Габриель Конрой.
XXXV. Что было под сосной

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Габриель Конрой. XXXV. Что было под сосной (старая орфография)

XXXV.
Что было под сосной.

Месть Рамиреца не достигла желаемого результата; он слишком рано взорвал подкоп, будучи ослеплен яростью. Гэбриель не умер на месте, даже не слишком сильно разстроился, узнав весь обман, всю подлость жены. Судя по тому спокойствию, с которым он выслушал слова Рамиреца, можно даже было сомневаться, чтобы он притянул ее к ответу. Он бегал теперь в своем номере, как сумасшедший, мучимый сознанием, что не повредил ни Гэбриелю, ни Юлии, ни этому противному Перкинсу, которого он ненавидел, как бывшого соперника.

Да, будь что будет, но он должен сейчас же видеть ее, чтобы сказать, что узнал об её прежних отношениях к этому переводчику, и что он написал то анонимное письмо, что он подделал дарственную запись, что...

Стук в дверь привел его в себя; наконец дверь отворилась, и вошла Салли, смущенная, стыдливая; очевидно волнение молодого "итальянца" она приписывала безнадежной, пожирающей страсти к ней.

-- Обед уж давно окончен, - сказала эта лукавая девица, - но я сберегла для вас кое-что... Вы вчера вечером осведомлялись о Конроях; могу только сообщить вам, что Гэбриель давеча спрашивал адвоката Максвелла, уехавшого в Сакраменто, хотя он интимнейший друг Сюзанны Маркль.

Но Рамирецу теперь не было дела ни до Гэбриеля, ни до адвоката, ни до миссис Маркль

-- Скажите, пожалуйста, мисс Кларк, где находится сейчас этот мистер Перкинс? - спросил он, отдуваясь и показывая все свои зубы.

-- Этот старый допотопный дурак, которого я так ненавижу, - сказала она, намекая, что Рамирецу нечего смотреть на него, как на соперника. - Не знаю, где он и даже не забочусь знать об этом... Он ушел уж с утра... Думаю что он на Конроевой горе, или где-нибудь около... Знаю только, что он прислал сюда мальчика с приказанием, отослать его чемодан на почту... Разве вы уезжаете с ним?

-- Нет, - ответил Рамирец коротко.

-- Прошу извинить меня за нескромный вопрос, но я узнала, что он записался на два места, и подумала, что вы, вероятно, соскучились у нас и хотите уехать вместе с ним, - сказала она, кинув на него полулукавый, полуупрекающий взгляд.

-- Записался на два места? - прошипел Виктор. - Ах! быть-может, с ним едет какая-нибудь дама, а? Мисс Кларк, вы как думаете, а?

-- Дама? - вспыхнула Салли. - Вот еще! Какая это дама снизойдет до подобного человека!.. Но вы опять уходите?... - Ведь обед ваш простынет... Вы, должно-быть, влюблены, мистер Рамирец!.. Я слышала, что влюбленные всегда страдают отсутствием аппетита, но по опыту мне это не известно, хотя я в последние дни ем очень мало, и то только тогда, когда меня насильно заставляют...

Не успела еще Салли докончить своей фразы, как Рамирец пробормотал несколько извинений, схватил шляпу и выбежал из комнаты

Салли снова предалась огорчению, что её кокетство производило слишком сильное влияние на впечатлительную натуру "итальянца".

Рамирец опять направился, несмотря на жару и страшную пыль, к Конроевой горе и не останавливался, пока не достиг её вершины. Тут он присел, чтобы собраться с мыслями, утишить непомерно сильное биение сердца, причиненное скорою, трудною ходьбою, отереть пот, катившийся ручьями с лица и, главное, придумать план действий. Он должен был видеть ее немедленно, но как и где? Итти прямо к ней, значило встретиться лицом к лицу с Гэбриелем, а это было бы не очень приятно; а если тот сидит у нея, то она велит сказать прислуге, что её нет дома, Но если он скроется где-нибудь возле дома, то, быть-может, увидит ее, когда она выйдет из дома; да, кроме того, удастся, пожалуй, подслушать что-нибудь.

