Белинда.
Период III.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Белинда. Период III. Глава I. (старая орфография)

ПЕРИОД III. 

I.

Зима с её вьюгами и метелями прошла. Сидя у раскрытых окон или в садах, где уже распустились весенние цветы, люди спокойно толкуют про минувшия мятели и пересказывают личные невзгоды и неудобства, которые оне им причинил. Анекдоты про страшные ночи, проведенные в вагонах поезда, занесенного в поле снегом, служат предметом оживленной беседы на обедах: каждый из собеседников старается доказать, что он натерпелся больше, чем его сосед, и в результате оба успевают подружиться к концу обеда.

Между тем, от жестоких и тяжких опустошений, произведенных непогодой, остается мало следов в настоящее время, за исключением побитых морозом лавровых и других кустов. Да еще можно было бы спросить: сколько нежных, музыкальных голосов загублено навеки? Над обломками разбитых судов море катит свои волны, а в глубине материнских сердец схоронены имена потопленных им моряков! Не существует ли аналогии между физическим и нравственным миром? Не смыл ли океан забвения тяжелое горе и с души нашей героини, которая в страшную бурную ночь не побоялась выдти на улицу?

Так могли бы подумать посторонние наблюдатели, которые заглянули бы в одну из загородных вилл университетского города Оксфорда. Май месяц на дворе, и время - после полудня, то-есть тот именно час, когда завтрак давно уже снят со стола, а передобеденный чай еще не появлялся. Вдоль сверкающей реки, на протяжении целой мили гоняются восьми-весельные, четырех-весельные и иные лодки. Толпы счастливых юношей следят с берегов за интересующими их гребцами, поощряя их криками, пока не осипнут. Но шум, производимый ими, как он ни велик, не достигает даже в слабых отголосках до спокойной гостиной, где заседает такая же спокойная леди у открытого окна, подперев голову белой рукой и глядя на клумбы и осыпанные цветом деревья своего небольшого садика.

Хотя на дворе очень тепло, но в камине горит огонь, и от его досадливого тепла Белинда старается защититься веером, которым вяло обмахивается.

В последний раз, когда мы простились с Белиндой, она лежала на полу в обмороке. Теперь она спокойно и безмятежно заседает у окна. Выражает ли собой это наружное спокойствие также и внутреннее успокоение души? Кто скажет это? Она пережила уже тот возраст, когда искаженное лицо, дрожащия губы и громкия рыдании выражают горе, а розовые щеки и громкий смех - радость. На вид она не особенно весела, - но кто из нас способен быть веселым наедине с самим собой, когда присутствие посторонних лиц не вызывает из недр души дремлющее в ней веселье! - а между тем в настоящую минуту она очевидно думает о чем-то приятном. Одну минуту даже легкая улыбка появляется на её молодых, но меланхолических устах. При шуме отворяющейся двери эта улыбка мигом пропадает.

- Вы, я вижу, сидите без дела, - говорит муж, входя в комнату и шлепая туфлями, что ясно указывало на то, что он в туфлях (Белинда не смогла отучить его сразу от ковровых туфель).

- Если я сижу без дела, то всего лишь одну минуту, - холодно отвечает она.

- Но так как вы не заняты, - продолжает он, не обращая внимания на её ледяной тон, ибо очевидно привык ж нему, - то я без церемонии обращусь к вам за содействием.

- Что вам нужно? - спрашивает она, взглядывая на него.

Очень приятно, когда на вас глядит хорошенькая женщина, но когда взгляд её красивых голубых глаз холоден и враждебен, это должно испортить все удовольствие.

- Что вам нужно? Неужели вы хотите опять приняться за работу? ведь вы уже окончили свой дневной урок? и письма ваши я все написала. Они лежат на вашем письменном столе, и я строго сообразовалась в них с вашими инструкциями.

- Вот об этом-то именно я и пришел с вами поговорить, - возражает он, глядя в бумагу, которую держал в руке. - Вы не совсем точно передали то, что я хотел сказать геттингенскому профессору о новом "Отрывке из Эмпедокла", и я должен попросить вас переписать его.

- А и должна попросить вас уволить меня на этот раз, - отвечает она спокойно, но резко: - я уже отбыла сегодня свою барщину.

Нащупает минутное молчание, в продолжение которого Белинда намеренно отворачивает голову от профессора и глядит в сад. Но профессор не сдается.

- Еслибы я отрывал вас от другого занятия, то быть может поцеремонился, - настаивает он с досадной неделикатностью, - но так как вы ровно ничего не делаете...

