Раздвоенное копыто.
Часть I.
Глава X. Обрученные.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Раздвоенное копыто. Часть I. Глава X. Обрученные. (старая орфография)

Глава X.-- Обрученные.

Джон Тревертон оставался в замке, пока совершенно не смерклось, вдвоем с своей невестой и был счастливее, чем бывал когда-либо во всю свою жизнь. Да, он был счастлив, хотя то было счастие ребенка, рвущого дикие цветы на озаренном солнцем краю пропасти. Он должен был быт выше или ниже общечеловеческого уровня, чтобы не чувствовать себя сегодня счастливым, в обществе Лоры Малькольм. Когда они в сумерки сидели рядом у камина, причем голова её покоилась на его плече, его рука обнимала её талию, её темные глаза скрывались под опущенными веками и задумчиво глядели на тлевшия поленья. Комната была слабо освещена пламенем; уродливые тени появлялись и исчезали на стене позади влюбленных, точно призрачные фигуры добрых и злых духов, витавших вокруг них, пока они сидели лицом к лицу с судьбою, причем она не сознавала никакой опасности, а он, махнув за все рукой, бросал судьбе вызов. Теперь, когда слово было сказано, когда они были связаны до конца жизни, Лора без малейшей сдержанности раскрыла свое сердце перед своим женихом. Она не боялась обнаружить перед ним свою привязанность. Она не стремилась сделать любовь свою более драгоценной для него, посредством притворной холодности. Она отдалась ему всем сердцем, всей душой, отдалась, как Джульета - Ромео. Уста, никогда не произносившия ни одного слова любви, теперь нашептывали ему на ухо самые сладкия слова; глаза, никогда доселе не глядевшие в глаза поклонника, теперь смотрели на него не отрываясь и погружались долгим взором в самую глубину его очей. Никогда не бывало жениха, которого бы так невинно и открыто обожали. Будь он хвастлив или навязчив, гордость Лоры тотчас-бы встрепенулась. Но его глубокое смирение и тень грусти, лежавшая на нем даже тогда, когда он казался счастливым, возбуждали в ней жалость; а женщина никогда не бывает так довольна любимым человеком, как если он нуждается в её сострадании.

- И ты, в самом деле, любишь меня, Лора? спросил он, склоняясь над прекрасной головкой, которой, казалось, так естественно было отдыхать на его плече.-- Еслиб завещание моего двоюродного брата Джаспера не существовало, и мы бы с тобой встретились в свете, думаешь-ли ты, что сердце твое выбрало-бы меня?

- Это слишком отвлеченный, чисто-метафизический вопрос, смеясь ответила она.--Я знаю только, что мое сердце выбрало тебя, и что завещание отца - я не могу не называть его старым именем - не повлияло на мой выбор. Не думаешь-ли ты, что это все, что тебе нужно знать?

- Это все, что я желаю знать, моя радость. Нет, не совсем все. Я бы желал знать - так, чисто из праздного любопытства - когда ты впервые начала находит меня не вполне достойным презрения.

- Ты хочешь знать историю этого дела с самого начала?

- Да, с самого начала с первой минуты, когда твое сердце стало биться немного ласковее для меня, чем ли остального человечества.

- Я скажу тебе это...

Она остановилась и заглянула ему в глаза с улыбкой невинного кокетства.

- Да, дорогая.

- Когда ты разскажешь мне историю твоей жизни, с той минуты, когда я стала тебе дороже большинства женщин.

Его первый ответ был глубокий вздох.

- Ах, дорогая, я - другое дело. Я боролся против своей страсти.

- Почему?

- Потому что признавал себя недостойным тебя.

- Это было глупо.

- Нет, милая, это было умно и основательно. Ты точно счастливый ребенок, Лора; твое прошлое - чистый лист белой бумаги, в нем нет мрачных тайн.

Он почувствовал, что она задрожала, когда он это говорил. Неужели его слова напугали ее? Неужели она начала угадывать опасности, окружавшия его со всех сторон?