Он выбрал себе, по странному случаю, прежнее любимое местечко Гэбриеля, где тот беседовал с своею трубкой... т.-е. предавался своим размышлениям за трубкою. Это была огромная ель, наклонившаяся вершиною на бок, как будто следуя какому-то таинственному влечению. Виктор подошел к ней и сел на рядом стоящий пень. Тут произошло замечательное обстоятельство, охватившее его сначала суеверным ужасом: платок, которым он тер пот, и сорочка вдруг казались обрызганными кровью. Потом он заметил, что этот кровавый цвет был следствием красной пыли, смешавшейся с потом, все еще лившимся с него.

Солнце медленно заходило. Длинная тень падала на Конроеву гору и как будто разрезывала высокую ель на две части. Хлопанье бичей и резкие свистки ездивших по большой дороге возчиков мало-по-малу замолкли; работники направлялись домой. Тени ложились все гуще и гуще на засыпающую землю.

С наступлением темноты Рамирец становился все внимательнее и деятельнее. Кто бы увидел его теперь бродящим вокруг одинокой ели, с выпученными глазами и блестящими оскаленными зубами, тот счел бы его за дикого зверя, ожидающого ночной добычи.

Вдруг он остановился, нагнулся вперед и пристально устремил глаза в темную даль. Из города шла какая-то женщина; даже при дальнем разстоянии и темноте, Рамирец узнал щегольскую шляпку и неуклюжую походку Салли... Черт возьми! Хоть бы земля поглотила ее, прежде чем она до него дойдет! К счастию, она взяла вправо и пошла по тропинке, ведущей к хижине Гэбриеля. Виктор вздохнул свободнее... Вот раздался поблизости от него голос, производивший на него магическое влияние; он вздрогнул и быстро обернулся. Пред ним стояла миссис Конрой, выпрямившись во весь рост, с дерзким, непокорным видом.

-- Т-с-с-ъ!.. - произнес воспаленный любовью Рамирец. - Тише! тут кто-то приближается к нам.

-- Что мне за дело до того, слышит ли меня кто, или нет? Вы сделали все предосторожности излишними, - отвечала она горько: - весь свет знает про нас теперь!.. Итак, спрашиваю вас еще раз: что вы здесь делаете?

Он хотел приблизиться к ней, но она отступила назад, обертывая длинный шлейф своего белого платья вокруг руки как бы от опасения, что Рамирец может осквернить его своим прикосновением.

Виктор тревожно засмеялся.

-- Вы пришли на назначенное свидание; я не виноват, если пришел слишком поздно.

-- Я пришла сюда потому, что уж более получаса наблюдала за вами, сидя на веранде, как вы бегали здесь под деревом, словно гончая собака... Но мне, действительно, нужно сказать вам несколько слов.

Стоя пред ним, озаренная бледным светом восходившей луны, гордая, повелительная, с разгоревшимися от внутренняго волнения щеками, с сверкающими глазами, со всем своим обаянием, - она так много приобрела власти над этим рабом страсти, что язвительные слова её только еще более распаляли его, и он готов был пасть пред нею в прах, лишь бы она позволила ему дотронуться до своих тоненьких пальчиков, которыми грозила ему.

-- Вы несправедливы ко мне, Юлия, клянусь Богом, несправедливы!... Я сегодня по утру был взбешен в высшей степени, не помнил себя, потому что увидал вас с другим!.. Я имел основательную причину прийти в ярость, основательную причину; но я теперь пришел с миром, Юлия, с миром!

-- С миром! - возразила она презрительно. - Ваша записка тоже была написана под влиянием мирных чувств?

-- Ах! Я не знал, чем еще заставить вас выслушать меня... Я ведь хотел сообщить вам весьма важное известие... известие... слышите ли?.. известие, которое могло бы спасти вас, так как я приехал от той, которая имеет вторую дарственную грамоту... Ах, неужели вы не хотите выслушать меня?.. Только одну еще минуту посвятите мне, Юлия - и потом я исчезну!

Миссис Конрой прислонилась к дереву, безсознательно глядя вперед.

-- Говорите! - проговорила она холодно.

-- Ах! значит, вы согласны, хотите выслушать меня? - спросил он обрадованно. - Это хорошо! - Итак, во-первых: я узнал, что поверенным той женщины состоит тот самый человек, который обольстил и бросил Грэс Конрой, тот человек, который назвался Филиппом Ашлеем, но которого настоящее имя - Пойнсет.

