Раздвоенное копыто.
Часть I.
Глава VIII. Дни прошедшие, сны минувшие.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раздвоенное копыто. Часть I. Глава VIII. Дни прошедшие, сны минувшие. (старая орфография)

Глава VIII.-- Дни прошедшие, сны минувшие.

В Лейстер-сквэре, в улице Сибер, этом драматическом, музыкальном и хореграфическом уголке большого Лондонского леса чувствовалось большое волнение. Шико едва избегла смерти. В первую минуту, казалось, что смерть неминуема. Её ждали с часу на час, в течении ночи и дня, последовавших за катастрофой. По крайней мере так говорили, толкуя между собой, обитатели улицы Сибер, причем рассказы их были так наглядны, изобиловали такими подробностами, словно они только что отошли от изголовья Шико.

- Она ни разу не пошевельнулась с тех пор, как ее уложили в постель,-- говорила жена башмачника, стоя на пороге грязной лавчонки с дамской обувью, через два дома от жилища Шико;-- лежит бедняжка, словно восковая кукла, каждые пять минут ей смачивают губы пером, обмокнутым в водку; иногда она говорит:-- еще, еще,-- таким слабым, жалостным голосом!

- Так, значит, она, по крайней мере, в сознании,-- ответила её кумушка, отдававшая комнаты в наем, на другом конце улицы.

- Не думаю, чтобы это было сознание, мистрис Баттерс, просто душа её этого жаждет. Она так слаба, что водка облегчает ее.

- Ногу-то ей уж вправили?

- Что вы, мистрис Битгерс, перелом-то сложный, опухоль еще не начинала спадать. Взяла сиделку из госпиталя, она безпрерывно, день и ночь, прикладывает компрессы, чтобы ослабить воспаление. Доктор от нея не выходил с тех пор, как это случилось.

- Это мистер Микор?

- Нет, совсем новый, молодой человек, только что кончивший науки, но, говорят, очень искусный. Он был в театре принца Фредерика в минуту происшествия, все видел, помог перенести ее домой, и еслиб она была герцогиня, он не мог бы усерднее ухаживать за ней.

- Где муж? спросила мистрис Биттерс.

- В деревне, где, именно, никто не знает, она-то без памяти, сказать не может. Но, судя по словам мистрис Эвить, они никогда не были особенно счастливой парочкой.

- Ах! вздохнула мистрис Биттерс,-- танцовщицам и им подобным и замуж-то выходить не следует. На что им муж, когда все за ними ухаживают, все за ними бегают? Ни одного вечера дома не проводят, точно кошки. Как могут оне сделать человека счастливым?

- Не могу сказать, чтобы мистер Шико когда-либо смотрел счастливым человеком,-- согласилась жена башмачника. У него привычка ходить, засунув руки в карманы, опусти глаза в землю, точно и жизнь-то ему не мила.

На такой и на безчисленное множество иных ладов, обсуждалась злосчастная участь Шико в улице Сибер и её окрестностях. Все и каждый принимали участие в судьбе Шико. Будь она какой-нибудь терпеливой труженицей, преданной женой и матерью, участие это было бы, относительно говоря, слабо; все происшествие казалось бы безцветным и обыденным. Но Шико, имя которой красовалось на стенах, изображенное буквами вышиною в три фута, смелое, веселое лицо которой улыбалось пешеходам на каждом перекрестке, Шико была особа немаловажная, и вопрос о том, суждено-ли ей, из таинственной урны судьбы, вынуть билет на жизнь или на смерть, становился вопросом общественным.

Все случилось, как предсказал машинист. Она была пьяна, театральный плотник был пьян, результатом было несчастие. В течении последней недели, в уборной Шико не переводилось шампанское, благодаря щедрости неизвестного обожателя, приславшого ящик в три дюжины редерера, все полу-бутылками; красивенькия бутылочки, с золотыми головками, казались такими невинными, точно цветы или бабочки. Шико воображала, что пол-бутылки шампанского никому вреда принести не может. О целой бутылке она думала, как знаменитый объедало о гусе, что в ней слишком много на одного, и мало на двоих. Она естественно подозревала, что таинственное шампанское явилось от неизвестного обожателя, поднесшого ей браслет, но не намерена была, на этом основании, оставлять ящик не откупоренным. Было очень приятно иметь поклонника, делавшого такие щедрые подарки и ничего не просившого в замен. Бедняга! будет время осадить его, когда он станет несносным. Покамест она принимала его приношения также равнодушно, как принимала дары щедрой природы - солнце согревавшее ее, ветерок освежавший лицо, цветы возвещавшие ей о наступлении весны.