голубка, еслиб я чувствовал себя по истине достойным тебя, мое сердце едва ли бы могло вместить мое счастие. Оно бы разорвалось от слишком большой радости. Мужския сердца так разрывались... Когда я начал любить тебя? Да в ту ночь, когда я впервые вошел в этот дом, в безотрадную зимнюю ночь, когда я пришел, как блудный сын, наскучив розысками, с смутным стремлением к лучшей жизни в душе. Твои удивительные глаза, твоя серьёзная, милая улыбка, твой нежный голос явились мне как откровение из нового мира, в котором с понятием о женщине соединяется понятие о доброте, чистоте и искренности. Я не был еще возбужден твоею красотой, моя душа поклонялась твоей доброте. Ты была от меня также далека в то время, как картина, стоящая в галлерее, но ты поразила мою душу, подобно тому, как и картина могла бы поразить ее; ты пробудила во мне ряд новых мыслей, ты отворила мне дверь на небо. Да, Лора, восхищение, поклонение, боготворение овладели мной в первый вечер. Прежде чем я уехал из Газльгёрста, благоговейное обожание превратилось в страстную любовь.

- А между тем, ты жил вдали от меня с января по апрель.

- Все время отсутствия было занято долгой борьбой с моей любовью.

- А с апреля по декабрь после того, как...

- После того, как ты раскрыла мне твое сердце, радость моя, и я узнал, кто ты можешь быть моею? Эта последния разлука требовала еще более отчаянного мужества. Но, как видишь, я воротился. Любовь пересилила благоразумие.

- Почему нам неблагоразумно любить друг друга?

- Единственно по недостоинству моему.

- Так мы позабудем о твоем недостоинстве или, если это твоей скромности приятнее, я буду любить тебя при всем твоем недостоинстве. Я вовсе не воображаю, чтобы ты был безукоризненным образцом всех добродетелей, Джон. Папа говорил мне, что ты мотал и делал глупости. Ты не станешь более мотать и дурачиться, неправда-ли, милый, когда будешь солидным, женатым человеком?

- Нет, голубка.

- И мы оба будем стремиться к тому, чтобы из нашего большого состояния делать как можно больше добра?

- Ты будешь у нас главной распорядительницей.

- Нет, нет, этого я ни за что не хочу. Ты должен быть господином и хозяином. Я надеюсь, что ты превратишься в идеального деревенского сквайра, будешь солнцем, средоточием нашего маленького мирка, общим благодетелем. Я, если тебе угодно, буду твоим первым министром и советником. Я знаю всех бедняков на десять миль в окружности, на нашей и на чужой земле. Я знаю их нужды и их слабости. Да, Джон, я думаю, что могу помочь тебе во многих добрых делах, в улучшениях, которые, не разоряя тебя, сделают жигнь сельского трудящагося люда несравненно счастливее, чем она теперь.

- Повиноваться тебе будет для меня счастием,-- нежно проговорил Джон.

- Знаешь ли, что для меня будет большим счастием не покидать замка,-- вскоре сказала Лора. Ты не должен считать меня корыстолюбивой, думать, что я особенно высоко ценю обширный дом и большое состояние. Это несправедливо, Джон. Я могла бы жить с тобою в сельском домике, на доходы с завещанного мне отцом капитала, и быть совершенно довольной, более, чем довольной своей судьбой; но я люблю замок ради его самого. Я знаю каждое дерево в саду, я следила за их ростом, я столько раз срисовывала их, что почти знаю форму каждой ветки. Я так долго жила в этих старых комнатах, что не думаю, чтобы я, в каких бы то ни было других комнатах, чувствовала себя дома. Это - милый, старый дом, неправда-ли, Джон? Ты, вероятно, возгордишься, когда станешь владельцем его.

- Я буду гордиться моей женою, когда мне будет дозволено назвать ее своей. Этой гордости с меня будет довольно,-- ответил Джон, привлекая ее к себе на грудь.

- А теперь, я, пожалуй, должен отправиться к Сампсону и сказать ему, что все окончательно решено. Когда мы обвенчаемся, радость моя? Мой двоюродный брат умер 20-го января. Мы не должны откладывать нашей свадьбы далее конца этого месяца.

- Обвенчаемся в последний день этого месяца, сказала Лора.-- Это самый торжественный день в целом году. Мы никогда не забудем дня нашей свадьбы, если она будет отпразднована в этот день.

- Я бы не забыл его ни в каком случае,-- ответил Джон Тревертон.

- Пусть свадьба будет в этот день, радость моя. Конец года соединит меня с тобою на всю жизнь. Я сегодня вечером увижу мистера Клера и все устрою.

Они долго прощались, а в самую последнюю минуту Джон Тревертон предложил, чтобы Лора надела шляпу и теплую кофточку и дошла с ним до ворот; первое прощание уже было не в счет. Они долго шли до ворот; ранняя зимняя ночь уже наступила; звезды сияли на небе, когда они неохотно разстались. Лора пошла по аллее такой-же легкой поступью, какой шла Джульета, направляясь в келью монаха, чтобы там обвенчаться; Джон Тревертон медленно пошел по дороге в деревню Газльгёрст, склонив голову на грудь. Радостное выражение исчезло с лица его.