-- Как вы сказали? - спросил вдруг мистрис Конрой, отходя от дерева и вперяя в него свои холодные, блестящие, как лед, глаза.

-- Да что мне до него за дело? - сказала она насмешливо, снова прислоняясь к дереву. - Продолжайте, или вы, быть-может, не имеете больше ничего сказать?

-- Нет - имею, и даже многое... Вот видите ли: он теперь женихом одной богатой южной вдовы, понимаете? Ведь, там никто не знает о его прошлом.... О, я вижу, что вы начинаете понимать меня! Он не осмеливается разыскать настоящую Грэс Конрой и поэтому же не может начать дела своей клиэнтки.

-- Это все?

-- Все?! - о, нет! Я еще имею нечто сообщить, но я тут опасаюсь говорить, - сказал он, пугливо озираясь.

-- Но, Юлия!

-- Вы кончили? - спросила она тем же тоном.

Было ли её равнодушие притворным или нет, но, во всяком случае, оно производило свое действие на Рамиреца. Он снова оглянулся и сказал потом угрюмо:

-- Подойдите ближе, я тогда скажу вам эту тайну... Ах, вы не доверяете мне? не доверяете?... Будь же по-вашему!

Миссис Конрой оттолкнула его простертую руку, но все-таки нагнула голову. Он шепнул ей несколько слов на ухо.

-- Вы говорили это ему - Габриелю? - спросила она, пытливо глядя на него, но все же с прежним спокойствием.

-- Нет, Юлия, клянусь вам, что не говорил! Я бы ничего не сказал ему, но ведь я был взбешен, вне себя!... А он поступил по-медвежьи: он держал меня... вот здесь, так что я не мог даже пошевельнуться, мое признание было вынуждено, вынуждено силою, клянусь Богом!

К счастию Виктора, темнота мешала ему заметить презрение, отразившееся на лице женщины, при этом сознании слабости того мужчины, который стоял пред нею, и признания им же силы её мужа.

-- Все!... Клянусь вам, Юлия, что все!

-- Так выслушай же ты теперь меня, Виктор Рамирец! - сказала она, быстро подходя к нему и сверкая своими гневными глазами. - Каково бы ни было ваше намерение, когда вы сюда шли, - оно имело успех! Вы сделали все, что намеревались, и даже больше этого. Тот человек, которому вы отравили душу, которого хотели возстановить против меня, удалился!... покинул меня... навсегда!... Он никогда не любил меня!... Обличив меня, вы сделали его чрезвычайно счастливым, дали ему повод осыпать меня бранью, насмешками, оскорблениями.... повод - совершить давно задуманную измену!

Даже в темноте она видела самодовольную улыбку, озарившую его лицо; могла слышать его учащенное дыхание, когда он быстро нагнул к ней голову, и заметила, что он жадно простер свою руку к её руке; он схватил бы ее и покрыл бы поцелуями, если б она не спрятала их обе за спину.

-- Ну, вот вы и довольны!... Вы сказали все, что имели сказать; теперь я тоже скажу, что должно... Неужели вы думаете, что я пришла к вам темною ночью, чтобы поздравить вас с победою?.. Нет, я пришла за тем, чтобы сказать вам, что, несмотря на поругание, которое мне нанес Гэбриель Конрой, несмотря на то, что он обидел, оттолкнул, бросил, осрамил меня, несмотря на все это - я люблю его!... Люблю его, как до сих пор никого еще не любила, люблю его, как больше никогда никого не буду любить, люблю так же сильно, страстно, безгранично, как - ненавижу вас!... Люблю его до такой степени, что последую за ним, куда бы он ни пошел... готова ползти за ним на коленях... Его ненависть мне дороже вашей любви! Слышите вы это, Виктор Рамирец?... Вот это я хотела сообщить вам; но это еще не все... слушайте дальше! Тайну, которую вы мне объявили - ложная ли она, или нет - я передам ему. Я помогу ему отыскать сестру... Я добьюсь его любви, хотя бы даже ценою вашей жизни, жизни другого, даже - моей собственной!... Слышали вы это, Виктор Гамирец? Подлец! Незаконный сын!.. О, скальте зубы, сколько хотите!... я вас не боюсь!... скрипите зубами в безсильной злобе, как тогда, когда вы изгибались под рукою Гэбриеля!.. Это было великолепное зрелище, Виктор... достойная награда мужественному секретарю, укравшему бумаги умирающей девушки... храброму солдату, поручившему свой гарнизон разносчику... О, я знаю, кого имею пред собою, милостивый государь! знала вас и в тот день, когда выбрала вас своим орудием, своим шутом!... Продолжайте, сэр, вытаскивайте нож, продолжайте, прошу вас.... Я вас, труса, не боюсь!.. Я не буду кричать, уверяю вас!.. Подходите же!...

