Раздвоенное копыто.
Часть I.
Глава II. Завещание Джаспера Тревертона.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раздвоенное копыто. Часть I. Глава II. Завещание Джаспера Тревертона. (старая орфография)

Глава II.-- Завещание Джаспера Тревертона.

Джаспер Тревертон протянул еще с неделю по приезде родственника; неделя эта показалась бесконечной будущему наследнику, желавшему, чтобы старик поскорей убрался. И точно, что за радость была для него в этих последних днях, когда он лежал в постели, безпомощный, истомленный, измученный, и по большей части бредил. Джон Тревертон навещал его ежедневно по одному, иногда и по два раза в день, оставался у него в комнате по нескольку минут, сочувственно глядел на него, придавая лицу своему приличное случаю выражение, и действительно жалел о нем, но мысли его так и неслись вперед, к той счастливой минуте, когда в руках его будет состояние этого слабого страдальца, когда он будет свободен и начнет новую жизнь, яркия картины которой проносишь теперь в его мечтах, подобно райский видениям.

По прошествии шести однообразных дней, между которыми для Джона Тревертона не существовало никакого различия, так как он ежедневно неизменно выкуривал сигару во время одинокой прогулки по саду, завтракал и обедал один в большой столовой, причем у него на уме было одно - наследство, бывшее почти у него в руках. Настала, наконец, ночь, в течении коей порвалась слабая нить, еще привязывавшая Джаспера Тревертона в жизни; рука его оставалась в руке Лоры Малькольм, лицо было обращено в ней, на поблеклых губах мелькала слабая улыбка, когда волны неведомого океана уносили его; так он и скончался. За этим событием последовало три или четыре тяжелых дня; тишина, царившая в полутемных комнатах, казалась невыносимой Джону Тревертону, для которого смерть была ужасной, непривычной гостьей. В течении этих дней он старался как можно меньше оставаться в доме, и проводил большую часть времени в длинных прогулках по полям, предоставив все распоряжения по похоронам викарию, мистеру Клеру, ближайшему другу Джаспера Тревертона, и стряпчему мистеру Сампсону, поверенному покойного.

Наконец, настал и день похорон. Церемония, согласно выраженному Джаспером Тревертоном непременному желанию, была самая скромная; по окончании её, владельца Тревертонского замка опустили в тот же склеп, в котором многие из его предков спали последним, долгим сном. Моросил мелкий дождь, над головами молящихся нависло свинцовое небо, придававшее старому кладбищу необыкновенно унылый вид; но мысли Джона Тревертона, стоявшого у открытой могилы, были далеко, молитвенные слова похоронной службы не долетали до его слуха.

Завтра он возвратится, по всем вероятностям, в Лондон, с сознанием, что богатство и власть достались ему на долю, и начнет ту новую жизнь о которой так охотно мечтал.

Он возвратился в дом, где с чувством облегчения заметил поднятые шторы и проникавший в комнаты печальный свет серенького зимняго дня. Завещание должны были прочесть в гостиной, прекрасной комнате, с белыми с золотом обоями, шестью длинными окнами и двумя каминами, по одному на каждом конце комнаты.

Мистер Сампсон, стряпчий, уселся у стола, приготовляясь прочесть завещание, в присутствии викария, мистера Клера, Лоры Малькольм, и старших слуг замка, столпившихся в небольшую группу у самых дверей.

Духовное завещание было написано чрезвычайно просто. Начиналось оно с мелких распоряжений насчет подарков старым слугам, небольшой пенсии Андрею Триммеру, дворецкому, и нескольких сумм, от пятидесяти до двух-сот фунтов, завещанных кучерам и женской прислуге. Томасу Сампсону завещатель отказал, в весьма лестных выражениях, сто гиней, а викарию Теодору Клеру - старинное серебро. Покончив с мелочами, завещатель остальную свою собственность, как личную, так и наследственную, оставлял своему двоюродному брату Джону Тревертону, под условием, чтобы вышеупомянутый Джон Тревертон женился на его возлюбленной и приемной дочери Лоре Малькольм, в течении года со дня его, завещателя, кончины. За это время, имение, а равно все доходы с него получаемые, должны находиться в заведывании и под охраной душеприказчиков Теодора Клера и Томаса Сампсона. В случае же, еслиб этот брак, в течении выше указанного периода времени, не был заключен, то все имение переходит в руки вышеупомянутых душеприказчиков Клера и Сампсона, и должно быть ими обращено в деньги, а таковые употреблены на сооружение больницы в соседнем городе Бичамптоне.

На лице мисс Малькольм выразилось нечто похожее на испуг, при чтении этого странного распоряжения. Лицо Джона Тревертона покрылось внезапной бледностью, отнюдь не лестной для молодой девушки, участь которой была связана с оригинальным условием, поставленным ему, как наследнику. Положение обоих было очень неловкое. Как только чтение завещания было окончено, Лора поднялась с места и вышла из комнаты, не сказав ни слова. Слуги удалились тотчас по её уходе, а Джон Тревертон остался наедине с викарием и стряпчим.