Но все же она была женщина, а потому понятно, что её безъимянный обожатель возбуждал её любопытство. Её чудные глаза окидывали лица зрителей, особенно золотой молодежи, пока не остановились на худом лице, которое, по мнению Шико, могло принадлежать тому, кого она искала. Лицо это следило за ней с серьёзным вниманием, какого она никогда не замечала на других лицах, хотя все были внимательны,-- бледное лицо, еврейского типа, с черными глазами, твердо-очерченным ртом, слишком толстыми губами, черными, гладкими волосами.

- Вот он,-- сказала себе Шико,-- и смотрит он страшно богатым.

Часто после этого поглядывала она на него украдкой и всегда замечала то же выражение на бледном лице, выражение напряженное, какого никогда не примечала на других лицах.

- Этот человек достигнет многого,-- сказала она себе,-- будь он военный, он бы победил мир, как Наполеон.

Лицо это ее очаровало; оно заставило ее думать об этом человеке. Она стала пить его шампанское с большим удовольствием и в первый же вечер, после своего открытия, при необыкновенно знойной по сезону погоде, во время своего туалета, выпила две бутылки.

Когда она сошла на сцену, сверкая серебряными блестками, одетая в облако белоснежного газа, она едва держалась на ногах. Но уменье танцовать было её второй природой, и она ухитрилась исполнить свое соло без скандала. В ней проглядывало что-то дикое, слишком смелое, чуть-чуть не больше, чем бы следовало, того особенного качества, которое французы называют шиком, но публика театра принца Фредерика любила крайности и единодушно рукоплескала ей.

- Клянусь, она удивительная женщина,-- воскликнул мистер Смолендо, следивший за ней из суфлерской будки,-- на нее смело можно разсчитывать еще на три сезона.

сцены, в виде груды смятого газа, без слов, без сознания, пока зеленая занавесь быстро опускалась, чтобы скрыть ее от глаз зрителей.

В ночь второго дня после несчастия, очень поздно, Джэк Шико вернулся домой. Он нашел жену лежащею в забытье, как описывали кумушки, причем жизнь поддерживалась частыми приемами водки. Женщина эта была так близка в смерти, как только могла быть, не будучи одета в саван. У кровати, когда Джек вошел в комнату, сидел незнакомец, молодой человек, с слишком серьёзным для своих лет выражением лица. Сиделка стояла по другую сторону кровати и прикладывала холодные компрессы к пылающему лбу Шико.

Нога была успешно вправлена, в этот же день, после полудня, одним из лучших лондонских хирургов, была на весу и покрыта легким одеялом.

Джек подошел в кровати, склонился над неподвижной фигурой, заглянул в бледное лицо.

- Бедная моя Заира, плохо это,-- пробормотал он,-- а затем обратился к незнакомцу, поднявшемуся с места и стоявшему рядом с ним, и спросил:-- Вы, вероятно, доктор?

- Я, если вам угодно, сторожевая собака. Мистер Смолендо не пожелал доверить моей неопытности такую мудреную операцию, вправить сломанную ногу. Перелом был ужасный и требовал величайшого искусства. Он послал за сэрок Джоном Пельгамом, и все было сделано хорошо и удачно. Но он позволил мне здесь остаться, в качестве дежурного врача. Положение вашей жены крайне опасно. Боюсь, что мозг поврежден. Я был в театре, когда это случилось. Случай этот для меня крайне интересен. Я недавно выдержал экзамен и имею право практиковать. Я буду очень рад, если вы позволите мне лечить вашу жену, под контролем Пельгама, конечно. Тут вопрос не в вознаграждении, поспешно прибавил молодой человек - я прошу вас потому, что, как доктор, заинтересован в выздоровлении мисс Шико.

- Я ничего не имею против того, чтобы жена моя пользовалась вашими великодушными попечениями, но все же под условием, что сэр Джон Пельгам одобрит ваше лечение,-- ответил Шико более спокойным тоном, чем ожидал Джордж Джерард от человека, только что возвратившагося домой после недельного отсутствия и заставшого жену в смертельной опасности.-- Как вы думаете, поправится она?-- вопрос этот был предложен решительно. Джерард заметил, что глаза смотревшие на него искали ответа в его глазах, словно ждали смертного приговора.

