Габриель Конрой.
XLVII. До суда

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Габриель Конрой. XLVII. До суда (старая орфография)

XLVII
До суда.

Просьба Гэбриеля шерифом была уважена; раненого положили в карету и отвезли, помимо его воли, в Конроевскую гостиницу, оставив его там на попечении Пита. Полчаса спустя он уж был в жару.

Шериф повел своего пленника, которого сопровождала Олли, прямо в Виндгам. Впрочем, слова Олли о перемене общественного настроения в виду более интересных событий оправдались на деле. Поимка Гэбриеля шерифом не возбудила любопытства. Некоторые начинали даже сочувствовать Гэбриелю. Никто не оспаривал предложения Максвелла взять его на поруки, и никого не удивило, когда Думфи выдал ему на это 50.000 долларов.

Сочли поступок Думфи знаком его веры в хорошую будущность рудника, и акции снова повысились.

Кончилось тем, что Думфи приобрел еще больше поклонников в Одноконном Стане, а Гэбриель вошел в роль мученика в глазах населения. Так как он все еще отказывался вступить в дом, переданный им жене, то его поместили вместе с сестрою в гостинице.

Несмотря на то, что миссис Маркль так горячо защищала Гэбриеля в разговорах своих с Максвеллом, она теперь обращалась с ним крайне холодно, что и радовало и удивляло Гэбриеля.

Жизнь Гэбриеля в этой гостинице была не особенно приятна. Несколько дней спустя остановилась там женщина со смуглым, грубым лицом, одетая в глубочайший траур и объявившая себя другом убитого. Она приехала для того, чтобы присутствовать при разбирательстве дела, с ней был пожилой мужчина.

То были Мануэла и дон Педро.

Предполагали, что у нея есть какое-то таинственное, непреложное доказательство против Гэбриеля. Эта смуглолицая пара часто сходилась в коридоре и шепталась на иностранном языке.

Но, к счастию, Гэбриель скоро освободился от этих мрачных шпионов - посредством Салли Клерк. Эта особа, тоже облеченная в траур, ненавидела Мануэлу, да и та отвечала ей тем же.

-- Скажите мне, что это за дерзкая и тупоумная особа, и почему она такая? - спросила Мануэла дона Педро по поводу Салли.

-- Ей-Богу, не знаю! - ответил дон Педро. - Вероятно, какая-нибудь убитая Богом, безпомощная идиотка, а быть-может, она пьет очень много виски.

А мисс Кларк выражалась в разговоре с миссис Маркль следующим образом:

-- Господи! да есть ли еще на свете второй экземпляр такой наглой мулатки?! Неужели ей позволят показывать под присягой и примут во внимание её показание?

Это замечание мисс Кларк осталось не без влияния на общественное мнение и даже на присяжных.

-- Если хорошенько поразмыслить, господа, - говорил один из этих солидных людей, - что главная свидетельница стоит на стороне обвинителей, судьи же ничего не знают об этой толстухе и, вероятно, не примут даже её свидетельства, то не будет ли это весьма комичным делом?

Таким образом все более или менее оказались враждебно расположенными к Мануэле, а сочувствие к Конрою все росло да росло.

А причина этого всеобщого волнения и разногласия хранила такое же гробовое молчание, как её мнимая жертва, мирно спавшая на Рунд-Гильском кладбище.

Гэбриель говорил мало даже с своим другом и советником Максвеллом и с своею обычною покорностью принял известие, что Думфи будто бы нанял для него знаменитейшого адвоката, Артура Пойнсета.

Когда Максвелл добавил, что Пойнсет желает видеться с Гэбриелем, то последний ответил простодушно:

-- Мне нечего говорить ему, чего я не говорил бы вам; но я сделаю, как он хочет.

На следующий день в три четверти 11-го Максвелл уступил Пойнсету свой кабинет, чтобы Артур переговорил в нем глаз-на-глаз с Гэбриелем. Артур стал дожидаться Гэбриеля.

Оставшись один, Артур чувствовал, при всем его самообладании, некоторое волнение, при мысли, что увидит того человека, любимую сестру которого он обольстил и бросил, как, вероятно, думал Гэбриэль. Сам Артур не сознавал себя виновным. Однако, разбирая обе стороны этого вопроса, он поневоле должен был сознаться, что Гэбриель прав, если он негодует на него.

Но чтобы это был вопрос нравственности, он ни за что не хотел этого признать; Грэс Конрой добровольно бежала с ним, после того как он дал ей полную возможность обсудить положение, - то, что ее ожидало, если она останется, и что будет, когда она последует за ним (последнее он, разумеется, описал ей в самых ярких красках, и уж это она превратила их в мрачные по собственному желанию); власть же над нею Гэбриеля он отрицал, а равно и то, чтобы брат вообще имел право контролировать чувства сестры.

Артур был вполне уверен, что он поступил честно и великодушно; и теперешнее его волнение происходило только вследствие излишней чувствительности его души. Ведь он исполнял не только разумные просьбы, но даже капризы Грэс, - отправился обратно в Голодный Лагерь, не жалея себя, хотя предвидел, что это будет напрасный труд; ведь он вернулся к ней, а она убежала от людей, которым он ее поручил.

