Белинда.
Период IV.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Белинда. Период IV. Глава IV. (старая орфография)

IV.

Свершилось. Почтовая карета выехала в одиннадцать часок В числе пассажиров внутренних мест, она увезла старательно укутанную фигуру профессора Форта, а в числе пассажиров наружных мест, ищущих спасения от дождя под зонтиками, находится его жена.

- Никогда еще в жизни так не радовалась,-- объявляет миссис Чорчиль, отходя от окна к камину после окончательных нежных кивков отъезжающим родственникам.

- Ни даже тогда, когда впервые назвали его внуком?-- спрашивает язвительно Сара.

Миссис Чорчиль краснеет.

- Бедняжка!-- продолжает Сара с искренним состраданием в голосе; глядя вслед отъезжающему экипажу.

- Никогда не могла понять, почему ты сожалеешь о ней,-- замечает старуха с раздражением:-- большая ошибка судит о чужих чувствах по своим собственным.

- Полагаю, что никому нет обиды в том, что я пожалею ее за то, что ей предстоит насквозь промокнуть.

И нет сомнения, что в этом отношении миссис Форт заслуживает сожаления по приезде в гостинницу Лодор, когда она слезает с империала, промокшая до костей.

- Вы сами виноваты,-- объявляет профессор Форт, вылезая, сух и невредим, извнутри кареты:-- еслибы вы послушали моего совета...

- Я никого не виню,-- апатически перебивает она:-- не большая беда промокнуть; скоро опять буду суха.

- Только бы вы не простудились,-- тревожится профессор хотя не от избытка нежности к своей рабочей машине:-- непременно выпейте стакан горячей воды с водкой, для предохранения себя от простуды.

- Я не простужусь,-- отвечает она, но покорно исполняет его желание.

Она просыпается рано поутру и в назначенное время выходит в сени, ожидая звонка, призывающого к завтраку.

- Надеюсь, что вы оправились от последствий вчерашней неосторожности,-- говорит голос за её спиной.

Она вздрагивает.

- Никаких последствий и не было,-- пожимает она плечами.

- В таком случае,-- объявляет сухо её супруг,-- и так как по всем другим признакам вы вполне выздоровели, то полагаю, что имею право предложить, чтобы вы вернулись к нормальному образу жизни, который был прерван так долго и с таким неудобством для меня.

Белинда улыбается. Она отлично знает, что только присутствие бабушки и Сары мешало до сих пор ему снова запречь ее в ярмо. Ясно, что при первой же возможности он должен снова запречь ее. Но, что за беда?

- Я вполне с вами согласна,-- торопливо соглашается юна.-- Я не имею никакого права на дальнейшую праздность. После такого продолжительного отдыха, полезно немного поработать.

Но взгляды людей на количество работы, не превышающей человеческия силы, очевидно бывают разные.

После завтрака, когда они взбираются в спальню профессора, которая служит также и кабинетом, он кладет перед Белиндой почтенную груду писем, на которые ей следует ответить, сообразуясь с данными ей инструкциями. Но если количество их и испугало ее, то она этого не высказывает. Солнце невыносимо печет, и в маленькой конурке, которая в десять раз меньше оксфордского кабинета профессора, но где окно также тщательно заперто, нестерпимо душно. Голова у нея, отвыкшая от духоты, начинает болеть и кружиться, но она не жалуется.

Бьет час. Она слышит веселые голоса людей, идущих полдничать. Профессор - не особенный приверженец полдника, даже и тогда, когда он может съесть его на чужой счет. В гостиннице же он безусловно возстает против полдника. Но ей нельзя жаловаться. Он готов разделить с ней свою трапезу: бисквиты, купленные в лавке, так что им не придется фигурировать в счете гостинницы, и воду с примесью водки - последняя тоже приобретена на стороне. Она отказывается от водки, отказалась бы также и от бисквитов, потому что в такой духоте и при головной боли ей совсем не до еды, но боится его воркотни.

Бьет два часа! три! половина четвертого! четыре! А груда писем все не уменьшается. Наконец, перо падает из её онемевших пальцев.

- Прошу извинить меня, я больше не могу; мне дурно.

- Простудилась?-- нет, я просто устала от работы. Могу я идти?

- К чему вы спрашиваете?-- возражает он с досадой, глядя на неоконченную работу.-- Разве я когда стесняю вашу свободу? я считаю себя в праве требовать только одного, чтоб вы не подвергали себя простуде и опасности заболеть.

Она не заставляет повторять себе два раза этих слов и уходит, счастливая и довольная, что может вырваться на свежий воздух.

Она идет куда глаза глядят, сознавая одно только, что с каждым шагом уходит дальше от него.

Погруженная в свои печальные размышления, она не слышала приближающихся шагов, и вскрикивает, когда чья-то рука тихонько дотрогивается до её плеча.

- Как? это вы?

- Да.

- Разве Сара не передала вам?

- И вы так-то слушаетесь меня?

Он молчит.

- Это-то ваше хваленое великодушие и послушание?

- Я уеду, если вы сами мне это прикажете; но только вы сами, а не кто-либо другой.

- Я уеду, если вы скажете, что я должен уехать, и останусь, если вы этого пожелаете.

Она с тоской глядит кругом и ничего не отвечает.

- Что же вы решаете? ехать мне или оставаться?

Голос его становится все настойчивее и повелительнее.

- , как быт!

Ужасное будущее! ужасное прошлое! ужасное настоящее! Она боролась из всех сил. Никто не может сказать, что она не боролась.

- Что же? Что вы скажете: уезжать мне или оставаться?

Мало-по-малу она поднимает на него свое измученное лицо и говорит:

- Пора идти домой.

Он молча повинуется и они идут обратно в гостинницу; но не успели пройти нескольких шагов, как наступает быстрая перемена погоды, столь обычная в горах. Налетает буря и крупные капли дождя хлещут им прямо в лицо. У ней нет ни зонтика, ни макинтоша, и легкое платье её скоро пробито насквозь.

С тревожной заботливостью он обнимает ее одной рукой. Первым её движением отскочить от него; но опомнившись, она покорно подчиняется.