- Я ничего не делаю только в настоящую минуту, - отвечает она, с трудом сдерживая свое нетерпение, - но через пять минут я буду занята; через пять минут я отправляюсь на станцию железной дороги, чтобы встретить Сару; она должна приехать в 4 ч. 35 м. Вы ведь, конечно, не наймете мне извощика, - замечает она с саркастической улыбкой, - а сегодня слишком жарко, чтобы бежать сломя голову.

При упоминовении о Саре, явная досада выражается на морщинистом лице м-ра Форта и прибавляет ему еще несколько лишних морщин.

- Я не понимаю, зачем вам встречать свою сестру, она, слава Богу, взрослая и может сама позаботиться о себе.

Белинда пожимает плечами.

- Это дело привычки, - говорит она сердитым тоном: - если вы родились в такой среде, которая приучила вас толкаться и пробивать себе дорогу в толпе, то, конечно, это не может затруднить вас, но Сара к этому не привыкла; а так как вы решительно отказали в своем гостеприимстве её горничной, то она приедет одна.

Сказав эти любезные слова, она умолкла, и после краткого молчания профессор ворчливо произнес:

- Если вы считаете это нужным, то я готов послать служанку встретить вашу сестру, но покорнейше прошу вас отказаться от мысли идти самой на станцию. Таким образом вам ничто не помешает оказать мне ту услугу, которой я от вас требую.

- Поздравляю вас! вы счастливее своего прототипа! Вы получите фунт моего живого мяса!

До самой своей смерти немецкий ученый не будет знать, какими яростными, бешеными пальцами начертаны были те вежливые, ясные и ученые строки о новом "Отрывке из Эмпедокла", которые он получил вскоре затем.

Много времени проходит, прежде чем прихотливое ухо и педантический ум профессора подобрали приличные для настоящого случая выражения. Много листов бумаги с сердцем изорвано Белиндой; много раз приходится ей начинать сьизнова, прежде нежели её "руководитель, философ и друг" облекается с её помощью в свой парадный костюм, чтобы идти на профессорское собрание. Только тогда, когда стук выходной двери возвещает ей об его уходе, только тогда вздыхает она с облегчением.

Она снова усаживается в большое кожаное кресло, в котором сидела за письменным столом и, закинув за голову утомленные руки, мрачно глядит за мух, расхаживающих по потолку.

- Бог любит добровольные жертвы! - громко произносит она. - Он непохож на Бога (для женщины человек, которого она любить, и тот, которого она ненавидит всегда - он).-- Лишь бы ему получить выговоренный фунт живого мяса, до остального ему дела нет!

И с этими словами едкия слезы навертываются у нея на глазах; но она решительно отирает их. Она не хочет, чтобы зоркие глаза Сары видели, что она плакала.

- Не хочу, чтобы меня жалели! - говорит, она, вставая и оправляясь. - Она не должна жалеть меня! пусть никто меня не жалеет!

Белинда идет в свою комнату, переменяет платье и надевает более нарядное, причесывается к лицу и старается перед зеркалом придать счастливое выражение своей физиономии. Но прежде нежели она успевает добиться этого, на улице показалась ручная тележка, медленно направлявшаяся к её воротам, под бременем громадного дамского дорожного сундука, Сара приехала, а она не встречает ее! Эта мысль придает ей крылья; и румянец, и улыбка, которых она тщетно добивалась перед зеркалом, оживляют её лицо. За пять минут перед тем, она не думала, чтобы что-нибудь могло возбудить в ней то радостное волнение, какое она испытывает теперь, заслышав знакомый веселый смех, взвидев хорошенькое личико, напоминающее дрезденскую фарфоровую куколку, и эти ножки, обутые в чудовищно-нелепые башмаки. Когда оне жили вместе, оне почти никогда не целовались или очень редко. Теперь же не могут оторваться друг от друга. Но одну ли только Сару целует Белинда? Не целует ли она также в ней свою погибшую молодость, свою дорогую любовь, свой милый Везенштейн?

В душе обеих сестер встает воспоминание их тяжелого разставания в то ужасное январское утро! В продолжение минуты оне обе не в силах произнести ни одного слова, хотя бы им посулили за то тысячу фунтов. Их выводят из забытья звуки маленького колокольчика и ощущенье чего-то круглого, плотного, крепко прижимающагося к их ногам. Это Понч! - он позабыл уже про неприятную цепь, на которой просидел всю дорогу от самого Лондона, и теперь в восторге от того, что его снова выпустили на свободу и он встретился с старыми знакомыми.

