Белинда.
Период I.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Белинда. Период I. Глава XI. (старая орфография)

XI.

Еслибы мисс Уатсонь находилась на своем обсервационном посту, на котором она просиживает по шести или восьми часов в сутки, и на котором по какой-то непостижимой случайности отсутствует сегодня в четыре часа пополудни, она могла бы видеть, как Белинда Чорчиль отправляется на прогулку одна одинехонька. И в таком случае она бы не преминула ринуться за ней с распросами: почему она одна? куда она идет? почему с нею нет сестры? почему она не взяла с собой собак?

- Я ухожу гулять в Grosse-Garten, Сара,-- объявила Белинда сестре не особенно уверенным голосом и очевидно довольная, что необходимость застегнуть безчисленные пуговицы перчаток дозволяют ей не глядеть на сестру и стоять с опущенной головой.

- В самом деле?-- отвечает та безпечно; но что-то в манерах сестры говорят ей о важности предстоящей прогулки и она прибавляет совсем другим тоном:

- Да будет мое благословение над тобою! Как бы я желала спрятаться за дерево и послушать, как он тебе объясняется в любви! Впрочем,-- прибавляет она, пожимая плечами, в этих случаях не бывает большого разнообразия; все они говорят приблизительно одно и то же; у них мало воображения.

В то время как Белинда идет в двери, ее отворяет Томми, явившийся на звонок Сары.

- Слушай, Томми,-- говорят эта последняя, обращаясь в мальчику с внушительным видом,-- если трое немецких джентльменов придут с визитом, смотри не впускай их всех вместе, а только по одному за-раз. Если второй придет, прежде нежели первый ушел, скажи ему, что я занята и попроси прийти позже. Понимаешь? одного за-раз.

Она все еще внушает безтолковому пажу, как ему следует поступить с её поклонниками, а Белинда уже давно скрылась из виду.

Она проходить вдоль улицы. Одна сторона её залита солнцем, другиая в тени.

Белинде кажется, что это эмблема той разницы, какая существует между её жизнью до вчерашняго дня и после вчерашняго.

Grosse-Garten не особенно усердно посещается; но ей все-таки попадаются немногие гуляющие одинокие мужчины, женщины, няньки с детьми. Всех их она жалеет до глубины души; никто из них не идет на свидание с Райверсом. Вот она дошла до условного места: скамейки у пруда с неподвижной, стоячей водой, на которой плавают царственные лебеди, под горячими лучами солнца. Его там нет - он еще не приходил. Она первая пришла на свидание. Легкое разочарование сжимает ей душу; но это ощущение тотчас же проходит. Вероятно в своей поспешности она шла быстрее обыкновенного. Вероятно она пришла раньше назначенного часа. Она глядит на часы. Остается еще пять минут до условного времени. Она садится на скамейку и ждет. Воспоминание о том, как она гуляла в последний раз с Сарой в этом самом месте, приходит ей в голову, и она вспоминает также совет Сары ускорить развязку. Это воспоминание вызывает улыбку счастия и гордости на её лице. Она не прибегала ни в каким маневрам, не унижалась до уловок кокетства, а между тем сама Сара не могла бы увлечь его сильнее, чем она.

Теперь уже вероятно пятый час. Она опять глядит на часы. Да, теперь пять минут пятого; но, вероятно, её часы впереди. Они постоянно бегут. Снова успокоившись, она терпеливо продолжает ждать. Скамейка, на которой она сидит, приходится почти напротив того места, с которого он бросил ей букет первого мая. При этом воспоминании она снова улыбается и на этот раз так откровенно и весело, что какой-то прохожий вопросительно и пристально взглядывает на нее, очевидно принимая её улыбку на свой счет.

Лицо её снова делается серьезным. Это место слишком на виду. Когда он придет, они поищут более укромного уголка. Когда он придет? Но он всё еще не пришел? Почему он не приходит?

Она тревожно поворачивает голову в том направлении, откуда он должен появиться, и невольный страх закрадывается в её душу. Неужели она не поняла его указаний? Неужели она тщетно ждет его здесь, между тем как он дожидается ее на другом каком-нибудь пункте этого обширного сада? Но нет, это невозможно! она слишком отчетливо слышала те немногия, но ясные слова, какими он просил ее прийти сюда, и они с тех пор не переставали звучать в её душе. Ей остается только вооружиться терпением.