Этот взгляд заставил доктора призадуматься над взаимными отношениями мужа и жены. За минуту перед тем он удивлялся холодности Шико, его спокойствию, почти переходившему в равнодушие. Теперь человек был весь напряженное внимание. Что означала эта перемена?

- Должен ли я говорить вам правду? спросил Джерард.

- Без сомнения.

- Помните, что я могу только высказать вам свое мнение. Случай неясный. Не легко определить степень повреждения, причиненного мозгу.

- Я и не жду от вас ничего, кроме вашего мнения. Ради Бога, будьте откровенны.

- По моему мнению, все вероятности против её выздоровления.

Из груди Джэка Шико вырвался долгий, странный, прерывистый вздох, которого доктор, несмотря на весь свой ум, объяснить себе не мог.

- Бедняжка,-- проговорил муж, после короткого молчания, глядя на ничего не выражавшее лицо больной.

- Три года тому назад, выходя из мэрии, мы с ней были счастливы и нежно любили друг друга! Жаль, что все это так скоропреходяще.

Последния слова были сказаны так тихо, что Джерард их не слыхал. То был короткий вздох над умершей любовью.

- Разскажите мне об этом несчастном случае,-- сказал Джэк Шико, садясь на стул, с которого встал Джерард.-- Вы говорите, что были в театре, значит, вы все видели.

- Видел, я и поднял вашу жену. Я тотчас бросился на сцену. Перепуганные негодяи боялись до нея дотронуться.-- Джерард рассказал все, как было. Джэк Шико слушал с неизменявшимся лицом. Худшее было ему известно. Подробности не составляли большой разницы.

- Я только-что сказал, что, по моему мнению, все вероятности против выздоровления вашей жены,-- горячо заметил Джерард,-- но я не говорил, что положение её безнадежно. Еслиб я это думал, я бы не стремился взять на себя уход за вашей женою. Я прошу вас позволить мне следить за нею, так как питаю надежду - в настоящую минуту, признаюсь, слабую - вылечить ее.

Джэк Шико слегка вздрогнул и как-то странно посмотрел на говорившого.

- Вы, должно быть, страшно влюблены в свою профессию, что так заботитесь о жене другого? сказал он.

- Я влюблен в свою профессию, иной любовницы у меня нет, да я другой и не желаю!

залы, центром всех взоров, теперь лежит здесь, как полено, живая, а между тем мертвая. Тяжело!-- Он тихо ходил взад и вперед по комнате, погруженный в размышления.

- Знаете ли вы, что я умолял ее отказаться от этого полета,-- сказал он.-- У меня было предчувствие, что это добром не кончится.

- Вам бы следовало запретить ей его,-- сказал доктор, щупая пульс пациентки.

- Запретить! вы не знаете моей жены.

- Будь у меня жена, она бы повиновалась мне.

- Ах! это общее заблуждение всех холостяков. Подождите, пока женитесь, тогда иначе заговорите.

- На ночь ее можно оставить,-- сказал Джерард, взявшись за шляпу, но останавливаясь, чтобы бросить еще долгий и пытливый взгляд на бледное, лишенное всякого выражения, лицо, лежавшее на подушке.

- Мистрисс Мезон знает все, что ей нужно делать. Я буду здесь завтра, в шесть часов утра.

- В шесть! как вы рано встаете.

- Я много работаю. Одно немыслимо без другого. Покойной ночи, мистер Шико; позвольте вас поздравить, у вас удивительная способность спокойно относиться к большому горю. Это лучшее доказательство крепости нервной системы.-- Джэку показалось, что в этом прощальном комплименте звучала насмешка, но она не произвела на него почти никакого впечатления. Его недоумение перед жизненной задачей было так велико, что исключало всякую другую мысль.-- Ложитесь, мистрис Мезон,-- сказал он сиделке.-- Я посижу около жены.

- Извините меня, сэр, я бы чувствовала, что не исполняю своей обязанности, еслиб позволила себе проспать всю ночь, пока больная в таком критическом положении; потом я с удовольствием усну часок.

- Думаете ли вы, чтобы m-me Шико когда-нибудь поправилась?

Сиделка опустила глаза на свой белый передник, тихо вздохнула и также тихо покачала головой.

- Мы всегда стараемся смотреть на более светлую сторону вопроса, сэр,-- ответила она.

- Но в данном случае есть светлая сторона?

- Это уж Провидение решит, сэр. Случай очень трудный.