- Как? это Понч! - говорит Белинда, с смущенным смехом становясь на колени, берет на руки взволнованную собачку и ласково глядит в её эфиопскую мордочку. - Ты здесь, Понч? скажи, пожалуйста, кто пригласил тебя приехать?

- Никто, - отвечает Сара смиренно, но ему так хотелось повидаться с тобой и твоей собаченкой, что я не решилась отказать ему в этом; разве ты недовольна? - вопрошает она с прежним лукавым блеском в глазах.

- Я недовольна? - повторяет Белинда с упреком напирая на слово я, и слегка прикладываясь губами в курчавой головке. - Понч, неужели ты думаешь, что я могу быть недовольна твоим приездом?

- Значат, он будет недоволен? - спрашивает Сара тихо.

- Он не любит собак, - отвечает Белинда, и лицо её снова омрачается, словно кто потушил свет в её главах. - Он с трудом терпит и мою собачку.

- Фю-ю! - тихо свистит Сара с вытянутым личиком. Может быть, и мое присутствие будет с трудом терпимо?

Белинда освободила себя от необходимости отвечать на этот вопрос, что ей было бы довольно неприятно, так как ой пришлось бы или быть невежливой или солгать. В эту самую минуту оне вошли уже в дом, и прыткие глаза Сары и её внимание отвлеклись другими предметами. Собачки бегут впереди, причем собачка Белинды, хозяйка дома, ворчит довольно не гостеприимно в ответ на любезные заигрывания Понча. Вся компания входит в гостиную.

- Не дурная комната! - говорит Сара покровительственно, оглядываясь кругом; - гораздо лучше, нежели я ожидала; только пуста немного.

- М-р Форт не любит тесно заставленных комнат.

- М-р Форм! Неужели после шестимесячного замужества ты все еще зовешь его... м-р Ферт!

- Как же еще звать его? - замечает Белинда с натянутым и смущенным видом. - Его еще не произвели в пэры, об еще не "лорд Форт!"

- Я буду звать его "Джемс", - твердо заявляет Сара; - я уверена, что ему будет приятно, если я буду звать его "Джемс".

Жена м-ра Форта угрюмо смеется.

- Во всяком случае это будет иметь для него прелесть новизны.

- Мы теперь одне; скажи, мне как устроилась твоя жизнь? ты довольна своим положением?

- Я должна показать тебе весь дом, - ответила Белинда, как бы не разслышав вопроса сестры; - погляди мою спальную и твою комнату; она выходит окнами на tennis-gronnd; ты ведь привезла, конечно, все принадлежности в игре? мы будем играть в tennis?

Сара не настаивает на своем прежнем вопросе, но идя за сестрой по лестнице, несколько раз качает головой.

- Вот моя комната, - говорит Белинда, растворяя дверь. - А вот эта его (в её голосе при этом слышится легкое колебание, показывающее, что только боязнь насмешек сестры мешает ей называть своего мужа тем оффициальным титулом, в какому она привыкла): а это (не открывая третьей двери, а только указывая на нее) комната старой миссис Форт.

- Это было бы безполезно, - отвечает Белинда, не выказывая желания исполнить требуемое; она, по всей вероятности, примет тебя за своего сына.

- Ну что-ж такое! мы поглядим друг на друга, - кричит Сара с восхищением. - Но неужели она так плоха? - спрашивает она, приподнимая брови почти до самых волос.

Белинда кивает в ответь.

- И постоянно задает разные вопросы?

- И ты постоянно на них отвечаешь?

- Бедная старуха! - конечно, отвечаю. Не все ли равно разговарявать с ней или с кем другим.

В голосе её слышится такая усталость и отвращение, что глаза сестры снова вопросительно устремляются на нее. Но на этот раз Белинда не дает ей опомниться и вталкивает ее в четвертую комнату.

- А вот это твоя комната, - говорит она с улыбкой, снова озарившей её лицо, как и тогда, когда она встретила сестру, и совершенно преобразившей её обычно-мрачную физиономию.

- Да ты пожертвовала мне всеми своими цветами, - кричит Сара, хороня свое личико в вазе с только-что нарезанными нарцисами. - Я не видела совсем цветов в гостиной.

Она произнесла это покорным, спокойным тоном, не как жалобу, а как простое заявление.

- Он, кажется, много чего не любит, - замечает Сара сухо.