-- Не следует быть таким безхарактерным! - строго говорил он сам себе.

-- Войдите! - ответил Артур веселым тоном, и Гэбриель робко отворил дверь.

-- Адвокат Максвелл говорил мне, - начал он тихо, не поднимая глаз на стоявшую пред ним видную, элегантную фигуру. - Мне сказано, что мистер Пойнсет будет ждать меня здесь в 11-ть часов... Вы - мистер Пойнсет?

Гэбриель взглянул на него.

-- Вы... как?.. Боже праведный!.. Нет, это невозможно!..

Он узнал Филппа Ашлея.

Артур не шевелился.

Гэбриель провел своею огромною рукою по лбу. Затем, не обращая внимания на протянутую руку Артура, он подошел к нему, но без признака нетерпения, злобы или негодования, и спросил спокойно и твердо:

-- Где Грэс?

-- Не знаю, я уж несколько лет не имею о ней никакого известия, - с того дня, как я оставил ее в верных руках, а сам пошел в Голодный Лагерь, чтобы подать вам помощь. Когда я возвратился, её уже не было. Я проследил ее до Сан-Херонимо, но там её следы затерялись.

Гэбриель молчал, а Артур продолжал:

-- Она покинула найденный мною для нея приют у дровосека, по собственному побуждению и по причинам, известным ей одной. Она покинула меня, и таким образом избавила меня от всякой ответственности пред её родными. Она не оставила мне ни одного слова, ни одного намека... Быть-может, ей надоело ждать меня целых две недели, и она ушла от дровосека на десятый день после моего ухода.

Гэбриель опустил руку в карман и осторожно вытащил из нея драгоценный газетный вырезок, который он когда-то показывал Олли.

-- Так это написано не вами и Ф. А. не означает Филпп Ашлей? - спросил он тоном полнейшей безнадежноности.

Артур бегло взглянул на бумажку и ответил улыбаясь:

-- Я в первый раз вижу это. Что побудило вас думать, что это от меня?

-- Юлия - моя бывшая жена - говорила, что Ф. А. означает Филип Ашлей, - ответил он откровенно.

-- Ах, да - она это говорила! - снова улыбнулся Артур.

-- Но кто же мог это написать?

-- Уж я право не знаю. Быть-может, ваша жена. После всего того, что известно о ней, это было очень невинным обманом с её стороны.

Гэбриель потупился, и с его лица исчезло выражение серьезности, уступив место робости.

-- Я вам, мистер Ашлей, очень обязан за ответы на все мои вопросы... Если я когда думал о вас несправедливо, то прошу простить мне это, как брату, опечаленному потерею сестры, которая последовала за вами... И вы не должны предполагать, чтобы эта встреча с вами была преднамеренною, - добавил он печально, - я только вошел сюда за тем, чтобы увидеть г. Пойнсета, который велел мне быть здесь в 11-ть часов...

-- Моя настоящая фамилия Пойнсет, - сказал Артур, улыбаясь. - Имя и фамилия Филипа Ашлея, под которыми вы знали меня, были приняты мной только на время путешествия.

уместным.

-- Я просил вас притти в качестве сан франциского адвоката Пойнсета, но в качестве вашего старинного друга Филипа Ашлея, я прошу вас довериться мне и откровенно рассказать всю эту гадкую историю. Я хочу помочь вам ради вас самих и ради вашей сестры.

Он опять протянул руку, которую Гэбриель крепко пожал. Артур успокоился, потому что главное препятствие к его выступлению защитником Гэбриеля было опять устранено.

Два часа спустя пришел Максвелл и нашел своего товарища задумчиво сидящим у окна.

и публика не удовлетворятся его словами: в них для незнающих его слишком много невероятного. Надо придумать что-нибудь другое. Насколько я теперь могу судить, то его собственная идея относительно его защиты далеко не безсмысленна. Нам придется признать, что убийство совершено в состоянии самообороны. Я хорошо знаю здешнее общество и здешних присяжных: если б Гэбриель рассказал всем свою историю, то его тотчас же повесили бы без дальних церемоний. К несчастию, факты доказывают низость его жены. Очевидно, что он, из желания защитить жену от обвинения в убийстве, принял все на себя.

-- Да; она способна на преступление, но в данном случае невиновна. Настоящого убийцу никто не подозревает, потому что не знают, что он теперь в Одноконном Стане. Я должен еще раз разспросить Гэбриеля и Олли, а вы отыщите мне того китайца А-Фи, который, по словам Гэбриеля, принес ему записку от его жены и теперь, когда нужен, куда-то скрылся.

-- Но какое же значение может иметь пред судом показание этого китайца? - спросил Максвелл.

-- Положим, что не прямое, но я найду христиан, которые подтвердят его показание под присягою... Я узнаю все в два-три дня, и мы тогда примемся оба за дело.