- Чтож,-- сказал Джэк Шико,-- будем терпеливы.

Он сел на стул у изголовья и просидел на нем всю ночь, не засыпая ни на минуту, почти не изменяя позы, погруженный в глубочайшия размышления.

Наконец, настал день; вскоре после разсвета пришел Джерард и не нашел в пациентке никакой перемены ни к худшему, ни к лучшему. Он не предписал никакого изменения в лечении.

- Сэр Джон Пельгам должен быть здесь в одиннадцать часов,-- сказал он.-- Я приду, чтобы видеться с ним.

Знаменитый доктор приехал, осмотрел больную и сказал, что все идет хорошо.

- Мы её ногу совсем починим,-- сказал он,-- я за нее не боюсь, желал бы питать такую же уверенность относительно мозга.

- Неужели вы думаете, что мозг серьезно поврежден? спросил Шико.

мистрис Мезон; я могу по совести рекомендовать ее.

- Скажите откровенно, как вы думаете: поправится жена? спросил Шико, разспрашивавший сэра Джона Дельгама также усердно, как накануне разспрашивал Джерарда.

- Дорогой сэр, я надеюсь на лучшее, но случай трудный.

- Значит безнадежный,-- подумал Шико, но только наклонил голову и последовал за доктором до дверей, где он хотел-было сунуть ему в руку плату.

- Нет, нет, дорогой сэр, мистер Смолендо позаботился об этой безделице,-- сказал доктор, отказываясь от денег,-- да это так и следует, жена ваша пострадала у него на службе.

- Я бы предпочел взять этот расход на себя,-- ответил Шико,-- хотя Бог знает, долго ли бы я был в состоянии это делать. Мы и в обыкновенное время не особенно исправны в платежах. Ах, да, кстати, что вы скажете об этом молодом человеке, мистере Джерарде? Одобряете ли вы его лечение?

- Вполне, замечательно искусный молодой человек. Он должен быстро проложить себе дорогу по своей специальности.

Сэр Джон Пельгам, в заключение своей речи, испустил полный сострадания вздох, вспомнив, сколько он видел на своем веку молодых людей, заслуживавших успеха, и как немногие из них действительно успели; он подумал также, каким умным и вообще благонадежным молодым человеком он сам должен был быть, чтобы попасть в число этих немногих. После этого разговора, Джэк Шико позволил мистеру Джерарду прописывать жене лекарства, с полным доверием в искусству молодого человека. Сэр Джон Пельгам приезжал раз в неделю, высказывал свое мнение, иногда слегка изменял ход лечения. Болезнь была томительная, медленная, тяжелая для сиделки, мучительная и для тех, кто разделял её труды. Муж взял на себя обязанность ночной сиделки. Он наблюдал за больной и ухаживал за нею каждую ночь, пока мистрисс Мезон спала в течение четырех-пяти часов. Мистер Смолендо предложил им взять двух сиделок. Он был готов платить за все, что только могло улучшить положение страдалицы, хотя катастрофа с Шико почти погубила его сезон. Не легко было добыть новинку, могущую заменить ее.

- Нет,-- сказал Джэк Шико, я хочу брать так мало ваших денег, как только возможно; могу же я и сам что-нибудь сделать для жены. И без того от меня толку немного.

Джэк продолжал рисовать каррикатуры для юмористических изданий и работал по ночам у постели жены. Ум её так и не пробуждался, со дня несчастий. Она была теперь также безпомощна, как когда ее принесли домой из театра. Даже Джерард начинал терять энергию, хотя с прежними усилиями добивался исцеления.

Днем Джэк предпринимал длинные прогулки, удалялся от душного и дымного Лейстер-сквера на такое разстояние, какое могли только осилить его длинные ноги. Он направлялся на север и доходил до Гэмпстеда, Гендона, Гайгета, Барнета, Гарроу на юг и добирался до Дульвича, Стритгама, Бекенгама. Он бродил по лесам, теплый тихий воздух которых был насыщен ароматом сосен, взбирался на горы, у подножия которых лежал Лондон, молчаливый город, окутанный, словно плащем, голубоватым туманом. Деревня имела для него, в этот период его жизни, невыразимую прелесть. Он не был спокоен, пока не отрясет лондонскую пыль с ног своих. Он, который, год тому назад, в Париже, проводил половину дня в игре на бильярде, на антресолях кофейни бульвара Сен-Мишель, или бродил по бульварам от Мадлены до Шато-д'О, теперь одиноко прогуливался по подгородным полям, выбирая преимущественно такия дорожки, которые бы вели подальше от человеческого жилья.