Снова устремляет она свои глаза, теперь уже не такие ясные, на пруд и лебедей, которым какой-то ребенок бросает в эту минуту хлеб; какая-то бюргерская чета остановилась и любуется этим зрелищем.-- Почему он не идет? Чувство оскорбленной женской гордости, жгучого, мучительного стыда за то, что она оказывается самой аккуратной из них, что ее заставляют так долго и нестерпимо ждать на её первом любовном свидании, примешивается в её тревоге и делает ее еще больней. Во всех мысленных представлениях об этом свидании, которые всю ночь осаждали её разгоряченную голову, только это одно ни разу не возникало в ней, что он может быть неаккуратен; он, который с таким безумным жаром хватался за всякий предлог, чтобы побыть с нею, по целым часам дежурил на Luttichau-Strasse, несмотря ни на дождь, ни на ветер, дожидаясь часа, когда мог бы прилично явиться с вищитом. А сегодня он на целых полчаса опоздал. Это невозможно, невероятно. И однако, если какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешало ему, разве он не мог бы написать. Быть может, даже ее дожидается дома записка. Под влиянием этой мысли, она делает два лихорадочных шага по направлению к дому. Но вдруг ее останавливает мысль, что он может прийти в её отсутствие, и она остается в мучительной нерешительности. Но сидеть на скамейке и глядеть на лебедей она больше решительно не в состоянии.

Она начинает прохаживаться... О! как изменилось все вокруг и внутри её сравнительно с тем, когда она подходила к этому месту! она идет несколько далее, не на столько далеко, чтобы потерять из виду скамейку, с которою все еще связаны её надежды, но на столько, чтобы видеть главную аллею на далеком протяжении. Дрожащею рукой она защищает глаза от солнца и вперяет вдаль жадный взор. О! еслибы она могла хоть издали увидеть его! Под деревьями раскидывается яркий весенний зеленый ковер, на который ложатся длинные тени от деревьев. Все кругом тихо и спокойно, и... безлюдно.

С чем-то в роде подавленного рыдания в горле, которое возмущает ее самое, она собирается уходить, как вдруг на другом конце аллеи замечает фигуру человека, направляющуюся к ней. Лицо разглядеть нельзя, но, конечно, это его походка и общий вид.

Цепляясь за эту надежду, она спешит на-встречу идущему человеку. Да, это он. Что-ж! она ни за что не станет упрекать его. Она не допустит оскорбленному самолюбию нарушить дивную гармонию их сердец, влекомых друг к другу. Она даже не спросит его, почему он так запоздал. Без сомнения, на это есть основательная причина, которую он сам в свое время объяснит ей. Но увы! она может приберечь свои благородные намерения до другого раза. Сегодня они ей не понадобятся. Уже издали она видит, что тот, кто идет ей навстречу - не Райверс; что даже при ближайшем осмотре оказывается, что он вовсе на него не похож.

Это такое горькое разочарование, что она сворачивает в боковую аллею, чтобы скрыть свои слезы; но поспешно отерев их, торопливо возвращается на место свидания в паническом страхе, что быть может он появится там с какой-нибудь неожиданной стороны. Но его там нет, и она с замиранием сердца прислушивается в бою часов: половина пятого! Целый час уже ждет она здесь по его прихоти, одураченная, осмеянная.

С чувством сильного негодования направляется она домой, но не сделав и пяти шагов, переменяет намерение. Она еще не может примириться с мыслью, что этот чудный и так много обещавший день должен окончиться таким убийственным, унизительным образом! Она подождет его еще пять минут. Быть может и даже довольно вероятно, что он ошибся в часе и хотел сказать в половине шестого, а не в половине пятого. В таком случае он даже и совсем не опоздал.