- Позвольте поздравить вас, мистер Тревертон,-- сказал Томас Сампсон, складывая завещание, и подходя в камину, у которого сидел Джон Тревертон,-- вы будете очень богатым человеком.

- Через год, мистер Сампсон,-- неуверенно ответил тот,-- и все же под условием, что мисс Малькольм захочет стать моей женой, чего может и не быть!

- Навряд ли она пойдет против желания своего приемного отца, мистер Тревертон.

- Бог весть. Женщине редко нравится муж, выбранный кем-либо другим. Я не хочу смотреть в зубы даровому коню, быть неблагодарным моему двоюродному братцу Джасперу, от которого ровно ничего не ожидал с неделю тону назад; но не могу не сказать, что он поступил бы гораздо благоразумнее, разделив свое состояние между мисс Малькольм и мной, и оставив нас обоих свободными.

Он говорил медленно, задумчиво, и был страшно бледен, даже губы его побелели. Ни радости, ни торжества в нем не было заметно; на его красивом лице появилось выражение тревоги, разочарования, придававшее ему необыкновенно изможденный вид.

- Редкий мужчина счел бы Лору Малькольм бременен, при каком угодно состоянии, мистер Тревертон,-- заметил мистер Клер.-- Что до меня, то я думаю, что для вас более счастия предвидится в обладании такой женой, чем в пользовании богатством вашего двоюродного брата, как бы велико оно ни было.

- Предполагая, что она захочет иметь меня мужем,-- снова нерешительно проговорил Джон Тревертон.

- У вас впереди целый год, чтобы завоевать ее,-- возразил викарий,-- и судьба будет к вам очень немилостива, если вы потерпите неудачу. Мне кажется, я могу поручиться вам за то, что сердце мисс Малькольм свободно. Конечно, она, подобно вам, несколько поражена эксцентричностью этого условия. Её положение гораздо неприятнее вашего.

Джон Тревертон ничего не возразил на это замечание; но во все время, пока он стоял у камина, и вслушивался в похвалы, расточаемые его отшедшему родственнику викарием и стряпчим, на лице его сохранялось растерянное выражение.

- Что, мисс Малькольм останется в этом доме?-- вскоре спросил он.

- Я хорошенько не знаю, чего она пожелает,-- возразил мистер Клер,-- но думаю, что было бы хорошо, еслиб дом был предоставлен в её распоряжение. Я полагаю, что мы с вами, мистер Сампсон, в качестве душеприказчиков, имеем право сделать ей это предложение,-- с согласия мистера Тревертона, конечно.

- Разумеется.

- Я искреннейшим образом готов содействовать всяким комбинациям, могущим доставить удовольствие этой молодой особе,-- как-то механически проговорил Джон Тревертон.-- Я полагаю, что здесь меня больше ничто не удерживает. Завтра я могу возвратиться в город.

- Не пожелаете ли вы осмотреть имение перед вашим возвращением в Лондон, мистер Тревертон?-- спросил Томас Сампсон.-- Вам бы не мешало ознакомиться с ним хорошенько, так как почти наверное можно сказать, что оно будет ваше. Если вам только будет не в тягость наш простой образ жизни, то я с своей стороны был бы очень рад, если бы вы прожили у меня с недельку. Никто лучше меня не знает этого имения, я вам могу показать всякий сучок.

- Вы очень добры, мистер Сампсон. Я очень рад буду воспользоваться вашим гостеприимством.

стеснять мисс Малькольм.

Раз Джон Тревертон принял приглашение стряпчого, у него не было основания откладывать свое посещение, а потому они условились, что он, вместе с мистером Сампсоном, после обеда, отправится пешком к нему. Но до своего отбытия ему казалось необходимым проститься с Лорой Малькольм, и эта мысль приводила его в какое-то тягостное смущение. Тем не менее выполнять это следует, и хорошо было бы, еслиб удалось повидаться с ней в приличный для такого визита час; а потому в сумерки, незадолго до обеда, он пришел в кабинетах, любимую комнату мисс Малькольм, и застал ее там с открытой книгой на коленях. Перед ней на столе стрял небольшой поднос, с чайным прибором. Она взглянула на него без малейшого смущения; лицо её было очень бледно, и чрезвычайно печально. Он уселся против нея; прошло несколько минут, прежде чем он подобрал слова, для выражения того простого заявления, которое ему предстояло сделать.

Это спокойное, прекрасное лицо, обращенное к нему с выражением серьёзного ожидания, смущало его до такой степени, что он никогда и не воображал, чтобы что-нибудь так могло его смутить.

- Я принял приглашение мистера Сампсона пробыть у него несколько дней, перед моим возвращением в город, и пришел проститься с вами, мисс Малькольм - проговорил он, наконец.-- Мне казалось, что в такое время, каково настоящее, вам всего приятнее быть совершенно одной.

- Вы очень добры. Я не думаю здесь долго оставаться.

вы не торопились покидать ваше старое жилище.