- Вас никогда дома нет, когда я захожу днем, мистер Шико,-- сказал Джерард однажды вечером, когда зашел позже обыкновенного и застал пыльного, усталого после дневной прогулки, Джэка, дома.-- Как вы полагаете: не тяжело это m-me Шико?

- Ей-то какое дело? Она не знает, когда я здесь; она совершенно без сознания.

- Я вовсе в этом не уверен. Кажется, будто она без сознания, но под этой апатией, может быть, и пробивается понимание внешних предметов. Я надеюсь, что ум её цел, хотя его от нас скрывает густой туман.

Борьба была долгая, томительная. Настал день, когда самим Джерардом овладело отчаяние. Рана на ноге заживала медленно, страдания ослабили пациентку. Несмотря на самый внимательный уход, силы её страшно упали.

- Она очень слаба, не правда ли?-- спросил Джэк, в один жаркий летний день, в конце июня, когда душная лондонская улица напоминала пыльную печь, а слабый запах переспелой земляники и на половину сгнивших яблоков, наполнявших тележку торговца фруктами, оставлял воздуху сладкий, болезненно действовавший на нервы аромат.

- Она так слаба, как только может быть слаб живой человек,-- ответил Джерард.

- Ваша вера начинает слабеть?

- Я начинаю бояться.-- При этих словах своих, он заметил, что в глазах Джэка Шико мелькнуло выражение неизъяснимого облегчения; он поймал этот взгляд; они стояли друг против друга, причем один из них сознавал, что тайна его сердца обнаружена.

- Я боюсь,-- решительно проговорил врач,-- но я не перестану пытаться спасти ее. Я намерен спасти её жизнь, если это только в пределах сил человеческих. Я душу свою положил на это.

- Делайте, что только можете,-- ответил Шико.

- Бог над всеми нами. Будет то, что судьба велит.

- Вы, я полагаю, ее некогда любили?-- спросил Джерард, не спуская своих проницательных глаз с лица собеседника.

- Когда и почему перестали вы любить ее?

- Почему вы знаете, что я разлюбил ее?-- спросил Шико, пораженный смелостью вопроса.

- Мне это известно также хорошо, как вам самим. Я - был бы жалкий доктор для непонятной болезни мозга, еслиб не съумел прочесть вашу тайну. Это бедное, лежащее пред вами существо, уже несколько времени как было для вас бременем и источником печали. Если Провидению угодно будет взять ее, вы поблагодарите Провидение. Вы не поднимете на нее руки, вы не откажете ей в помощи, какую в силах оказать ей, но смерть её была бы для вас невыразимым облегчением. Чтож, я думаю, что желание ваше исполнится. Мне кажется - она умрет.

- Вы не имеете права так говорить со мной,-- сказал Шико.

- Не имею? Отчего человеку не говорить свободно с другим, ему подобным человеком, отчего не высказать истину смело? Я не позволяю себе судить или осуждать вас. Кто из нас достаточно чист, чтобы обнажать грех брата своего? Но зачем мне притворяться, что я не понимаю вас? Зачем делать вид, что считаю вас любящим и преданным мужем? Гораздо лучше быть с вами откровенным. Да, мистер Шико, я полагаю, что дело это кончится по вашему, а не по моему.

Джэк стоял и мрачно смотрел в открытое окно на грязную улицу, по которой медленно двигалась тележка с земляникой, и слышался зычный голос продавца, кричавший что-то на своем непонятном языке. У него не нашлось ни слова в ответ на откровенную речь доктора. Обвинение было справедливо. Опровергать его он не мог.

"Да, я некогда любил ее",-- говорил себе вскоре, сидя у постели жены, по уходе Джорджа Джерарда.-- "Желал бы я знать, какого рода была эта любовь? Я сознавал, что вся жизнь моя - одна неудача, и отказался от надежды когда-либо возвратиться на небитую дорогу, по которой идут порядочные люди; мне казалось совершенно безразличным на что ни употребить свою жизнь, на какой женщине ни жениться. Она была самой красивой женщиной, какую я когда-либо видел, и она любила меня. Почему бы мне на ней не жениться? Вдвоем мы могли жить кое-как, изо дня в день. Мы оба легко смотрели на жизнь. То были приятные дни. А между тем теаерь, оглядываясь назад, я удивляюсь тому, что мог жить в грязи, да еще радоваться этому. Как может пасть даже джентльмен, если раз перестанет уважать себя! Когда я впервые почувствовал утомление? Когда возненавидел я ее? Не прежде, чем встретил...-- О, рай, виденный мною сквозь полуотверстые врата, ужели я увижу твои лучезарные поля, проникну в твой сад, дышащий весельем и радостью?"