Немного успокоенная этой возродившейся надеждой, она снова садится на скамью. Да; она подарит ему еще пять минут, и в продолжение этих пяти минут не будет даже глядеть кругом себя, не будет искать его глазами. Быть может, это принесет ей счастие. Но нет; пять минут проходят, а его все нет. Она ждет еще десять минут, потом еще пять. Два раза совершает она свою лихорадочную прогулку по главной аллее; но на этот раз даже не испытывает никакой фальшивой тревоги, от случайного сходства с ним какого нибудь прохожого.

Только когда часы бьют шесть, она, наконец, отчаянно и решительно идет домой. Каждый её шаг отзывается в её сердце так, как еслибы по нем били молотом.

Но не говоря уже о безсмысленности дальнейшого ожидания, чувство собственного достоинства, проснувшееся в ней наконец, запрещает ей прибавить хотя бы только несколько лишних секунд к тем унизительным и мучительным полутора-часам, которые она провела на этом месте.

- Если бы у меня была настоящая гордость, и бы час тому назад ушла,-- говорит она себе, в горьком отчаянии возвращаясь домой. Голова, которая обыкновенно у нея гордо закинута назад, теперь опущена. Ей кажется, что всякий, кто ее ни встретит, прочитает на её лице глубокое унижение и досаду. Она спешит пройти мимо всех, спешит поскорей миновать все эти улицы, залитые светом, в которых она может встретить кого-нибудь из знакомых, хуже того: кого-нибудь из вчерашних участников на пикнике, и хуже всех - мисс Уатсон.

По мере приближения к Lüttichau-Strasse, безпокойство её несколько затихает. Надежда найти дома записку, что-нибудь, что разрешит эту безчеловечную загадку, ускоряет её шаги и проясняет её взгляды. Не может быть, чтобы неранъяснилось это злополучное contretemps. Но надо, чтобы это было весьма приятное разъяснение, говорит она самой себе, чтобы вознаградить ее за те страдания, какие она перенесла сегодня.

- Ну,-- кричит Сара, стоя у открытых дверей гостиной и глядя через плечо сестры, как бы ища еще кого-то другого,-- где он? что вы с ним делали? я желаю броситься ему на шею и поцеловать его. Я давно уже,-- прибавляет она смеясь,-- ищу предлога для этого, и вот теперь у меня есть - отличный.

Белинда совсем не намеревалась идти в гостиную; она разсчитывала незаметно проскользнуть в свою комнату, так как Томми в ответ на её лихорадочные разспросы философски заверил, что нет ни письма, ни записки.

- Не смейся,-- говорит она, задыхаясь.-- Я не могу этого вынести. Я его не видела, оги совсем не приходил!

- Совсем не приходил!-- повторяет Сара тоном глубокого удивления, широко раскрыв свои хорошенькие глазки и ротик.

- Но если так,-- спрашивает она, постепенно приходя в себя,-- то где же ты была все это время, что ты делала?

- Я ждала его,-- отвечает Белинда, стараясь говорить твердо, хотя при этом унизительном сознании такая яркая краска заливает её гордое лицо, что можно подумать, что вся кровь прихлынула к её голове.

- Но это чудовищно!-- кричит её сестра с неописанным волнением; - èa na pas de nom! Это какое-нибудь недоразумение. Ведь он порядочный человек, джентльмен, конечно, он написал, он объяснил в чем дело?

Белинда качает головой.

- Нет; я спрашивала Томми.

только себе,-- после того, что я ему приказывала, при тебе, он впустил всех их зараз!

И, позвонив изо всех сил, она повелительно обращается в Томми, явившемуся на зов:-- Томми, как смеешь ты утверждать, что не приходило записки на имя мисс Чорчиль? Конечно, записка получена. Ступай за ней и не смей возвращаться без записки.

- Я говорила тебе, что должна быть записка!-- кричит Сара с торжеством и немедленно накидывается на злополучного мальчика.-- Как смеешь ты так врать, дрянной мальчишка?-- разве ты не знаешь, что лгунов сажают в тюрьму?

И хотя Томми старается свалить вину на Густель, которая отворяет двери, когда его куда-нибудь посылают, она не слушает его оправданий. С нетерпеливой тревогой заглядывает она через плечо Белинды, дрожащие пальцы которой не в состоянии скоро раскрыть конверт.

слезами.