- Вы очень добры. Не думаю, чтобы и могла жить одна в этом милом старом доме, в котором была так счастлива. У мени есть, в соседней деревне, почтенное знакомое семейство, отдающее квартиры в наем. Я бы охотнее переехала к ним, как только мои вещи будут уложены. Вы ведь знаете, мистер Тревертон, что мне есть чем жить. Шесть тысяч фунтов, подаренные мне вашим двоюродным братом, приносят двести слишком фунтов ежегодного дохода.

- Поступайте по собственному желанию, мисс Малькольм; я не могу позволить себе вмешиваться в ваши дела, хотя принимаю живое участие в вашем благосостоянии.

Вот все, что он рискнул сказать в этот ранний период их взаимных отношений. Он находил свое положение невыразимо неловким, и не мог надивиться самообладанию Лоры Малькольм. Что ему говорить? что ему делать? Что он может сказать такого, что бы не показалось ей продиктованным самыми корыстными побуждениями? Какое свободное чувство могло когда-либо возникнуть между этими двумя людьми, связанными лишь общностью интересов по наследству обширного поместья,-- людьми, которые встретились совершенно посторонними, и неожиданно поставлены были в зависимость от обоюдных капризов?

- Могу я навестить вас, прежде чем уеду из Газльгёрста, мисс Малькольм?-- вскоре, с каким-то отчаянием, спросил он.

- Вы очень добры. Ныньче вечером я вас больше не буду безпокоить, так как уверен, что вам необходима тишина и полнейший отдых. Теперь мне надо идти обедать с мистером Сампсоном и викарием. Боюсь, что бы это не было мрачное пиршество. Прощайте.

Он протянул ей руку, в первый раз со дня их встречи. Её рука была холодна, и слегка дрожала в его руке. Он удержал её руку в своей несколько долее, чем бы следовало, и впервые взглянул на нее с выражением чего-то похожого на нежное сострадание в глазах. Да, она была очень, хорошенькая. Лицо её нравилось бы ему еще больше без этого холодного, гордого выражения, но он не мог отрицать, что она красавица, и чувствовал, что любой молодой человек мог бы гордиться подобной женой. Тем не менее он не мог уяснить себе: каким образом он-то завоюет ее; и ему показалось, что состояние, на котором он в мечтах строил такие планы за последнее время, теперь далеко, далеко отодвинулось от него. Обед не был таким печальным пиром, каким он заранее представлял его себе. Люди вообще склоняй относиться довольно легко к исчезновению старого друга, а потому и викарий со стряпчим довольно-таки весело толковали о своем отшедшем соседе. Они обсуждали его маленькия чудачества, его добродетели, его слабости, в очень приятном тоне, и отдавали полную справедливость его прекрасному вину, по части которого он, по словам мистера Блера, никогда не был таким знатоком, каким почитал себя. Часа два просидели они за дессертом, прихлебывая бургонское, которым Джаспер Тревертон особенно гордился, причем из всех троих, повидимому, одного только Джона Тревертона тревожили мрачные мысли.

экипаж, в котором они с гостем и подкатили к занимаемому им чистенькому, веселенькому домику в современном вкусе, с крошечными, но чрезвычайно уютными комнатками, казавшимися такими чистенькими и новенькими, что Джон Тревертон подумал: невозможно, чтобы в них кто-нибудь жил, а мебель-то уж наверное только сегодня принесли от обойщика.

Томас Сампсон был молодой человек и холостяк. Он наследовал от отца прекрасно поставленную адвокатскую контору и сам значительно улучшил положение своих дел, так как обладал большою способностью пробивать себе дорогу в жизни и горячей любовью к деньгам. У него была одна только сестра, жившая с ним вместе. Она была недурна; бледная, с невыразительной физиономией, холодными, светло-голубыми глазами и прямыми шелковистыми волосами неподдающагося описанию оттенка каштанового цвета.

осанкой, и к тому же мисс Сампсон, которой содержание духовной Джаспера Тревертона не было известно, предполагала, что этот красивый молодой человек есть новый владелец замка и всех его угодий. Ради его она потратила много труда на убранство запасной спальни, которую украсила безчисленными фантастическими подушечками дли булавок, коробочками дли колец, стклянками из богемского хрусталя для духов,-- предметами, вообще несовместимыми с мужским понятием о комфорте. Из желания угодить ему, она приказала не жалеть угольев, и как можно ярче растопить камин в выше описанной нарядно-убранной комнате, показавшейся Тревертону, после обширных покоев замка, необыкновенно маленькой и жалкой.

- Я знаю комнату еще более жалкую,-- сказал он сам себе,-- эта, по крайней мере чиста и опрятна. Он лег в постель, и заснул лучше, чем спал в течении многих ночей, но все время видел во сне Лору Малькольм. Ему снилось, что их венчают, но что лицо её, в то время, как она стоит с ним пред алтарем, начинает как-то странно видоизменяться, и превращается в другое, ему слишком хорошо знакомое лицо.