Он просидел у кровати в задумчивом молчании, пока сиделка не пришла сменить его; тогда он вышел на пыльные улицы и пошел по направлению в северу искать воздуха. Он обещал сиделке возвратиться к десяти часам, чтобы она могла поужинать и лечь спать, оставив его у больной на ночь. Таков был заведенный порядок.

- Может быть, когда я сегодня вечером вернусь домой, все уже будет кончено,-- сказал он себе, и ему начало казаться, что последние несколько лет, протекшие со дня его женитьбы, были смутным сном.

Все это теперь миновало. Глупости и радости этого периода его жизни составляли достояние прошлого. Он теперь мог оглядываться назад и жалеть жену свою и самого себя. Оба были глупы, оба заблуждались. Все это покончено. Они дошли до последней страницы книги, которую вскоре закроют на веки. Он мог прощать это глупое прошлое, мог относиться к нему с состраданием, теперь, когда оно больше не стесняло его будущого.

на смутно видневшийся вдали Лондон.

Когда он возвратился в улицу Сибер, был двенадцатый час. Таверна на углу улицы была заперта, самые безсонные из кумушек скрылись с порогов своих домов. Он взглянул на окна первого этажа. Кровать Шико была перенесена в первую комнату, так как сиделка уверяла, что ей там веселее, но в окно смотрела мистрис Мезон, а не Шико. Слабый, желтоватый свет виднелся сквозь грязную штору, как то бывало всегда, после наступления темноты. Ничто не указывало ни на какую перемену. Но без сомнения все бы оставалось в том же виде, еслиб в комнате была - смерть.

Пока Джэк стоял на пороге и обшаривал свои карманы, ища в них ключа, дверь отворилась и Дероль, жилец из второго этажа, вышел на улицу.

- Я хочу посмотреть, не достану ли каплю водки в таверне Короны и Скипетра,-- сказал он в виде объяснения,-- у меня опять был прежний припадок.

Мистер Дероль страдал какою-то хронической болезнью, на которую намекал в общих выражениях, но которая требовала частого употребления возбуждающих средств.

- Вы чрезвычайно добры,-- сказал Дероль.-- Я бы провел мучительную ночь, еслиб не мог достать где-нибудь немного водки. Как вы поздно возвращаетесь!

- Я зашел дальше обыкновенного. Вечер такой славный.

- Неужели? Здесь он казался скучным, серым. Я думал, что у нас будет гроза. Это, вероятно, местное явление. У меня для вас есть добрые вести.

- Добрые вести для меня! Чтож, оне так редки, что я, конечно, обрадуюсь им.

почувствовала облегчение между тремя и пятью часами, покушала с чем-то похожим на аппетит в первый раз с тех пор, как заболела. Мистрис Мезон в восторге. Удивительно, не правда ли?

- Чудеса!-- воскликнул Джэк Шико. Трудно описать горечь, переполнившую его сердце, когда он отвернулся от сиявшого перед ним будущого, сопровождавшого его как видение, в течении целого вечера, и возвратился в печальной действительности.

Он застал мистрис Мезон в восхищении. Она никогда не видывала более резкой перемены в лучшему.

- Она слаба, как новорожденное дитя, бедняжка,-- говорила она о своей пациентке,-- но точно будто жизнь незаметно, медленно возвращается, вон как прилив покрывает прибрежный песок, после того, как вода, во время отлива, дошла до своего самого низкого уровня.

Улучшение, с этого часа, не прерывалось. Мозг, так долго отуманенный, пробудился словно от сна. К Заире возвратились её силы, её сознание, её красота, и дерзость, и смелость.

будет в состоянии танцовать в начале ноября. Статейка, возвещавшая об этом факте, уже обошла все газеты.

Другая, отличавшаяся более фамильярным тоном, сообщала всему городу, что красота г-жи Шико приобрела новый блеск, за время её продолжительной болезни и сопряжонного с нею, по необходимости, пребывания в уединении. Мистер Смолендо хорошо знал свою публику.