- Клянусь, вы совершенно необыкновенный человек,-- воскликнул стряпчий, после продолжительных рукопожатий.-- Вы убегаете в страшных торопях, обещая возвратиться через неделю, самое позднее через две, и шесть месяцев вас не видно; вы даже не удостоиваете написать поверенному вашего семейства строчку, чтобы сказать, почему вы не едете. Немного людей в Англии, которые бы стали рисковать такими надеждами, как ваши. Ваш двоюродный брат, когда делал это свое необыкновенное завещание, говорил мне, что вы всегда были необузданным человеком, но подобной необузданности я не ожидал.

- Право, Том,-- протестовала мисс Сампсон,-- ты не имеешь никакого права так говорить с мистером Тревертоном.

- Нет, имею,-- возразил Сампсон, гордившийся своей откровенностью,-- право это дает мне то искреннее участие, какое я принимаю в делах его, участие скорей друга чем стряпчого. Ты, надеюсь, не думаешь, что я из-за денег так много беру на себя, Лиззи. Нет, я говорю это потому, что питаю искреннее расположение к родственнику моего старого клиента и безкорыстно забочусь о его благополучии.

- Я думаю, что вы можете успокоиться на мой счет,-- сказал Джон без малейших признаков восторга; я намерен венчаться в последний день этого месяца и желал-бы, чтобы вы заготовили брачный контракт.

- Браво!-- воскликнул Том Сампсон, махая салфеткой.-- я почти также рад, как если-б бился за это об заклад и, проснувшись, узнал, что выиграл двадцать тысяч фунтов. Поздравляю вас, дорогой мой. Одво Газльгёрстское поместье приносить добрых восемь тысяч в год. Затем три тысячи фунтов помещены в Бичамптоне, в поземельных рентах; ваши дивиденды с железно-дорожных и иных акций доведут ваш доход до чистых четырнадцати тысяч фунтов.

- Будь мисс Малькольм без гроша, я бы точно также гордился тем, что выбор её пал на меня, как горжусь теперь,-- серьёзно заметил Джон.

- Вы смотрите на вопрос, как совершенный джентльмен,-- воскликнул стряпчий, как-бы желая сказать: "мы это все знаем, вы обязаны говорить такого рода вещи".

Мисс Сампсон смотрела в тарелку и чувствовала, что аппетит пропал на веки. Было, без сомнения, глупо чувствовать такое огорчение, но молодые девушки вообще склонны в глупостям, а Элизе Сампсон еще не исполнилось тридцати лет. Она с самого начала знала, что Джон Тревертон женится на Лоре Малькольм, а между тем позволила себе втайне поклоняться ему. Он был красив и привлекателен, а мисс Сампсон видела так мало молодых людей, обладавших тем или другим из этих качеств, что ей можно простить, если она свою молодую, непочатую еще привязанность сосредоточила на первом изящном незнакомце, проникшем в узкую сферу её безцветной жизни.

Она жила с ним под одной крышей, она подавала ему утром кофе, вечером чай; как хлопотала она, чтобы в его чашке было довольно и сахару, и сливок! Она изучала его вкусы, заботилась о его продовольствии с неизменным усердием. Она, для услаждении его слуха, каждый вечер в течении его двух посещений, играла rêverie Розеллена. Она пела его любимые баллады, и если голос иногда и изменил ей на высоких нотах, то она брала чувством там, где ей недоставало силы. Подобные вещи нелегко забываются молодым умом, пищу которого составляли трех-томные романы, и который к тому-же от природы был несколько сентиментален.

- Наша свадьба будет очень тихая,-- вскоре сказал Джон Тревертон:-- Лора этого желает, и я с ней согласен. Я был-бы очень рад, если-б вы воздержались от разговоров о ней с кем-бы то ни было, Сампсон, и вы также, мисс Сампсон. Мы не желаем быть предметом общого любопытства всей деревни.

- Я буду нем, как кусок пергамена,-- ответил стряпчий:-- и знаю, что на скромность Элизы можно положиться.

Элиза робко взглянула на гостя, причем её белые ресницы щрожали от волнения.

- Я должна-бы поздравить вас, мистер Тревертон,-- пролепетала она:-- но все это так внезапно, так поразительно, что я просто не нахожу слов.

