? Да к тому же, какую имеете вы гарантию тому, что и он не обманщик, а действительно Гэбриель Конрой?

-- Впрочем, это все будет известно, если явятся настоящие наследники доктора Деваржа и притянут его к суду!.. Одним словом, становясь даже на вашу точку зрения, я не вижу ничего такого, почему бы вам не заявить ваших прав: сирота, пользующаяся вашею симпатией, кажется, не имеет никакого активного участия в этом деле; брата же, поступившого нечестно против сестры, вам нечего жалеть, и таким образом ваша похвальная доброта никому не принесет существенной пользы. Мой совет - смело приняться за дело.

-- Вы очень мудры, дон Артуро; но в том-то и дело, что адвокаты уж черезчур холодны и расчетливы... Простите, я не хотела оскорбить вас!.. А что бы вы мне посоветовали, если бы на месте Гэбриеля была сама Грэс?

-- То же самое; а если бы я был её адвокатом, то также энергично принялся бы за дело и употребил бы все свои силы, чтобы победить вас... Но каким образом не позаботился Гэбриель о выправке себе документа на землю? Не известна ли вам эта причина? Ведь это обстоятельство служит в вашу пользу.

-- Вы забываете, что наша дарственная запись найдена очень недавно.

-- Почему?

-- Да, хотя бы только потому, что господа судьи обыкновенно весьма сочувствуют хорошеньким сироточкам.

-- А вам откуда известно, что она была недурна собою? - спросила донья Долорес торопливо.

-- Я так предполагаю; красота - привилегия всех вообще сирот, - ответил он, холодно и вежливо кланяясь ей.

На этот раз Артур не мог не заметить, что эти слова были проговорены с сильною степенью иронии. В нем зашевелилось его природное упрямство. Таинственная сила её красоты, своенравный тон, принятый ею или вследствие сознания своей власти над ним, или же вследствие знания его прошлого, - все это злило его до-нельзя. Он вспомнил, что донья Долорес была известна своим сильным религиозным и нравственным чувством, но помимо этого решился хладнокровно и без всякой попытки на самозащиту выслушать ее в случае, если бы она начала упрекать его в измене бедной Грэс и в полусозревшем в его уме намерении приволокнуться за доньей Мариею; он решился на это, хотя очень хорошо знал, что тогда должен будет проститься навсегда с добрым мнением доньи Долорес, которым он все-таки дорожил. Что ж делать, если он не мог поступить иначе, как только "изменить самому себе".

Он с почтительностью приблизился к донье Долорес и спросил:

-- Не потрудитесь ли вы сказать мне, на что вы решились: желаете ли вы начать тяжбу и поручить мне защиту ваших прав, или же вы хотите уступить их противной стороне?

-- Как вы мне посоветуете?

-- Bueno! Увидим, что дальше будет; время еще не ушло... Сядьте же, дон Артуро; надеюсь, что вы не откажетесь переночевать у меня в усадьбе?

-- Едва ли я буду в состоянии воспользоваться вашим любезным предложением; мне следовало бы сегодня же отправиться в Сан-Франциско, где меня с нетерпением ждут.

-- Пусть ждут!.. Можете написать, что вас задержали важные дела; Диего отвезет ваше письмо на почту; завтра поутру оно уж будет в надлежащих руках.

Прежде чем Артур успел возразить, она уж позвонила.

-- Понимаю, что вы хотите сказать, - перебила она его. - Диего, готовься сейчас же ехать на почту; когда окончишь свои приготовления, то дай мне знать... Pardon, дон Артуро! вы хотели сказать, что от вашего присутствия зависит очень многое, что фирма ваша потеряет большую сумму денег, быть-может?.. Хорошо! пишите, что я вознагражу все убытки... Никто не в состоянии платить за услуги лучше меня... Пишите же, что вы принуждены остаться здесь!

Артур кусал себе губы с досады, хотя удивлялся её энергии в этом вопросе; к тому же во всей её особе было что-то неотразимое, так что отказать ей было весьма трудно.

Она прочла на его лице, что в нем происходило - глаза её сверкнули злобою, она сердито топнула ножкой, но затем быстро овладела собою.

-- Простите, я виновата!.. Я избалованная женщина, не знающая другой воли кроме собственной, по крайней мере, в течение последних пяти лет... Я слишком легко забываю, что посторонние не обязаны подчиняться моему капризу... Идите с Богом; я не имею права распоряжаться вами.

Артур все еще колебался.

-- Примите мою признательность за то, что вы даете мне возможность исполнить свою обязанность, не отказываясь и от удовольствия; если Диего расторопен и надежен, то так и быть, я остаюсь.

Она взглянула на него и улыбнулась такою улыбкою, какою, кажется, не часто озарялись её чудные меланхолические глаза; улыбкою, которая зажгла всю кровь Артура.

-- Потрудитесь пройти в соседнюю комнату; вы там найдете все необходимые письменные принадлежности, да и Диего придет туда... А меня ждите, сказала она, протягивая ему свою маленькую, смуглую ручку.

Когда дверь за ним затворилась, донья Долорес позвала старуху Мануелу, которая, торопливо прибежав нашла свою госпожу в обмороке.