начал биться в руках Деваржа - и, не дожидаясь результата вмешательства своего деверя, даже не поблагодарив его за избавление, она быстро прошмыгнула мимо обоих.

Под влиянием овладевшей ею внезапно мысли, она бросилась в свой будуар, торопливо набросала на клочке бумаги несколько строк и позвала одного из своих китайцев-служите лей.

-- Возьми это, А-фи, и передай мистеру Конрою; ты найдешь его у адвоката Максвелла, а если его там нет, то адвокат скажет тебе, куда он пошел. Ты должен отыскать его во всяком случае; если он уже оставил город, то последуй за ним, и постарайся догнать его. Если отыщешь его в течение часа, то я удвою это (она сунула ему в руку золотой). Иди скорее!...

Несмотря на ограниченные познания А-фи в английском языке он все-таки понял свою госпожу, по её движениям, а потому, кивнув головою, сказал: "я будить многи сколо", опустил золотой и записку в рукав и быстро побежал, куда ему было приказано. Шум борьбы в кустах и зов на помощь побудили его пробормотать: "твой много идет к челту, нет мой дела", и затем он пустился бежать быстрее прежнего. Через полчаса он достиг конторы адвоката; но сведения, полученные им там, были неблагоприятны: Гэбриель ушел тому назад час, никто не знал куда. А-фи колебался немного, затем рысцою сбежал с горы, по направлению ко рву, в котором работало несколько его соотечественников; тут он остановился и громко проговорил ряд таких странных слов, что работавшие вблизи американцы с изумлением вытаращили на него глаза. Действие этих слов было магическое: в одно мгновение лопаты и мотыки полетели в сторону, и вся толпа китайцев бросилась по различным направлениям на все дороги ведущия из Одноконного Стана.

Одну из них избрал сам А-фи. Через полчаса или около того, он, к счастью, наткнулся на предмет своих поисков, который сидел на большом камне и преспокойно курил трубку; возле него лежали мешок, мотыка и лопата.

так усердно, будто бы ничего и не происходило.

Гэбриель вынул трубку изо рта и нерешительно завертел запискою. Открыв ее, наконец, он узнал при первом же, взгляде, мелкий почерк жены, и им овладело нечто в роде сожаления о ней; затем он громко, но медленно и заикаясь, прочел следующее: "Я была неправа. Ты оставил нечто, - тайну, которую должен, если дорожишь своим счастием, взять с собою. Ты узнаешь все, если вернешься на Конроеву гору, через два часа, но не позже; я покидаю дом этот в эту же ночь, навсегда. Я не прошу тебя вернуться ради твоей жены, но ради той, за которую она себя прежде выдавала. Ты придешь, потому что любишь Грэс, а не потому, чтобы заботишься о своей Юлии".

Гэбриель понял из этой записки только одно, - то, что тут намекалось на Грэс. Этого было достаточно. Он спрятал трубку в карман, взял свои драгоценности на плечи и медленно пошел по направлению к городу; достигнув его, он старался избегнуть главной улицы, что, однакоже помешало двум-трем человекам заметить его, когда он всходил на гору по неудобной, редко посещавшейся тропинке. Он недолго находился на горе; десять, а по словам других пятнадцать минут спустя, его опять видели сходящим по той же тропинке вниз и исчезающим в кустах.

С закатом солнца понизилась и температура; сухая тропическая жара обратилась в бегство пред поднявшимся сильным ветром; но с ночью исчез и ветер; и солнце взошло над спокойною и охлажденною землею, коснулось, сперва по привычке, высокой вершины великанши-ели на Конроевой горе, затем скользнуло по её стволу до земли и осветило тут - труп Виктора Рамиреца с ножом в груди!