- Дорогая мисс Сампсон, мне известно ваше дружеское ко мне расположение,-- с спокойным добродушием ответил Джон.

О, как он был холоден, как жестоко равнодушен к её чувствам! А между тем он должен-бы был знать! Неужели rêverie Ровеллена, с прижатой левой педалью, ничего ему не сказало?

Позже вечером Джон Тревертон и его хозяин курили tête-à-tête в кабинете мистера Сампсона, у камелька, возле которого стряпчий предпочитал сидеть, чем помещаться в изящно разубранной гостиной сестры, среди накрахмаленных антимакасаров, стульев, на которых нельзя было сидеть, и скамеечек, предназначавшихся для чего угодно, но никак не для отдохновения человеческих ног. Свою нелюбезную привычку проводить вечера вдали от семейного кружка, мистер Сампсон оправдывал занятиями.

Двое мужчин просидели несколько времени друг против друга, в дружелюбном молчании, причем Джон Тревертон был погружен в серьёзные размышления, а мистер Сампсон находился в приятном настроении духа. Он поздравлял себя с надеждой сохранить и на будущее время свое настоящее положение - агента по управлению Тревертонским поместьем, какового выгодного управления он должен-бы был лишиться, если-б Джон Тревертон был настолько безумен, что лишился бы права на наследство, отказавшись подчиниться условиям завещания своего родственника.

- Я желаю вполне уяснить себе свое положение,-- вскоре сказал Джон.-- Могу-ли я, по своему усмотрению, обезпечить мою будущую жену?

- Вы можете обезпечить ее тем, чем в настоящую минуту владеете,-- ответил стряпчий.

- В таком случае я думаю, что нам нечего и толковать о брачном свадебном контракте. На основании завещания вашего двоюродного брата его поместье должно находиться на ответственности душеприкащиков в течении года. Если впродолжении этого времени вы женитесь на мисс Малькольм, поместье перейдет в ваше владение по истечении этого года. Тогда, после свадьбы вы можете составить дарственную запись, в том размере, как вам будет угодно, но вы не можете отдавать того, чем сами не владеете.

- Понимаю. Значит, эта запись, этот документ должен быть составлен после свадьбы. Что-ж, вы можете теперь-же получить мои инструкции. Вы можете составить черновую, представить ее на обсуждение, исполнить все формальности, так чтобы документ этот мог иметь законную силу в тот-же день, когда я буду введен во владение имением.

- Вы страшно торопитесь,-- заметил Сампсон, улыбаясь горячности своего клиента.

- Жизнь полна ужасных случайностей. Я хочу, чтобы благосостояние любимой мною женщины было обезпечено, какая бы участь ни ожидала меня.

поколений нищих вдов и обездоленных детей. "Après moi le déluge" - любимая поговорка влюбленных. Что-ж, мистер Тревертон, чем вы намерены обезпечить жену вашу?

- Целым поместьем, движимым и недвижимым имуществом,-- спокойно ответил Джон Тревертон. Мистер Сампсон выронил сигару и сидел пораженный, олицетворяя собой полунасмешливое удивление.

- Вы, должно быть, с ума сошли,-- воскликнул он.

- Нет, я только благоразумен,-- ответил Тревертон.-- Поместье было завещано мне номинально, а Лоре Малькольм действительно. Чем я был для завещателя? Родственником по крови, правда, но совершенно посторонним человеком. В то время, когда он составил это завещание, он никогда не видел лица коего; то немногое, что он когда-либо обо мне слышал, не должно было говорить в мою пользу, так как вся жизнь моя была одной долгой ошибкой, и я никому не давал повода воспевать мне хвалы. Чем была для него Лора? Его приемной дочерью, любимым и любящим товарищем его склоняющихся к закату дней, его верной нянькой, его безкорыстной рабой. Всю любовь, на какую он только был способен, он, конечно, сосредоточил на ней. Она выросла у его домашняго очага. Она усладила и оживила его одинокую жизнь. Он оставил мне свое имение, имея в виду ее, с тем, чтобы и клятве своей остаться верным, и богатство свое оставить той, кому сердце его побуждало отдать его. Он нашел во мне удобное орудие для приведения в исполнение его желаний; и я имею причину гордиться тем, что он пожелал оказать мне подобное доверие, отдав мне самое дорогое для него существо. Я все имение отдам жене, Сампсон; я считаю, что честь меня к тому обязывает.

Мистер Сампсон посмотрел на своего клиента долгим и испытующим взглядом, причем легкая улыбка заиграла на его солидной физиономии.

- Я не должен и шести пенсов. Я вел, пожалуй, цыганскую жизнь, но не жил на чужия средства.

- Я очень рад это слышать,-- сказал Сампсон, выбирая свежую сигару из полного ящика,-- потому что, если вы воображаете, что такой документ, какой вы намереваетесь составить, поможет вам отделаться от уплаты каких-либо ныне существующих долгов, то вы очень ошибаетесь. Человек не может делать никаких распоряжений, в ущерб своим кредиторам. Что же касается до будущих обязательств, то это дело иное; занимайся вы торговлей или спекуляциями, я бы понял ваше желание сбросить имение с своих плеч на плечи жены. Но в ваших условиях...

- Неужели вы не можете понять чего-нибудь не чисто коммерческого?-- воскликнул Джон Тревертон, начиная терять терпение.-- Неужели вы не понимаете, что и хочу сообразоваться с духом, равно как с буквой завещания моего двоюродного брата Джаспера? Я хочу сделать его приемную дочь настоящей хозяйкой имения, поставить ее в то же положение, какое бы она совершенно естественно заняла, еслиб он некогда не произносил этой глупой клятвы.

- Поступая таким образом, вы превращаетесь в человека, зависящого всецело от её милостей.

найти стряпчого, который это выполнить.

- Дорогой мой сэр,-- живо воскликнул Том Сампсон: - когда мой клиент упорствует в желании одурачить себя, я никогда не отказываюсь от него. Ему лучше дурачиться под моим руководством, чем под чьим-либо другим. Я, по крайней мере, не страдаю от потери его практики и я к тому же достаточно тщеславен, чтобы думать, что и он страдает меньше, чем пострадал бы, еслиб перенес свое дело в какую-либо другую контору. Если вы окончательно решились, то я готов набросать черновую такого документа, какой вам угодно будет мне продиктовать; но я обязан предупредить вас, что составление подобной дарственной записи дает право на помещение в Бедламе {Дом для душевно-больных.}.

- Я и этого не испугаюсь. Никому нет надобности знать что-либо об этом документе, кроме вас, меня, и позже - жены моей. Я с ней не буду говорить о нем, пока он не будет совершенно готов.

Мистер Сампсон, удивление которого уже стало хроническим, взял пол-дести гладкой голубой бумаги и начал писать сильно скрипевшим, гусиным пером, изводя значительное количество чернил. Как ни был прост подарок, который Джон Тревертон желал сделать жене, его требовалось обставить таким количеством юридической фразеологии, что Томь Сампсон взвел свою пол-десть бумаги, прежде чем дописал запись до конца. Именно должна была быть произведена опись, причем каждая деревушка, каждый домик, служивший жилищем земледельцу, описывались сначала в величественных, отвлеченных фразах, потом назывались просто: то-то и то-то, известное в просторечии под именем того-то и того-то, и так далее, с повторениями, могущими довести человека до сумасшествия. Джон Тревертон, куривший сигару и позволявший мыслям своим залетать от времени до времени в такия сферы, где далеко не все было приятно, думал, что хозяин его никогда не перестанет водить это неумолимое перо - как раз такое, которым можно было подписать, совершенно хладнокровно, смертный приговор,-- по скользкой бумаге.

дотронуться до капитала. А теперь вот остается только назначить двух ответственных лиц хранителями документа.

- Я не знаю двух порядочных людей на свете,-- откровенно сознался Джон.

- Нет, знаете. Вы знаете викария здешняго прихода и знаете меня. Ваш двоюродный брат Джаспер счел нас достойными быть его душеприказчиками. Едва ли вы должны бояться доверить вам хранение вашей дарственной записи.

- Я ничего не имею против этого, и, конечно, не знаю лучших людей.

- Значит, мы дело это будем считать решенным. Я отравлю документ на обсуждение, кому следует, с завтрашней же почтой. Надеюсь, вы вполне уяснили себе, что эта запись превратит вас в нищого, поставит в полную зависимость от жены. Еслиб вы обратились за помощью в ваш приход, ее бы обязали содержать вас. А затем, она может обращаться с вами так дурно, как только пожелает.

- Скажу по чести и по совести,-- размышлял Томас Сампсон, укладываясь спать в этот вечер:-- я думаю, что Джон Тревертон по уши влюблен в мисс Малькольм. Ничем, кроме любви или сумасшествия, не объяснить его поведения. Которой же из двух причин приписать его? Чтож, может быть, черта, отделяющая любовь от сумасшествия так незаметна, что тут дело уже идет о диалектических тонкостях.